Весеннее равноденствие - Михаил Барышев

И чем откровеннее шел разговор, тем яснее становилось Готовцеву, что он дал маху, что у Кичигина можно было получить согласие не на один опытный образец, а на пять, на десять. В отличие от Агапова, медлительного и осторожного, Виктор Валентинович понимал выгоду сотрудничества с ОКБ по опытным и экспериментальным образцам. Да и как иначе, если бьется Кичигин как рыба на песке, чтобы получить для своего завода самую малую новинку, а тут будут подваливать наисовременнейшие, испытанные, проверенные в эксплуатации, доведенные до эталона машины.

— Жаль, Виктор Валентинович, что нас с тобой разделяют расстояния… Две тысячи километров, а при доводке конструктору нужно порой на дню пять раз сбегать в цех. Рядом бы жить нам с тобой, такие бы дела закрутили…

Две тысячи километров, транспортные тарифы и бесконечные конструкторские командировки нельзя было сбросить со счетов. Хоть и с Кичигиным наверняка было бы работать легче, но ориентироваться Готовцеву надо на тихохода Агапова. Как ни говори, а там все будет под рукой.

— Закрутили бы, — сказал Кичигин, понимая, что в перспективе дела со столичным ОКБ у него не закрутятся. — Погляди, какие у нас требования на будущее!

Виктор Валентинович встал, подошел к стене и отмахнул легкую занавесь. За ней оказалось просторное, отлично выписанное панно. На фоне знакомых щетинистых сопок были нарисованы заводские корпуса с глазастыми окнами, двухбашенный административный корпус, автомобили на просторной стоянке, затейливая и строгая одновременно проходная, привлекающая взгляд ажурным плетением кованых ворот, легкая высокая ограда и зеленые купы деревьев.

— Так сделаем, без дураков. В вековой здешней тайге создадим современное станкостроительное предприятие. И тогда двину на заслуженный отдых. Рыбачить буду вволю, охотиться в полное удовольствие. Я ведь, Андрей Алексеевич, родом из здешних коренных промысловиков… Заплаты не будем класть, дадим полную модернизацию по высшему классу. Будем и микроны ловить и чистоту обработки давать по верхней норме… Был я год назад у западных немцев. Посмотрел, как они за микроны бьются, а мы что — дурее их?

— Нет, — убежденно ответил Готовцев, которому все больше и больше нравился Кичигин. — Не дурее мы их, только вот…

— Договаривай, Андрей Алексеевич.

— Много мы порой доказываем друг другу очевидных истин и на то тратим попусту время. А вместо того надо дело делать… Чего ты свою мечту занавесочкой загораживаешь?

— От дурного глаза, — улыбнулся Кичигин и попросил прибавки. Чтобы не десять конструкторов прибыли на завод, а пятнадцать.

Неожиданно для себя Готовцев согласился.

В гостинице Андрея Алексеевича ожидала телеграмма. Казенные буквы телетайпа были ровными и краткими.

«Чао тчк Счастливого полета тчк»

И стояла несуразно длинная подпись — Вяльцева Тамара Павловна.

Андрей Алексеевич покрутил телеграмму, свернул ее и положил в карман.

Хотя, по здравому смыслу, полагалось нежданное послание разорвать и обрывки кинуть в корзину для мусора, что стояла возле гостиничного письменного стола.

Глава 15. ОКБ не резиновое

— Нет, Андрей Алексеевич, за такое дело нельзя браться. Проект модернизации расточного участка!.. Командировать пятнадцать человек в Заборск!.. А график выдачи чертежей кто будет выполнять? Я и так разрываюсь на части.

— Не надо разрываться, Павел Станиславович, — мягко возразил Готовцев, удивленный энергичным возражением главного инженера, причины которого он не понимал.

— Спасибо за добрый совет в отношении моей скромной персоны, но он, к сожалению, неприемлем. Мне каждый день приходится торчать в ОКБ допоздна. Я уже забыл, когда последний раз ходил в театр или консерваторию. На прошлой неделе пропустил интереснейший фортепьянный концерт. Странное у нас распределение обязанностей. Ты реализуешь высокие идеи, а на меня сваливается весь план.

— Давай поменяемся местами.

— Нет уж, уволь… Нужно увеличивать число конструкторов, работающих на график, а ты надумал послать пятнадцать человек в Заборск.

— Надо послать, Павел Станиславович. Если идея Шевлягина окажется стоящей, она с лихвой оправдает эту командировку. У нас будут отработаны чертежи одного из крупных узлов станочной линии. Бери их готовенькими, отдай на неделю копировщицам — и сразу же в график выдачи.

— И против Шевлягина я возражаю. Он, извини, собой командовать еще не научился, а ты хочешь поставить его во главе группы. Да еще в Заборске. Он там будет как воевода на кормлении. Такое наворочает без нашего присмотра, что и большой ложкой не расхлебаем.

— Командует же он перспективщиками.

— Перспективщики — это бумаги. Они есть не просят, лежат себе, полеживают. А в Заборске у него будет живое дело. Настоящая и ответственная работа. Нет, Андрей Алексеевич, тут я умываю руки.

— Они у тебя чистые, Павел Станиславович, и такой гигиенической операции тебе производить нет необходимости… Странный у нас разговор — сидят два руководителя и думают, как увильнуть от внедрения новой техники… Отдельные ошибки мы согласны исправлять, но нам же необходимо искать первопричины и устранять именно их. Вот почему я и хочу командировать в Заборск перспективщиков во главе с Шевлягиным. Пусть они ищут первопричины. И не на ватманах, не на предположениях, а на живом деле. В конце концов, это же была твоя инициатива, Павел Станиславович, создать в ОКБ бюро перспективного проектирования. Пять лет назад ты же сам на этом настаивал.

— Возможно, и настаивал, — ответил Веретенников, промокнул губы аккуратно сложенным белоснежным платком и с укоризной в голосе добавил, что со стороны Готовцева не очень тактично напоминать ему о старческом склерозе.

— Побойся бога, дорогой Павел Станиславович, — искренне изумился Готовцев странной логике разговора и непонятному упрямству главного инженера. — При чем тут склероз? У тебя яснейшая голова. И вообще, теперь в таком возрасте бегают на марафонские дистанции, в одиночку пересекают океаны и женятся на молодых.

Гладко выбритые щеки Павла Станиславовича вдруг взялись багровыми, перемежающимися пятнами жаркого румянца. Андрей Алексеевич понял, что он ненароком коснулся какой-то запретной для Веретенникова темы, чего-то глубоко спрятанного в душе суховатого и не очень откровенного в обычных человеческих отношениях главного инженера.

Андрей Алексеевич уважал опыт Веретенникова, работоспособность, добросовестнейшее отношение к выполнению служебных обязанностей, его великую преданность любимому ОКБ. Но кое-что в Павле Станиславовиче и раздражало, хотя видимых причин для того не было, и может быть, все объяснялось разницей в возрасте. Двадцать восемь лет — это разница уже не в одно поколение, а в целых два. Это невидимый, но хорошо ощутимый барьер различий в понятиях и привычках, убеждениях и прожитом опыте. Требуется такт, мудрость и внимательность, чтобы в повседневных служебных отношениях умело обходить рифы разницы поколений.

Случались минуты, когда Андрею Алексеевичу приходилось с большим трудом одолевать вспышки внутренней неприязни к главному инженеру, к его педантичности, к его не очень уже чуткому ощущению полнокровного биения жизни и непониманию той истины, что вчера всегда отличается от сегодня.

Раздражали и мелочи. Вроде старомодной обстановки кабинета главного инженера, заставленного объемистой, немыслимо изношенной рухлядью — тяжелыми стульями с жесткими, словно каменными, дерматиновыми сиденьями, дурацким «славянским» шкафом, диваном с высокой спинкой и протертыми, потерявшими изначальную форму валиками, громоздким столом, крытым вылинявшим сукном. Неоднократные предложения хозяйственника переменить обстановку кабинета Веретенников отвергал с таким же непонятным упрямством, с каким сейчас возражал против посылки в Заборск группы конструкторов.

Андрей Алексеевич, случалось, подумывал, что Павел Станиславович из породы тех людей, которые хоть и тянутся к окружающим, но из-за внутренней настороженности, стеснительности и непонятной опаски не могут сблизиться с другими и, сами от того страдая, обречены жить не вместе, не участниками, а соседями, не принимая всей полноты жизни окружающих. У таких всегда собственная одинокая дорога, и, может быть, именно этим объясняется смешная привязанность главного инженера к простодушному чтиву о бароне Мюнхгаузене.

— А вдруг все-таки не удастся выцарапать чертежи у Габриеляна? Тогда придется дополнительно еще выделять конструкторов, искать себе новых смежников.

— Липченко же гарантировала, — возразил Андрей Алексеевич и подумал, что, возвратившись из командировки, он не удосужился позвонить Нателле и перемолвиться с ней несколькими словами даже по служебным делам.