Я иду искать. История третья и четвертая - Олег Верещагин

Об этом походе ещё будут петь. О том, как шли, шатаясь и падая, сползая по дюнам снова и снова — и снова, снова на них карабкаясь. Но тогда про это никто не думал...

...— Вадомайр, — каркнул Ротбирт. Он стоял на дюне — почти лежал, точнее, на воткнутой в песок пике. Вадим положил на песок Эрну, на четвереньках вскарабкался на дюну, упёр в песок щит и тоже поднялся в рост — мучительным рывком. — Смотри, брат, — хрипел Ротбирт, сплёвывая комки сухой слюны пополам с песком, — смотри...

Впереди, в полудне пути, виднелась полоска зелени. Дюны кончались.

Вадим засмеялся — закаркал, залаял, обернулся и махнул рукой. Поднимавшийся следом мальчишка — лицо в тёмных пятнах обморожения, босые ноги почернели и стёрты в кровь о песок, глаза полузакрыты — непонимающе смотрел на Вадима. Но тут до него, кажется, что-то дошло, и он закричал — откуда взялись силы:

— Там деревья! Мама, деревья! — он кричал и плакал, потому что его мама осталась лежать в дюнах в трёх днях пути отсюда.

И вдруг его радостный крик перекрыл хриплый вопль:

— Золотой корабль!

Корабль данванов, видневшийся в двух милях от берега, шёл к дюнам полным ходом, блестя в лучах холодного солнца — нестерпим и безжалостен был этот блеск, как блеск перед глазами вражеского ножа.

Это было — как высшая степень злого рока. Словно Судьба не хотела выпускать из своих объятий так долго боровшихся с нею и почти победивших людей...

Вадим завыл — тоскливо, жутко и страшно. Ротбирт наклонил пику и пошёл вниз по дюне. Упал. Не смог подняться и, хрипя ругательства, пробовал встать снова и снова.

Люди на берегу тоже поняли, что всё кончено. Некоторые стояли и плакали. Кто-то упал и лежал недвижно, покорившись всему, что может случиться. Лишь у немногих ещё хватило сил поднять оружие. Женщины прижимали к себе детей, неотрывно глядя на страшный корабль, который приближался и рос, как гора.

Вадим отшвырнул щит, обеими руками выдернул меч и, шатаясь, спустился к самой воде. Взмахнул мечом с нехорошим смехом:

— Эй, Сын Грома! — крикнул он по-русски.

Обороняться были способны человек пять. Едва ли у кого-то из них хватило бы сил натянуть тетиву лука. Полдюжины данвэ перережут всех, кто будет сопротивляться, с лёгкостью. Потом остальные уйдут на корабль. И за пищу и воду у них отберут сущий пустяк — свободу.

Это понимали все. И вот одна из женщин, левой рукой доставая саксу мужа, прижала к себе рыжую голову сына. И тоненькая девочка-подросток удобней уставила в песок копьё погибшего брата и разорвала на груди платье...

...Низкий и мощный рёв трампета прокатился над хмурым океаном и дюнами. Горн ревел вызывающе и грозно, а когда он умолк — стало слышно, как кричит мальчишка, всё ещё стоявший на дюне:

— ...там! Вон! Вон там, у мыса! Боги! Боги нас спасают! Дьяус!

...Они появились из-за мыса. Восемь низких, узких скид под кабаньими головами — так показалось измученным людям — летели над волнами. Солнце сверкало на оковке щитов, взлетающих мокрых вёслах, наконечниках копий и шлеме огромного воина, высившегося на носу первого корабля — он почти повис над водой, держась за ванты и вскинув над собой меч.

— Скиды нос сверкающийТело моря режет,Меч мой крови жаждет,Жаркой будет сеча!

— летела впереди анласских кораблей песня.

Золотой корабль был вдвое выше и втрое длинней самой большой скиды. Он казался горой в сравнении с анласскими кораблями. Но те мчались так — под размах вёсел и рёв глоток — что как-то всё сразу становилось ясно.

Недружно, вразнобой, заработали вёсла трёх ярусов. Казалось, что большое, могучее, но трусоватое существо стремится поскорей убраться от стаи маленьких, но бесстрашных. Потом золотой великан рывком набрал ход, развернулся и помчался прочь. Помчался, побежал!

А скиды, разом сделав поворот, пошли к берегу.

Вадим не сдвинулся с места даже когда нос с кабаньей головой навис над ним, и рыжеусый гигант прогудел с высоты:

— Я — кэйвинг Инго сын Хайнэ, анлас из анла-готтэ, правитель острова Эргай. Что делаете вы на этих проклятых берегах и кто вы такие?

— Я зовусь Вадомайр Славянин. Помогите Эрне и остальным нашим, — сказал Вадим ясно и твёрдо, после чего упал лицом в воду.

— Вот как, — Инго покачал головой. — Что же, недобрая весть... но и нежданной не назовёшь её.

Они разговаривали в крепостной башне, где ещё три месяца назад жил хангарский датхан. Инго и его люди взяли не ожидавший налёта остров штурмом — никто не успел опомниться, а скиды уже вылетели на берега, с них посыпались воющие ратэсты — и сейчас голова датхана украшала полку над камином в комнате кэйвинга. Инго понимал, что в покое его не оставят — искал союзников и заманивал переселенцев. Так что гостеприимство его было не вполне бескорыстным, хотя и искренним...

Вадим не переставал удивляться. Как-то так само собой получилось, что он оказался главным, хотя не добивался этого. Вот и сейчас к Инго был приглашён только он один — остальных разместили и кормили во дворовых пристройках.

— На севере уже зима и идёт война, — Инго был одет в шелка, на голове — золотой обруч с мекрцающим камнем. Видно было, как ему неудобно и странно во всём этом. — Твои братья воюют со всеми сразу, земля горит, небо горит... Но на мой остров зима и война не доберутся.

— Что ж, ты выбрал себе хорошее место, кэйвинг, — Вадим усмехнулся и прямо посмотрел в глаза анласу. Раньше он, пожалуй, не позволил бы себе такого взгляда и таких слов. Но за прошедшие месяцы паренёк из Тамбова видел уж всяко мне меньше, чем кэйвинг Инго... — Мой кэйвинг тоже выбирал и выбрал. Только место то оказалось похуже, чем твой Эргай. Ну да ничего, мы ещё придём за своим.

— Оставайся у меня. И ты, и твои люди, — предложил Инго. Вадим пригубил рог с пивом:

— Я — не останусь. Остальных — спрашивай, они не мои люди, я уже говорил.

— Пусть будет так, — Инго наклонил голову. — Я дам скиду, вас высадят там, где скажете, хоть на южном юге. Это немного, но такие отважные люди заслуживают хотя бы этого.

— Я благодарю тебя, кэйвинг.

Оруженосец, неслышно ступая, налил пива в подставленный рог Инго, но смотрел во все глаза на Вадима. Был он не младше, пожалуй — но слухи о походе через дюны многого стоили.

— Ты спас семью кэйвинга Йохаллы, — это был не вопрос, а утверждение.

— Мы спасли. Я и мой побратим Ротбирт.

— Отважный поступок.

— Обычный, не более того.

Инго встал, досадливо раздёрнул ворот, сорвав золотую застёжку. Прошёлся по комнате, пиная ковры. Огромный волкодав, лежавший в углу, с интересом следил за хозяином.

— Жаль, что не хочешь остаться, — почти зло сказал кэйвинг.

Примерно две трети людей захотели остаться на Эргае. Но Ротбирт сказал, что пойдёт с Вадимом. А перед этим они оба посетили жену Йохаллы и дали клятву, что вернутся, едва она позовёт. Она оставалась женой кэйвинга, а её старший — наследником...

Скида высадила тех, кто пожелал уйти, за рекой. Инго не поскупился — дал всё, что было нужно, от скота до ножей.

Честно говоря, Вадим не знал, куда идти. И не знал, что делать и о чём говорить с Эрной, которая деловито собралась с ним.

Вечерело. В чёрном лесу падал снег. Отряд Вадима пробирался звериной тропкой к ночлегу, когда Ротбирт остановил друга:

— Смотри!

Навстречу молча и быстро двигалась колонна всадников. Это были анласы — крылатые шлемы, длинные склонённые пики, рыжие кони... Они разъехались на две колонны и встали среди деревьев колено к колену. Между этими живыми стенами неспешно проехал ещё один...

...— Привет тебе, Ротбирт сын Норма, — сказал Синкэ.

Может, полгода назад и забилось бы чаще сердце Ротбирта. Но за это время он и не такое видал. И, глядя прямо в светло-серые глаза под выпуклым козырьком крылатого шлема, он сказал спокойно:

— И тебе привет, Синкэ сын Радды брат Хэсты. Добрая встреча... — Вадим подал коня вперёд, но Ротбирт дёрнул плечом и продолжал: — А эти люди ни при чём, не трогай их. На них нет крови твоего брата. А я — вот он, — и положил руку на рукоять меча.

Вадим помнил, кто такой Синкэ. И сейчас видел то, чего, наверное, не замечал Ротбирт — как странно смотрит сын убитого Ротбиртом юного кэйвинга. Задумчиво... и с сожалением... и устало как-то. И не торопится хвататься за меч или кричать приказ. А потом Синкэ соскочил наземь, откинул плащ и перебросил узду молодому воину. И подошёл к Ротбирту вплотную.

Теперь и Ротбирт увидел, какое странное у него лицо. Сперва не понял, что к чему, а потом — потом сообразил. Синкэ стал мужчиной, и очень мало осталось в нём от того мальчишки, что в лесу на севере травил беглеца Ротбирта собаками, то ли мстя за старшего брата, то ли в бездумном азарте охоты...