О чем он молчит - Диана Ставрогина

ей из приоткрытого окна приветственно кивнула Анна Павловна. Слабо осознавая происходящее, Катя кивнула в ответ.

У нее горели щеки и немного кружилась голова. Левое веко дергалось так часто, что оказалось трудно сфокусироваться на мире вокруг. Дышать было больно.

Глава 27

Когда ударивший ее под дых шок осознания схлынул (понять суть сказанных Александром Анатольевичем слов мог и полный умственный кретин), Катя на покачивающихся, полуонемевших ногах сумела добраться до собственной машины, несмотря на сомнения в своей текущей способности передвигаться. Завалившись на водительское сидение — до того физически и эмоционально обессилевшей она себя чувствовала, — она просто пыталась сделать вдох — и не смогла…

Ее реакция была нездоровой, чересчур острой. Последним, чудом работающим уголком сознания Катя это понимала, но была не в состоянии повлиять на происходящее: ее пульс, сердце, кровяное давление и способность дышать будто дали сбой. На несколько не имеющих временных границ мгновений ей показалось, что она утратила контроль над собой навсегда: перед глазами вращался размытыми очертаниями мир, легкие жгло, тело оцепенело, хотя продолжало дрожать, звон в ушах действовал оглушительно.

Вдох.

… все это время Денис…

Выдох.

…не сказал… почему?

Вдох.

…и что это меняет?

Выдох.

…поговорить, поговорить, поговорить…

Вдох.

Наконец, постепенно Катя ощутила под руками прохладную гладкость и твердость поверхности руля, затем моргнула от бьющего в глаза отблеска фар выезжающих с парковки машин и полностью очнулась под протяжное скрежетание открывающихся неподалеку ворот.

Было сложно сказать, сколько минут на самом деле прошло с тех пор, как уехал Александр Анатольевич. Ошарашенная и сбитая с толку, Катя сохраняла неподвижность, истощенная только что случившимся приступом. Едва ворочающиеся в голове мысли медленно обрабатывали информацию: вероятно, она могла поздравить себя с первой в жизни панической атакой.

Ни удивляться, ни сокрушаться Катя не могла. Все еще пребывая в ступоре, она наощупь отыскала в сумке телефон. У нее не сразу вышло вспомнить, для чего он ей понадобился. К счастью, она зацепилась взглядом за нужное имя среди последних телефонных звонков и начала вызов.

Гудки били по барабанной перепонке, но Катя не потрудилась сбавить громкость.

— Алло, — ответили ей очень скоро. — Катя? — Уже удивленно-обеспокоенно.

— Ты знал? — начала она самым ровным и лишенным эмоций тоном. — Ты знал, что Денис был в команде юристов по делу Марии Жуковой?

По ту сторону звонка Юра Брестер тяжело вздохнул, прежде чем сказать:

— Нет. Знать — не знал, но… — Он замялся. — Были у меня догадки.

Катя зажмурилась. Наклонившись вперед, уперлась лбом в лежавшую на руле ладонь.

— И мне ты ничего не… — заговорила она тихо, но вместе с тем возмущенно, почти гневно.

— Догадки. У меня были только догадки. — Юра ее перебил, и, вероятно, с намерением не допустить превращения ее наметившейся претензии в полноценную тираду стал пояснять: — Представительство в суде было на Александре Анатольевиче, в остальном я знал целое ни хрена. Катя, мы с Денисом не общались больше, на заседаниях я не был, в бюро ни одна собака про участие Дениса не заикалась. Что я мог тебе сказать? Особенно когда ты ничего не хотела слушать. Ты сама всем запретила говорить с тобой о Денисе.

Катя молча покачала головой, не меняя позы и не открывая глаз. Горло перехватывало.

— Я думала, ему плевать.

— Катя…

— …он говорил, что ни о чем не жалеет… — продолжала она, но больше для себя, чем для Юры.

— Катя, — повторил он взволновано. — Где ты? Дома?

Откинувшись на спинку сидения, она выпустила воздух сквозь зубы, как будто даже простое движение сейчас обходилось ей мукой, и ответила настолько спокойно, насколько могла:

— Нет. В машине на парковке.

— В бизнес-центре?

— Да.

— Приехать забрать тебя?

Она издала глухой, удивленный смешок.

— Зачем? Я в состоянии вести машину.

— Не похоже.

— Юра, спасибо, но нет. Все нормально.

— А по мне, — произнес он жестко, — у тебя такой голос, словно ни хрена не нормально.

Ей пришлось повторить еще раз самым непререкаемым образом:

— Все нормально. Сейчас поеду домой.

— Окей, — Юра согласился раздраженно. — Напишешь мне, как зайдешь в квартиру.

Катя закатила глаза и пристегнула ремень безопасности.

— Ладно.

Дорога домой заняла у нее тридцать восемь минут. Тридцать восемь минут, в течение которых она не позволила ни одной мысли о Денисе раскрутиться в полноценное рассуждение. Другие участники дорожного движения заслуживали адекватного, способного контролировать себя водителя в ее лице.

Для тягостных дум у нее впереди была целая ночь. Беспросветная и одинокая.

От себя она могла не скрывать, что вопрос о том, как ей стоит поступить, на самом деле был снят, как только она покинула парковку бизнес-центра, в котором располагалось бюро. Единственно возможное решение появилось сразу, а после Катя провела всю ночь в раздумьях и сомнениях, зная, однако, что все равно не сумеет пойти у тех на поводу. Ей неизбежно предстояло поговорить с Денисом — поговорить начистоту.

Наверное, кто-то, оказавшись на ее месте, выбрал бы сделать вид, будто ничего не произошло, но Катя чувствовала, что ничего хорошего из игры в незнание не случится. Эта неясная недосказанность, которую она осознала лишь вернувшись в Москву — в Петербурге все было намного проще и понятнее, — не давала ей покоя.

Жить дальше с полной уверенностью в собственной правоте она не могла. Не тогда, когда помнила, что и как говорила Денису больше пяти лет назад. Не тогда, когда все меньше верила, что имела право те слова произнести. Они больше не казались ей полностью справедливыми.

Если она пришла к правильным выводам, то Денис давно исправил свои ошибки. Не ради нее — иначе она была бы первой, кто узнал о его новоявленном благородстве. Напротив, из его участия в процессе сделали тайну Мадридского двора.

Значит, он исправлял ошибку в первую очередь ради себя. Из своей личной убежденности. И этот факт, вкупе с тем, что Катя уже знала о Денисе и его жизни, менял многое. Нельзя было промолчать. Нельзя было не поблагодарить: за то, что он помог исправить то, что она так и не сумела.

Катя никогда не исключала своей вины в том, что произошло с Марией: она и только она одна из-за своих личных чувств поставила под угрозу другого человека. Она и только она не исполнила свою обязанность