Я иду искать. История третья и четвертая - Олег Верещагин

— Лежи тихо, — послышался женский голос, — ты чуть не истёк кровью.

— Где Ротбирт? — спросил Вадим...

...Из ратэстов не уцелел больше никто. Две трети спасшихся были дети младше двенадцати лет, три четверти остальных — женщины и старики. Оружие могли держать лишь восемнадцать из двадцати семи оставишихся мужчин... а из них, в свою очередь, одиннадцати ещё не исполнилось четырнадцати.

Это всё, что осталось от пятитысячного рода, приведённого сюда Йохаллой. Весь скот, почти весь скарб, почти все кони достались врагу или погибли, пропали.

Ротбирта Вадим нашёл на опушке леса. Кто-то перевязал его, но анлас, кажется, не обращал на это никакого внимания. Он стоял на коленях возле Эрны.

Раненая в живот и тщательно перевязанная, девушка тяжело дышала, на губах вздувались кровавые пузыри. Ротбирт стоял молча, с сухими глазами и заострившимся лицом. Вадим остановился рядом. Ротбирт даже не повернул головы. Но сказал:

— Она звала тебя.

— Что? — не поверил своим ушам Вадим. Ротбирт повторил:

— Она звала тебя. Она говорит.

Вадим встал рядом с девушкой на колени. Вокруг лежали сотни трупов, которые некому было предать огню. Но эта девушка была жива. Она звала Вадима. Чёрт побери, этих девушек было как грязи. Ни одна из них не стоила... не стоила... не стоила...

— А ты? — спросил он хрипло. Ротбирт пожал плечами, вздохнул:

— Что я?

— Ты же тоже с ней хотел быть.

— А она зовёт тебя. Ты её держи за руку, может, она не умрёт. А я пойду. Вокруг много кому надо помочь.

— Я... сейчас, — Вадим тяжело поднялся — обеими руками упираясь в колено — и достал меч. Достал — и протянул его к Ротбирту. Навстречу Сыну Грома серебряным лучом лёг клинок анласа. Мечи скрестились над телом тяжело дышащей девушки. И два мальчишеских, но по-взрослому суровых голоса послышались над берегом:

— Своей кровью и своей честью! Дубом, терновником и ясенем! Зелёными холмами и хрустальными реками! Именем предков и своим именем! Я клянусь, что мы придём на берега этой реки вновь и вновь залью их кровью, но будет это кровь наших врагов. Я настигну и покараю убийц, где бы они не скрывались. И если моя жизнь пойдёт в уплату за мою месть — я плачу эту цену. Дьяус слышит! Дьяус знает! Дьяус свидетель! Дьяус слышит!! Дьяус знает!! Дьяус свидетель!! Дьяус слышит!!! Дьяус знает!!! Дьяус свидетель!!!

... И вечно в балладах герои живут...

Дыхание легкие рвет из груди,Срываясь надорванным хрипом.Ничто не законченно — все впередиИ тело заходится криком...

Кольчуга — в клочки, щит изрублен в щепу,На меч опираюсь устало,И тех, развеселых наемных рубакНе так уж и много осталось.

Засада. Так просто. Законы игры — И кодекс войны не нарушен.Но только скажите тогда,Отчего мне горечь терзает так душу?..

Сказать? Ну смотри, напросился ты сам.Хотя — ведь не врут обреченным...Имей же ты смелость признаться себе,Как в трусости был уличен ты.

А их капитан предложил честный бой...Не губить чтоб людей понапрасну.Ведь загнанный зверь, хоть и полуживой,Становится очень опасным...

Он всем предложил: «Выходи, кто храбрец!Все равно умирать ведь придется...Кому — от вина, а кому — на войне.А кто от ранений загнется...»

Он всем предложил... только вышел — не ты!Пацан молодой, желторотый.До этого боя курьером он был,Лихой вестовой второй роты.

А ты... ты смущенно потупил глаза,Не выдержав вражьего взгляда.Не принял, не смог. И теперь навсегдаПарнишка воскреснет в балладах.

И скоро другие, свой дух затая,Мальчишки услышат баллады,Как ради других и себя не щадяПлатил за проход из засады.

О нас и не вспомнят, что были — что нет.Безликие, серые тениДля тех, кто напишет хоть парочку строкПро главных героев сражений.

Но близок конец и взлетевший клинокМне слепит глаза ярким бликом.И время тягучей и вязкой струей,Надежда придушенным вскриком.

Короткий бросок — пусть нет силы совсем.Защита? Не нужно, не стоит...Всего лишь тычок в сочленение лат — Другой эпилог у историй.

Сияющий росчерк — и холод в груди.Тяжелой волной он разлился.А враг... не успел ничего он понять.А только успел удивиться.

В небесной дали тает облака дымИ тлеет закат-уголек.Пускай же герой остается живым.Прости, я не принял,Не... смо...

... Он был известным храбрецомИ струны плач ведут о нем... [7]

Никому из атрапанов, даже вечному Сийбэрэ, боги не сохранили жизнь. А между тем надо было принести жертву. Молодой данван, в азарте погони влетевший на берег через брод, был сбит камнями с коня в кустах и оказался в руках анласов.

Роль атрапана взял на себя Ротбирт. Никто не возражал — все анласы дети богов, и, если не осталось тех, кто посвятил разговору с богами всю свою жизнь, то ничем не хуже любой из людей. И мальчишка выбрал подходящее копьё и велел всё приготовить.

Данвана со связанными за спиной руками поставили на свежесрубленную колоду и захлестнули на шее петлю. Вадим встал рядом, уперев в колоду ногу. Ротбирт, держа в руке копьё, неспешно пошёл к месту казни.

Данван скривил губы, зелёные глаза сузились. Потом он выпрямился, как струна, что-то выкрикнул ненавидяще — но Вадим уже вышиб колоду, а Ротбирт с коротким: «Дьяус!» — точным ударом пронзил копьём сердце врага секундой раньше, чем петля сдавила его горло. Тело закачалось, не дёрнувшись, а Ротбирт шагнул назад, поднимая копьё вверх.

— Идти назад лесами — погибнем все, — сказал он. — Вдоль берега пойдём.

— Там пустыня...

— Воды нет...

— Скоро зима, с моря пойдёт ледяной ветер...

— Мы там все погибнем...

Молча и тяжело Ротбирт смотрел на сородичей, опираясь на копьё. Верхняя губа его приподнялась. И под совсем не юным, тяжёлым взором люди стали умолкать, опускать головы. Когда же умолкли все и настала полная тишина, то вновь послышался голос мальчишки:

— Там, — он указал за реку, — рабство. Там, — он указал в море, — смерть. Я выбираю смерть. Вы — что хотите!

Утром отряд латников, взглядами провожая уходящую в прибрежные холмы цепочку людей, долго стоял на опушке. Наконец сотник сплюнул и сказал:

— Назад. Едем! — ожёг плетью коня и поскакал первым. На заваленном трупами поле ещё было что взять, опаздывать он не хотел и добавил для успокоения: — Всё равно сдохнут!

К северу от залива Хурагэн и почти до самых истоков реки, которую анласы назвали Палитас, на протяжении многих и многих дней пути лежит полоса песчаных дюн шириной в несколько миль. За дюнами тянутся жуткие болота — непроходимый ад. Воды и зверей там нет. Почти не ловится у побережья рыба — слишком велика солёность, а значит нечего делать там и морским птицам...

...Это произошло к исходу третьей недели пути. Воды не было совсем уже третьи сутки, пищи — четверо суток. Дувший с моря ледяной ветер со снегом улёгся, и дюны перестали «петь». Из туч проглянуло бледное здешнее солнце, освещая цепочку людей — еле тащащихся по дюнам, растянувшихся на милю.

К этому времени в живых оставалось едва сто человек. Почти все старики, две трети женщин, три четверти детей погибли от слабости, жажды, голода, сошли с ума, замёрзли, утонули в болоте, пытаясь охотиться... Если кто-то вообще оставался в живых, то лишь благодаря несгибаемой воле к жизни и взаимовырчке. Женщины, сами похожие на скелеты, обтянутые кожей, несли своих и чужих детей. Падающие от усталости подростки сутками рыскали по дюнам, охотясь на скудную живность, которую несли тем, кто слабее. Матери отдавали детям последние кусочки, чтобы получить их на следующий день из рук детей. Старики — крепкие, как кость — морили себя голодом, поддерживая на ногах мужчин, пытавшихся охотиться. Мужчины убили уцелевших коней — и Вадим рыдал, как ребёнок, уронив голову на колени Эрны, когда забивали его Вихря...