Учитель Истории - Артур Гафуров

— А что же хуже? — хмыкнул Глазунов.

— Как будто ты сам не знаешь. Болезни, судимости. Воспоминания о непоправимом. Мне продолжать? Взять, к примеру, ту же бесовскую субботу? Это, по-вашему, нормально? Нормально бить мирных людей на улице, прикрываясь какими-то там высокими целями? Да, я знаю, там участвовали и взрослые, в основном взрослые… Но все свои навыки они приобрели еще в школе! Потому что еще здесь, за этой самой партой, ваши предшественники решили пойти по простому пути. По пути жизни за счет других. Но вот загвоздка: простой путь — узкий путь. На всех его не хватит. Кому-то из вас — большинству! — придется стать теми, за счет кого будет жить «избранное» меньшинство. Стать теми, кого будут грабить, насиловать и убивать.

— Мне кажется, вы преувеличиваете… — начала было вездесущая девочка с первой парты, фамилию которой я так и не запомнил.

— Да что ты говоришь? — перебил ее я. — Конечно, я уверен, что каждый из вас говорит сам себе: «нет, я не стану расходным материалом, я попаду в число избранных». Но вы же понимаете, каковы ваши шансы на этом узком пути, когда конкуренция зашкаливает, а все мало-мальски пригодные места уже давно заняты? Вы могли бы нормально выучиться, получить специальность, профессию — и работать. Здесь или где-либо еще. И приносить пользу. Да, наша страна переживает сейчас не самые простые времена. Но это лишь потому, что все ломятся на этот богом проклятый простой путь! И хоть бы кто попытался жить по-другому. Попытался сделать что-нибудь действительно стоящее для своего родного города. А не прикрываться его интересами, параллельно обогащаясь за счет разграбления своих земляков. Те, к кому я обращаюсь, меня поймут. Это ваша земля и вам здесь жить. Вам решать, какой она будет. Не мне. Остальные же… Вас я прошу лишь об одном: не сидите без дела. Не смотрите на меня глазами дохлой рыбы! Вам не изменить мир, да. И мне не изменить. Поэтому все, что от вас требуется — не попасть в ту западню, в которую попали другие, сидевшие здесь до вас. А для этого надо учиться! Хотите всю жизнь гнить в Младове, в окружении преступников и обреченных? Хотите? Нет? Если нет, слушайте меня, мать вашу. Слушайте здесь и сейчас. И, возможно, кто-нибудь из вас сможет поступить в нормальный вуз и свалить отсюда. Как я свалю, как только проведу этот никому не нужный курс. Пока что сейчас он не нужен никому, в том числе и мне. Но я уеду. А вы оставайтесь, если хотите.

Я выдохнул. Уфф… Что это на меня нашло? Вроде бы, и не собирался ничего такого говорить. А вот на тебе. Что теперь будет? Меня сразу пошлют на три буквы или просто сделают вид, что ничего не было? Я бы послал: тоже мне, приехал какой-то левый дядька и учит всех, как правильно нужно жить. Как будто сам много полезного сделал для своего родного города. Да и вообще как будто хоть что-то полезное сделал. Тут я заметил, что все еще сжимаю в руках мел, который почти целиком уже раскрошился в пальцах. Куда его теперь? Написать что-нибудь на доске или просто положить на место?

— Вы это хорошо сказали.

Молчание ошалевшего класса нарушил Глазунов.

— Спасибо, — ответил я, думая меж тем о меле. — Надеюсь, до кого-нибудь дошло. Теперь приступим к уроку?

— Вы кое-чего не поняли, — продолжал меж тем молодой громобой. — Вы живете здесь чуть больше двух недель. А мы — всю жизнь.

— И что? Срок не имеет значения. К тому же, я вырос точно в таком же городе.

— Вы не могли вырасти точно в таком же городе, — Глазунов покачала головой. — Второго такого города, как Младов, нет. Он один и он уникален.

— Так считаешь ты, — я всеми силами старался не ввязываться в небезопасный спор, но и промолчать не смог. — Ты бывал в других городах?

— Бывал. И за границей бывал. Во Франции был, в Чехии. Вы что же, думаете, раз мы не москвичи, то сидим здесь безвылазно в своей деревне и по выходным лапти плетем, сидя на печке? Можете говорить про мою родину все, что угодно, но не смейте ее оскорблять. Младов — не помойка. Младов — святой город. И скоро это поймут все. Вы поняли? Все до единого. Но это время еще не пришло. Если вы посмеете еще раз ляпнуть что-нибудь про гнилые места — ответите за свои слова очень скоро. Запомните, я не шучу.

Он не вскакивал с места, не повышал голос. Он даже не менял выражение лица. Но его короткая речь произвела на присутствующих куда большее впечатление, чем долгая моя. Ученики не то, что затихли — они, казалось, перестали дышать. Даже Сливко и Чупров сидели, уткнувшись в столешницы своих парт, и не поднимали глаз.

— Я верю тебе, — таким же ровным голосом ответил я.

— Вот и правильно.

Но взгляд Глазунов недвусмысленно обещал: «Мы с тобой еще поговорим». Он поправил воротник своей рубахи и покачал головой. Вот у кого Артему Бабушкину следовало бы поучиться угрожающим жестам.

В кармане брюк завибрировал телефон, пришла смс с незнакомого номера: «Не зли его. Пожалуйста».

Я окинул взглядом безмолвный класс. Яны не было видно. Только из-за спины Горовца торчала чуть заметная черная макушка.

Глава XIX: Усадьба Юрьевских

— И какого хрена ты притащил меня в еще большую глухомань, чем позавчера? — скрестив на груди руки, Яна недоверчиво рассматривала руины старинного трехэтажного особняка.

— А не знаю, — ответил я, вдыхая свежий «загородный» воздух (здесь он был еще чище и свежее, чем в Младове). — В принципе, ты могла не ехать, а просто подождать меня в общежитии. Я же плачу тебе за молчание, а не за компанию.

— В следующий раз так и сделаю, — пробурчала она. — После того, что ты отмочил вчера на уроке, мне вообще лучше держаться от тебя подальше.

— Что, боишься? — передразнил ее я.

— Ага. Уже поседела от страха.

— Что-то незаметно.

— Так я крашу волосы каждые четыре дня.

— Зачем так часто? — удивился я.

— А ты угадай.

— И не собираюсь, — я извлек из чехла фотоаппарат, перевел рычажок в положение «on». — Женские проблемы на то и женские, чтобы их решали женщины.

— Да ну тебя, — обиженно прогнусавила Яна, но, увидев камеру, заинтересовалась. — Зачем она тебе?

— Фотографировать, — в свою очередь съехидничал я. — Логично, не правда ли? А вообще я люблю всякие развалины.

— Любишь развалины — купи себе «жигули».

Я прервал изучение электроники и повернулся к ней.

— Это из интернета шутка?

— Сама придумала, — девушка вдруг стушевалась. — Только что.

— Молодец, хвалю… Из тебя мог бы получиться неплохой собеседник. Со временем. Ладно, хорош лясы точить. Пошли дело делать.

Как ни странно, сбивчивые объяснения Яны о нашем понедельничном времяпровождении не возбудили подозрений у ее матери, так что Елена пребывала в блаженном неведении относительно экскурсии на Гороховец, а также всех последующих событий. А сегодня я сходил в суд и добился там некоторого прогресса, после чего моя нанимательница и вовсе буквально растаяла. Конечно, до полной победы нам было, как до Австралии на роликах задом наперед, но мне удалось снискать расположение судьи, а это уже немало. Уточню: расположение нового судьи. Старому был объявлен отвод в связи с возможной заинтересованностью в исходе дела. Я и сам не поверил, что мое гневное ходатайство «прокатило». На фоне первоначальных прогнозов подобный результат уже был равносилен триумфу. Яниному папашке не помогло даже то, что его нынешняя супруга имела выходы на работников суда. Облом просто феерический! Теперь будем бодаться на равных.

Так что я был полностью реабилитирован в глазах Елены и даже получил кое-какой карт-бланш на дальнейшие глупости. Надеюсь, его хватит хотя бы до конца недели.

Кстати, сам папашка оказался настолько мерзким субъектом, что сейчас мне даже не хочется заострять на нем внимание. К тому же, он еще появится на горизонте. В свое время. Следующее заседание уже в понедельник, и надо быть во всеоружии. А сейчас, забрав после уроков своего платного «соглядатая», я устремился в поселок Юрьево. Сегодня я буду глазами, ногами и руками Евгения Валерьевича.

— Куда пойдем? — поинтересовалась моя спутница.

— Подожди, — одернул я ее, уже и сам забыв, что только что упрекал ее в излишней праздности. — Я хочу посмотреть…

— На что? На это?

— Да, на это. Видишь?

— Вижу. Развалины.

— Ну да. Только не совсем…

Прежде чем следовать полученным от Жени инструкциям, я задумал осмотреть останки усадьбы. Точнее, я собирался сделать это походя, как бы между делом. Но, задержавшись взглядом, вдруг понял, что не могу оторвать глаз. Обширный пустырь, оставшийся на месте родовой вотчины графского рода Юрьевских, даже спустя сто лет мог дать четкое представление о благосостоянии древнего рода. То тут, то там высились остовы старинных построек, в которых с трудом угадывалось их прежнее назначение. Наверное, здесь был флигель для прислуги, чуть левее — конюшня, а на месте вон той груды кирпича — оранжерея, где даже зимой выращивались лимоны и дыни. А может, все было совсем не так — откуда мне теперь знать. Сейчас от каменных зданий остались лишь обвалившиеся стены, а деревянные не сохранились вовсе. Только невысокие четырехугольной формы сугробики, силуэты на снегу, подсказывали случайному путнику: смотри, здесь когда-то тоже жили люди. Да, здесь жили люди. Я закрыл глаза и отчетливо услышал стук молота по наковальне, лошадиное ржание, женский смех… Казалось, вот-вот, и ноздри уловят запах свежеиспеченного хлеба, вприпрыжку промчатся мимо расшалившиеся дети, а из горницы, стуча подбитыми сапогами и позвякивая редкими орденами, выйдет грузный хозяин усадьбы. Но в лицо пахнуло морозным воздухом, я открыл глаза — и наваждение исчезло. Только звон молота все также продолжал доноситься из-за перелеска — рядом располагалась деревенька Юрьево, которая пережила своих хозяев и уже успела забыть про них.