Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

– Теоретически – да. Практически… Вряд ли. Ты прав, Серега, Грабаря пока вычеркиваем. А жаль, многообещающе звучал этот намек на убийство.

Макар приуныл. Бабкин, посмотрев на него, разрезал пиццу и протянул ему кусок на блюдце. Илюшин откусил, зажмурившись, как древний человек, которого вождь племени только что убедительно попросил попробовать вон ту красную ягодку. Саша с Бабкиным затаили дыхание.

Лицо Илюшина осветилось чистой детской радостью:

– Сашка, он сварганил пиццу!

– «Сварганил», – фыркнул Бабкин, в глубине души страшно довольный.

– Серьезно, вкусно! Хоть и с луком.

– Это не лук, а топинамбур. Да шучу я, шучу, – заторопился Бабкин, увидев выражение илюшинского лица. – Ешь, я тебе продолжение расскажу.

– Продолжение чего?

– Страшных сказок. Я же сказал, мой новый приятель отлично осведомлен обо всем, что происходит в городе.

Макар с Сашей стремительно расправились с пиццей.

– Спишу это не на ваше любопытство, а на свои кулинарные таланты, – проворчал Бабкин, отбирая у Саши тарелку, которую та намеревалась помыть. – Александра! Отдай.

– Ты талант! – согласился Макар. Он наконец-то получил то, что хотел, и готов был признать за другом любые достоинства. – Ты нашел нам лучшего осведомителя в городе.

Бабкин хозяйственно расставил чистую посуду по местам и удовлетворенно растянулся на диване.

– Ты даже не представляешь, до какой степени прав.

Макар склонил голову набок.

– Сашка, он ведь серьезно что-то выяснил.

– Ну, нам тоже есть что рассказать…

– Серега, не молчи!

– Подожди. Хочу выдержать драматическую паузу.

– Ты хоть намекни сначала, а потом выдерживай. Иначе недостаточно драматично получается.

– Ладно, намекну. – Бабкин потянулся до хруста в костях. – Мой новообретенный друг знает, где располагается Большой Пес.

Макар не удержался и присвистнул. Саша восхищенно хлопнула в ладоши.

– И где же? что это такое?

Сергей покрутил шеей и прикрыл глаза:

– А вот теперь – драматическая пауза.

Алевтина Лобанова, в девичестве Белякова, не могла простить своему мужу две вещи. Во-первых, что он не хотел на ней жениться. Во-вторых, что она все-таки вынудила его это сделать.

И ведь мог отказаться, мог! И тогда навеки остался бы в ее памяти бравым гусаром, подарившим жаркий поцелуй уездной барышне. Любвеобильным Казановой, избравшим ее, пусть и на пять минут, дамой своего ветреного сердца. Прекрасные воспоминания пронесла бы Алевтина сквозь всю жизнь и на смертном одре вспоминала бы тараканий разлет усов и сияющие глаза.

А Григорий взял и все опошлил.

В загсе Алевтина каждую минуту ждала, что избранник ее сердца вот-вот вздрогнет, ударит копытом и умчит, освобожденно фыркая, в голубую даль. А у алтаря останется брошенная невеста, оплакивающая свое разбившееся счастье.

Она бы пострадала, конечно, и порыдала бы на чьей-нибудь первой попавшейся груди, и потом шла бы домой – плачущая, опозоренная, жалкая… Может быть, в нее даже кто-нибудь кинул бы камень – просто так, из жестокого озорства. О, это было бы прекрасно!

Алевтина дрожала в предвкушении и посматривала искоса на жениха: ну что, уже забил копытом или только еще готовится?

Из всех жизненных жанров она умела вписывать себя лишь в один: в мелодраму. В ее идеальной истории все умерли, а до этого много страдали. Фильмов со счастливыми концовками Алевтина не любила и не понимала. Свадьба главных героев? Какое мещанство!

Она несколько приободрилась, когда Григорий начал изменять ей на втором году брака. Но пары скандалов ему хватило, чтобы притихнуть. «Никакого самоуважения у мужчины!» – злилась Алевтина и закатывала истерики. Если бы супруг хоть раз треснул ее по шее, она преисполнилась бы благоговения и год сидела б молча. Но Грише такая мысль даже в голову не приходила.

Однако природа брала свое. Григорий Лобанов любил женщин живых, теплых и весело хохочущих без повода, а живые хохотушки любили Гришу. Время от времени два этих плюса вопреки всем законам физики притягивались друг к другу. Тогда Григорий ходил, мурлыкая романсы, подкручивал усы и ласкал взглядом всех особ женского пола от пяти до девяноста. Он был пьян от жизни и любви.

В остальное время он был пьян от алкоголя. Выносить Алевтину на трезвую голову мог только очень стойкий человек.

Например, Нина, которую Алевтина на дух не переносила.

Сама Алевтина была правильная женщина с правильными взглядами. Все она делала верно и фразы роняла такие, с которыми не поспоришь, и призывала к делам душеспасительным и благим.

Однако все вокруг нее были несчастны. И у самой Алевтины счастья не было.

А сестра ее мужа Нина была легкая женщина, даже легковесная, и болтливая не по делу, и несущая бог знает какую ерунду. Но вокруг нее был свет.

Эта несправедливость возмущала Алевтину до глубины души. Она прекрасно видела, как тянутся к Нине и муж, и брат, и дети. Даже идиот Валера отдает ей должное и готов прийти на помощь по первому слову. А к ней никто так не относится. Это нечестно!

Но больше всего ее злило, что сестра всегда стояла за Гришу горой. Она принимала брата любым. И время от времени осаживала Алевтину, прямо-таки макала носом в грязь, будто девчонку какую-то!

В отместку Алевтина третировала мужа. В глубине души она ждала, когда же Григорий, наконец, взорвется и даст ей отпор. Но Гриша был человек-воск и, как только вокруг становилось горячо, просто утекал из пальцев. Жену с ее скрытой свирепостью он откровенно побаивался. Особенно потому, что не понимал причин ее ярости. Изменяет – злится. Не изменяет – снова губы белые кусает. Да что ж такое!

Мысль о разводе неоднократно приходила в голову Григорию, и пару раз, доведенный до отчаяния, он даже осмелился высказать ее вслух. Но глаза жены в ответ вспыхивали таким странным огнем, что он в страхе бежал. Черт ее знает, что она выдумает: то ли его отравит, то ли себя, то ли пойдет мыть окна и чистить серебро. Что-то такое проявлялось в Алевтине… демоническое и непредсказуемое.

А у Алевтины чем дальше, тем меньше оставалось шансов обрести спокойствие. Она ждала, когда из ее толстого ленивого мужа вылупится тот веселый забияка, в которого она влюбилась много лет назад. И сама же делала все, чтобы похоронить этого забияку под толстым слоем шутовства и притворства.

Она полностью содержала Гришу – и пилила его за это каждый день.

Она заставляла его искать работу – и шла на все, чтобы он эту работу не получил.

Она требовала, чтобы он завязывал с выпивкой, и всегда держала в доме запас спиртного.

Она убеждала, что он разбил ее сердце своими изменами, но как только Григорий засиживался дома больше чем на пару месяцев, принималась изводить его, пока он не сбегал в поисках тепла и ласки за очередной юбкой.

Однажды под Новый год Григорий хлебнул вместо водки подаренной текилы и под воздействием нового напитка дал себе клятву. Хватит, заявил он себе. Довольно этих метаний и лжи! Только семья, только жена! Никаких баб – и точка.

Очевидно, текила была качественной и крепко била по мозгам. Потому что Гриша взялся исполнять клятву с невиданным доселе энтузиазмом.

Алевтина смотрела на мужа с подозрением. Григорий не исчезал средь бела дня. Не возвращался с ухмылочкой сытого кота, исподтишка сожравшего в подвале крынку сметаны. Не облизывался, не смотрел виновато. А ходил, подлец, с гордо поднятой головой.

Разве можно было такое терпеть?

Алевтина начала с осторожных упреков. Гриша даже не снизошел до того, чтобы оправдываться, лишь рукой махнул: брось, мол, выдумывать.

Алевтина раздула ноздри и закатила скандал.

Григорий вырвал два уса, но остался верен клятве. Выдержал! Не сошел с выбранной дороги даже под несправедливыми обвинениями!

Алевтина вся извелась. Муж лишал ее единственного козыря. Она уже предчувствовала, что следующим шагом он найдет работу, и вожжи, которые она крепко держала в руках, вырвутся из ее ладоней.

Прежде Алевтина сидела на чемодане упреков. Какое-никакое, но имущество. Им можно распорядиться с толком и даже извлечь дивиденды (она всю жизнь так и поступала). А теперь?

Нет, надо было прекращать Гришино помутнение. Так и до развода недалеко.

Алевтина отправилась в аптеку и купила пачку презервативов. Из ее сумки покупка незаметно перекочевала в карман Гришиной куртки.

– Постирать ведь собиралась, – встрепенулась вечером Алевтина.

Григорий смотрел телевизор, не подозревая дурного. Алевтина хозяйственно обшарила карманы его одежды и извлекла из одного ужасную находку.

– Кобелина ты подлая! – страдальчески вскричала тетя Алевтина. – Что ж тебе все мало!

У Григория отвисла челюсть.

– Собака лживая! Кровосос! Нет сил с тобой никаких, подлюга!