Учитель Истории - Артур Гафуров

— Да не за что…

Я был сбит с толку. Какого черта мы ползали по льду и искали какой-то схрон, если Женя с самого начала знал, что пропавших предметов там нет? К чему были все эти ненужные телодвижения в сторону громобоев? Ведь поймай они нас там на реке, и сразу стало бы понятным, кто стоит как за кражей, так и за поисками. А наследили мы изрядно. Но ничего, живы пока. Громобои, громобои… Все про них говорят, все их боятся… А где они? Я и не видел их почти. Разве что Бабушкин да Глазунов из группы факультатива — только этих знаю. Видел еще их лидера мельком пару раз — ничего примечательного. Но то все школьники. Где старшее поколение? Кто ими руководит, что ими движет? Почему они не показывают себя, если, как говорят, им все про всех известно? Выходит, про Женю они не знают, раз решили подключить полицию к поискам. Так, стоп. Куда-то не туда меня мысль завела… Я ведь хотел про другое спросить.

Женю тоже интересовали некоторые моменты.

— А как ты догадался… Ну, кто настоящий вор?

— Вера подсказала, — ответил я. — Навела на мысль, что преступники взяли самое легкое и ценное с исторической точки зрения. Значит, вор был один и не ставил перед собой корыстных целей — иначе польстился бы на золото, а не на ржавую сталь. Потом я вспомнил, что ты шлялся перед общежитием вечером накануне кражи. Ну и вообще ты странный и даже отпираться не стал. Кстати, зачем ты приходил? И еще…

— Вижу, у тебя много вопросов, — перебил меня Женя, натягивая одеяло до подбородка. — Увы, не на все я смогу ответить. Например, я не могу сказать тебе, где спрятаны сабля и ожерелье. Не хочу подвергать тебя опасности.

— Я и не собирался спрашивать, — соврал я. — Скажи мне лучше вот что. Если сокровища, как ты сам говоришь, у тебя, то что мы искали на берегу Гороховца? Зачем тебе нужен схрон?

— Ответ на поверхности, — улыбнулся Сизов. — Стоит только немного подумать.

— А если у меня нет желания думать? Я ведь полагал, что ты хочешь защитить наследие предков.

— Именно этого я и хочу, — серьезно сказал он. — Поэтому у меня будет к тебе небольшая просьба. Ты можешь съездить в имение Юрьевских?

— Туда, где были найдены сокровища?

— Да. Боюсь, я иммобилен, как минимум, до следующей недели. А промедление было бы крайне нежелательным.

— И что я должен там делать?

Идея мне, честно говоря, показалась не самой удачной.

— Я дам тебе координаты одного места. Нужно сходить туда и посмотреть…

— Посмотреть что? — в его словах определенно чувствовался намек, что одним осмотром дело не ограничится, и это напрягало еще больше.

Женя виновато улыбнулся.

— А я и сам не знаю. Просто там может оказаться кое-что интересное. И тогда ты сам поймешь, что именно мы ищем. Съездишь?

— Я бы предпочел понять это прямо сейчас.

Он покачал головой.

— Тогда ты не проникнешься. А это важно. Проникновенность — залог искренности. Поверь, я знаю, что говорю. И можешь не бояться. Усадьба давно заброшена, и после находки части коллекции все поисковые работы были прекращены. Как минимум, до весны. Громобоев там тоже быть не может — слишком далеко от Младова. Ну что, съездишь?

С минуту мой скептицизм боролся с любопытством, пока последнее, наконец, не победило.

— Это далеко? — выдавил из себя я.

«Если дальше двадцати километров от города — откажусь. Пусть сам ездит и смотрит, сам не зная, на что».

— Тринадцатый километр по шоссе на юго-восток, — тут же воспрял он. — Оттуда еще пять километров по сельской дороге до деревни Юрьево, а там спроси у любого — тебе покажут. Ты съездишь?

Нужно было загадывать, хотя бы, пятнадцать…

— Черт с тобой, — я с силой вытолкнул воздух из легких, словно перед прыжком с десятиметрового трамплина. — Завтра после суда съезжу. Но не дай бог я встречусь там с твоими громобоями.

— Ты всегда можешь сказать, что просто осматриваешь достопримечательности, — не моргнув глазом, ответил Сизов.

Святой человек! Конечно, я могу так сказать. Да только кто же мне теперь поверит?

А после обеда — бегом на урок!

— Добрый день, дорогие детишечки, — поприветствовал я своих подопечных, входя в класс. — Что-то вас сегодня маловато.

— Мы надеялись, что вы не успели поправиться, — разочарованно протянул Чупров, переместившийся с четвертой парты на вторую, не иначе как для того, чтобы было удобнее полемизировать с учителем. — Остальные уже ушли.

— Подозреваю, что остальные даже не приходили, — я прошел к доске, демонстративно швырнул свой портфель на стул и взял в руки мел. — Иначе они непременно повстречались бы мне в коридоре, где я добрых десять минут общался с Татьяной Валентиновной.

— Вы нас раскусили, — дал знать о своем присутствии вездесущий Сливко. — Да, всем нам пофиг на ваши занятия. Но мы все равно пришли, так что давайте начинать, что ли. Я вот страсть как хочу показать вам свое домашнее задание.

— Хорошо, Сливко. Кстати, ты не забыл, что перед обращением к учителю нужно поднимать руку? На второй раз прощаю. Отсутствующим же передайте, что на итоговом зачете они получат отметку на полбалла ниже. И так за каждый прогул. Отметка, кстати, пойдет в дневник.

— Брехня, товарищ учитель, — это Глазунов, ну кто же еще. — Учебный план утверждается не школой. Нам в аттестат не могут идти оценки за самопальный факультатив тети Телижки. Янусик, кисулик — без обид.

— Ты тоже прав, Глазунов, — невозмутимо отвечал я, краем глаза заметив, как налилась краской Яна. — Но я говорил не об аттестате, а о дневнике. Там отметка стоять будет.

— А, дневник… Да всем класть на дневник.

— А на что вам не класть, бляха-муха?

Вопрос вырвался против воли. Я ведь уже почти настроился на урок, уже почти поверил, что в этот раз все получится… Надо было, что ли, не так громко и без вызова в голосе… Но теперь поздно, вырвавшиеся слова обратно в рот не запихнешь.

Воцарилась полнейшая тишина. Класс замер в ожидании. У одних в глазах застыло непомерное удивление, у других — легкий испуг. Я обвел взглядом «святую троицу»: Сливко, Чупрова и Глазунова — но и те воздержались от своих обычных «остроумных» комментариев. Остальные — тем более. Яна и вовсе закопалась в учебник ОБЖ, старательно делая вид, что все происходящее ее нисколько не касается.

Наконец, девочка с первой парты неуверенно подняла руку.

— Мы не понимаем, о чем вы.

Я был непомерно удивлен.

— Не понимаете? Никто не понимает?

— Она не понимает, — уточнил Глазунов. — Мы — другое дело. Мы очень понятливые. Куда понятливее, чем вам кажется.

Мне показалось, или в его словах спрятан тонкий намек?

— Я надеюсь, это относится и к учебе, — осторожно ответил я.

— И к ней в том числе. Но если вам что-то не нравится, вы говорите. Не стесняйтесь.

И тут я сорвался. Наверное, стоило молчать в тряпочку, не выступать лишний раз, но… Глядя на полторы дюжины пустых лиц, уставившихся на меня в тупом безразличии, я не выдержал. Когда я был маленьким, отец учил меня, что перед тем, как что-либо сказать или сделать, следует хорошенько подумать. Я давно уже вырос, но это его наставление старался не забывать. А вот в ту секунду забыл. Я сказал, не подумав. Сказал то, что накипело.

— Хорошо, я вам поясню. Думаю, мне нет смысла разговаривать с вами, как с детьми. Вы ведь уже взрослые мальчики и девочки, так? Вам тут по пятнадцать, шестнадцать, а некоторым даже семнадцать лет.

— Есть и восемнадцатилетние… — неуверенно поддакнул Сомов.

— Вообще шикарно. Совершеннолетние! И вы не понимаете, что здесь происходит? Не верю. Я провел в Младове чуть больше двух недель, и увиденного хватило, чтобы возопить в немом ужасе! Красивый город, древний. Какая история, какая атмосфера… Какое наследие! Из него можно было бы сделать сказку, пряничный домик. А вы превращаете его в помойку. Да, не думайте, что ослышались. Именно вы! Все, что происходит здесь, у вас, идет снизу. Не сверху. Повальный разгул преступности, наркомания, даже коррупция — все отсюда. Я сам лично вчера видел, как два восьмиклассника раскуривали «косячок» на заднем крыльце. По-вашему, это нормально? Нормально, что ваши одноклассницы беременеют в четырнадцать лет и идут работать уборщицами в туже самую школу, которую им так и не суждено закончить?

— У нас нет таких одноклассниц, — отрезал Чупров. — Вы ошибаетесь.

— У вас нет, — поправил его одиннадцатиклассник Ненашев. — А у нас была. Кира Переченцева. Помнишь такую?

— Ой, точно…

— Бог с ней, — отмахнулся я. — Ошибки в молодости совершают все: кто-то в большей, а кто-то в меньше степени. — Но плохо, когда последствия этих ошибок переходят вместе с вами во взрослую жизнь, когда с ними приходится жить. И дети — не самый худший вариант.

— А что же хуже? — хмыкнул Глазунов.

— Как будто ты сам не знаешь. Болезни, судимости. Воспоминания о непоправимом. Мне продолжать? Взять, к примеру, ту же бесовскую субботу? Это, по-вашему, нормально? Нормально бить мирных людей на улице, прикрываясь какими-то там высокими целями? Да, я знаю, там участвовали и взрослые, в основном взрослые… Но все свои навыки они приобрели еще в школе! Потому что еще здесь, за этой самой партой, ваши предшественники решили пойти по простому пути. По пути жизни за счет других. Но вот загвоздка: простой путь — узкий путь. На всех его не хватит. Кому-то из вас — большинству! — придется стать теми, за счет кого будет жить «избранное» меньшинство. Стать теми, кого будут грабить, насиловать и убивать.