Близится утро - Сергей Лукьяненко

Глаза у Хелен были цепкие. Что ни говори, а работа летуна требует острого зрения. Она стояла минуты три, а потом аккуратно указала мне на третьего соглядатая. Тот сидел в бельэтаже и тоже пялился на входную дверь.

– Стража? – спросила Хелен в самое ухо. Хоть и не до того было, но я с удовольствием вдохнул ее запах. Женщину, что хоть раз твоей была, всегда с закрытыми глазами узнаешь.

– Не похоже. Стража других бы посадила... да и не стала бы выжидать.

Скорее челядь тех друзей, к которым Арнольд обратился.

– Может быть, они нас, наоборот, оберегают? – безнадежно спросила Хелен.

– Без спроса? Брось. Не хотят эти друзья наградой со Стражей делиться.

Хотят сами вас взять, сами все получить. Челядь отрядили за домом присматривать, сами момента ждут. Арнольда скрутить не так-то просто...

– Значит, вас заметили... – мертво произнесла Хелен.

– Заметили двух иудеев с юношей, которые вошли в дом... – согласился я. Так. Хозяевам своим уже доложили, сомневаться не приходится. Что те решат? Да ничего им не понять... что за иудеи, откуда, зачем... Значит, испугаются.

Кинутся Арнольда с Маркусом брать. Маркус для них – самое важное. За вами попозже придут...

Рассуждая вслух, говоря то, что и без того мне было понятно, я пытался тем временем придумать, что же делать. Да так придумать, чтобы Луиза и Хелен даже слова не сказали против!

Впрочем, они и так смотрели на меня жалобными глазами. Выручай, Ильмар!

В этот миг я неумелых соглядатаев готов был расцеловать и в лучшем ресторане Аквиникума званым обедом угостить. Что там я недавно думал про солдата, домой вернувшегося? Да, может, и крутил кто-то с женой его шашни... и собака нюх потеряла... и дети от рук отбились... Только проходит день-другой и жена ужом вьется, лишь бы угодить, собака сапоги лижет, а дети у пса эти сапоги отбирают, чтобы начистить как следует.

– Здесь наверняка есть мужская одежда, – сказал я. – Для меня, Антуана и Петера. Тащите, живо!

И Хелен и Луиза беспрекословно вылетели из комнаты. Я глянул на Антуана и поймал в его взгляде насмешку. Все он понял. И то, что для меня важно не только от погони уйти, а еще и научить уму-разуму свою распустившуюся команду.

– Иначе никак, – сказал я виновато. – Видишь же сам, чего они натворили!

– Я понимаю, – спокойно ответил Антуан. – Командуй, Ильмар. Тут твоя епархия.

Тогда я повернулся к Петеру и сказал:

– Ты понимаешь теперь, почему мы следуем за Маркусом... и помогаем ему скрыться. Просить я тебя ни о чем не вправе, да и не нужно это. Ты и так нам помог. Но если хочешь присоединиться...

– Я даже не видел его... – растерянно произнес Петер.

– Ты можешь пойти с нами, увидеть и поговорить. Но если не хочешь выбирать этот путь – лучше не вступай на него.

Я не думал, что он решит сразу. И то, что он сказал, меня поразило:

– Второй день я не могу понять, почему именно на меня снизошло чудо исцеления. Я... я ведь не праведник, и не раскаявшийся грешник, я самый обычный человек. Я сказал Илоне, что должен совершить паломничество в Иудею, чтобы понять себя. Теперь я знаю, почему я должен идти с вами.

Бывает так, что в запальчивости люди говорят высокие слова, а через минуту уже в них раскаиваются. Даже если речь идет всего-то о пожертвовании на храм или благодарственном посте. Но в голосе Петера была настоящая убежденность. Не минутный порыв, а твердое решение.

– Мы будем рады тебе, Петер, – сказал я.

Вышли мы через парадное, поскольку за черным ходом тоже велось наблюдение.

Я шел впереди. Иудеем я уже не был. Скорее, местным сумасшедшим, одевшимся по моде начала века. В узких брюках, помилованных молью по причине нестерпимого запаха нафталина, в длиннополом сюртуке, галстуке-бабочке, черных остроносых ботинках. Изящная шляпа, на чей счет я немного сомневался – мужская ли она, дополняла гардероб.

Под руку со мной шла Хелен. Ее-то одежда в глаза не слишком бросалась есть такая особенность, что очень старая женская одежда кажется, напротив, модной. Разве что зонтик, перекинутый через локоть, могла бы носить и матушка Хелен.

Луиза и Антуан, следовавшие за нами, щеголяли нарядами, созданными в другую эпоху. Одно лишь пышное жабо, из которого торчала тощая шея Антуана, чего стоило! Позаимствовал он и шпагу, принадлежавшую, наверное, прадедушке баронессы. Причем шпага была старинная, из отличной стали, искусной испанской работы... у меня глаза загорелись при одном взгляде на нее. Раньше бы, украв такую, я месяц жил безбедно...

Петер был в ливрее лакея. И шел он следом за нами, неся на вытянутых руках поднос с бокалами, бутылью шампанского и дымящейся сигарой в пепельнице.

У парня, что следил из окна за парадным, при нашем появлении отвисла челюсть.

Церемонно раскланиваясь со встречными, немало потешавшимися при виде нас, мы подошли к двуколке. Возчик аккуратно сложил свою газету и лишь после этого оцепенел на козлах.

– Поедем, милейший, – сказал я.

Несколько мгновений возчик боролся с желанием вытянуть лошадь вожжами да и смыться подальше. Но любопытство победило.

Мы загрузились в экипаж: мы с Хелен спиной к движению, Антуан и Луиза лицом, а Петер вообще уселся на пол между нами, крепко сжимая поднос. Антуан разлил шампанское, все взяли бокалы, а я еще и сигару. Выпустил клуб дыма и велел:

– Трогай!

Прием это старый, но действенный. Если уж никак не удается уйти тихо и незаметно, так уходи шумно! С песней, с цветами в петлице, с медной трубой в руках, с птицей-попугаем на плече, с тявкающим из кармана щенком. Чем нелепее – тем лучше. Пусть ломают себе головы соглядатаи, ища смысл в том, где смысла нет и не было. Любая заминка, любая несуразица идут на пользу.

Едва двуколка завернула за угол, как я остановил возницу. На наше счастье, район был не слишком-то людный, редкие прохожие таращились, смеялись, но столпотворения зевак не возникло.

Ждать пришлось недолго. Послышался цокот копыт, и с Кальмана выехал всадник.

Я почему-то ожидал, что в погоню будет пущен экипаж. Но на нет и суда нет.

Поманив наездника пальцем, я стал ждать, покуривая сигару. Совершенно очумевший всадник приблизился. Лошадь у него была хорошая, в седле он держался крепко, но вот лицо оказалось таким растерянным, что я едва не расхохотался.

– Милейший, – брезгливо сказал я, протягивая бокал. – Попробуй-ка!

Бокал он взял таким характерным жестом, что у меня сомнений не осталось лакей. Следить за домом отрядили прислугу...

– Ну? – поторопил я.

– Шампанское... Сладкое шампанское... – на скверном романском сказал соглядатай.

– В том-то и дело! – рявкнул я. – Шампанское должно быть сухим! Езжай к старшему и передай ему это. Да побыстрее, пока не выдохлось!