Комната кукол - Майя Илиш

Щелчок открывающегося замка был первым звуком, на котором я смогла сосредоточиться. Я позволила себе вдохнуть — совсем немного, просто чтобы снова задержать дыхание. По-настоящему поплакать я смогу, когда окажусь в Комнате кукол и запру за собой дверь. Я осторожно протиснулась внутрь, точно вор, — я всегда едва-едва приоткрывала дверь, этого было достаточно. Повернув ключ в замке, я повалилась на пол прямо там, где стояла, будто ноги больше не держали меня. Уткнувшись лбом в колени, я беззвучно разрыдалась.

Вся ложь моей жизни обрушилась на мои плечи. Сколько бы я ни говорила, что мне нет дела до родителей, происхождение оказалось для меня важнее всего на свете. Я не особо хотела узнать, кем были мои отец и мать, для меня имело значение только одно: любили ли они меня? Я верила, что они оставили мне этот медальон как знак своей любви, как память о них. И думала, что в какой-то момент пойму его истинное значение. Этот медальон точно говорил мне: «Гляди, ты не одинока, мы с тобой». Именно так я к нему и относилась. Это не я его любила, а он служил для меня символом чьей-то любви. Подтверждением того, что меня кто-то любит в этом лишенном любви мире. А теперь с этим покончено.

Не знаю, сколько я там просидела, охваченная одиночеством и горем. Я не обращала внимания на время, но постепенно, очень нескоро, заметила, что в комнате что-то не так. А главное, что я тут не одна.

Нет, я тут никого не увидела, не услышала и не учуяла, не ощутила дрожь от чьей-то тяжелой поступи. Словно заработал какой-то неведомый мне орган чувств, для которого у меня не было названия. И он подсказывал мне, что в комнате есть кто-то кроме меня. Меня бросило в холод, потом в жар. К горлу подступил страх. Войдя сюда, я не осмотрелась, и теперь не решалась поднять голову. Пока что страх неизвестного был сильнее, чем таившаяся в комнате опасность. Но в конце концов я отважилась поднять взгляд. Лучше бы я этого не делала. В комнате были куклы. Вот только это были уже не куклы.

Вначале увиденное напомнило мне образы из недавних снов, и я на мгновение засомневалась, сон это или явь. В комнату будто проник какой-то гигантский паук и опутал все куклы шелковистой паутиной. На первый взгляд они напоминали огромные коконы. Но я не спала. Это я знала точно. В этих снах у меня всегда были крылья — а сейчас я их не ощущала. И во всех этих снах я могла летать. Тем не менее меня охватило какое-то странное чувство, как бывало и во снах. Я видела коконы — но в то же время и очертания кукол. Это напомнило мне игрушку, в которой переворачивалась деревянная пластинка — на одной стороне одна картинка, на второй другая, и хотя обе настоящие, они находятся на разных сторонах. Так и куклы с этими окутанными шелковой нитью фигурами — две стороны одной картины. Я моргала и щурилась, но от этого наваждение не развеивалось, и я поняла, что все еще вижу картину не полностью. Сторон было не две. А три. И третья…

Не знаю. У меня не было слов, чтобы это описать. Оно было живым. У него были глаза — оно смотрело на меня! — но не было лица. И оно сидело в каждой кукле, в каждом коконе и с нетерпением ожидало момента, когда сможет выбраться. Нет, неверно, это не одно существо. В каждой кукле оно было своим и немного отличалось от других. Некоторые были слабыми и маленькими, другие источали силу, их огромные глубокие глаза светились. Я не могла назвать эти создания. Не люди, не звери. Жизнь, сырая, недозрелая жизнь, еще не знающая, чем ей предстоит стать, жизнь, запертая в безобидных на первый взгляд куклах. Но куклы не сдержат эту силу навсегда, когда-нибудь она вырастет и вырвется наружу…

Объятая страхом, ужасом и восхищением, я осмотрела комнату, переводя взгляд от куклы к кукле, от кокона к кокону, от одних глаз к другим. Я пыталась взять себя в руки, осмыслить происходящее, подобрать нужные слова. Но тут я увидела куклу, сидевшую на верхней полке шкафа, как приказал Руфус. И еще три, отобранные мною. Я увидела, что они такое на самом деле. Мне еще почудилось, что я кричу. А потом вокруг воцарилась тьма.

Может быть, мне снился сон. Я не могла разобрать. Судя по ощущениям, сном это не было. Я лежала на спине, тело так обессилело, что я даже не могла приподняться. Кожа горела и зудела, но почесаться тоже не получалось. По мне будто ползали какие-то насекомые, но мне не хватало сил что-то предпринять. Не хватало сил ни на что. Я даже не могла закричать. Не могла поднять руки — крошечные ручки. Я могла думать только о голоде и жажде, но у меня не было слов для этих ощущений. Я могла только плакать, беззвучно плакать, и ждать, когда же это закончится. Никто не придет. Никто не поможет. Другие тоже плакали и стонали, но от этого ощущения одиночества и заброшенности не отступали. Они даже себе не могли помочь, как же они помогут мне? Все пропало. С нами всеми покончено.

Единственным, что придавало надежду, было ощущение, смутное понимание того, что это не мой сон. Или все-таки мой?

Когда я пришла в себя, то оказалось, что я лежу на диване в комнате Вайолет и не знаю, как там оказалась. Тут было тепло. Плюш дивана щекотал мне кожу, голые руки и ноги. Кто-то укрыл меня шерстяным одеялом, укутал до самого носа. Наверное, я и сама сейчас похожа на кокон… Кокон… Невзирая на царившее тут тепло, я задрожала.

— Она проснулась.

Голос был незнакомым и в то же время привычным. Похож на голос Руфуса, вот только он никогда не говорил с такой нежностью… и тревогой… Слишком много чувств было в этом голосе. Я не решалась открыть глаза, опасаясь того, что могу увидеть. Мой мир провалился в тартарары, и я будто не могла больше видеть ка`жимость всего, только истинную форму, и правда пугала куда больше любого притворства.

Чья-то рука, прохладная и мягкая, легла мне на лоб, осторожно убрала прядь волос. Кто-то приподнял мне голову, и что-то твердое, холодное коснулось моих губ, ударилось о мои зубы, и я невольно открыла рот шире. Что-то потекло мне на язык, и я сглотнула. Жидкость была острой, но в то же время немного сладковатой, какой-то знакомой, и я поняла, что мне уже вливали в рот что-то подобное — до того, как я пришла в себя.

Во рту распространилось приятное тепло, жидкость скользнула вниз по горлу, и вскоре мой желудок превратился в маленькое теплое солнышко. Мне это нравилось. Но напиток не помогал избавиться от образов, все еще стоявших у меня перед глазами: куклы… коконы… и то, другое… Страх вернулся.

— Спокойно, — сказал Руфус. — Тебе не нужно бояться. Открой глаза.

Мне хотелось спрятаться под одеялом с головой, укрыться в темноте, в этой черноте, где не нужно бояться. Но было в его голосе что-то, что заставило меня повиноваться. И я ощутила доверие к Руфусу, хотя даже и не думала, что настанет такой момент. Я невольно открыла глаза.

Передо мной стояли Руфус и Вайолет — и я вздохнула с облегчением, потому что они выглядели в точности как раньше. Мысль о том, что вместо них я могла увидеть что-то другое, до сих пор пугала меня. Я всматривалась в их лица, ожидая, что их черты дрогнут, подернутся пеленой и под ней обнаружится что-то… ужасное. Но ничего подобного не случилось. У них были те же красивые надменные лица, что и всегда, — и те же прекрасные, но при этом противящиеся взору глаза. Впрочем, теперь — впервые! — мне удалось встретиться с ними взглядом. Возможно, после всего увиденного глаза Руфуса и Вайолет уже не могли меня испугать. Наконец-то я поняла, что меня страшили не так их глаза, как то, что скрывалось в их взгляде. Теперь я знала, что Руфус и Вайолет — не люди. Но мне не было до этого дела. Мои подозрения просто подтвердились, но я предполагала что-то подобное уже давно, задолго до того, как Алан предупредил меня. Я знала, что мне не следует их бояться.

— Отлично, — сказал Руфус. — Ты вернулась. Ты знаешь, почему ты здесь?

Я огляделась. Как я и подозревала, я была в Утренней комнате. Вокруг горели свечи, а через окно я видела небо, окрашенное багровыми цветами заката. Я не знала, сколько времени прошло и как очутилась здесь. Поэтому я покачала головой.

— Мы услышали, что ты кричишь, дорогая, — проворковала Вайолет. — Ты потеряла сознание в Комнате кукол. Помнишь?

— Помню… — протянула я.

Да, я понимала, что упала там в обморок, но, скорее всего, Вайолет спрашивала о другом.

— Где Бланш?

Это был странный вопрос, учитывая обстоятельства, но я была уверена, что это Бланш виновата в случившемся. Во всем, что происходило со мной и вокруг меня.

— Это не твое дело, — заявил Руфус, и я почувствовала облегчение оттого, что в его голос вернулась былая грубость. — Лучше расскажи нам, что ты видела.

— Куклы…

Я осеклась. Одно дело — что-то увидеть, и совсем другое — облечь пережитое в слова. Я покачала головой.

— Рано или поздно ты все равно бы узнала, мы этого ждали.

Судя по тону Руфуса, едва ли я открыла какую-то страшную тайну, которая будет стоить мне жизни. Скорее, он намекал на то, что я могла бы оказаться сообразительнее и увидеть все это куда раньше. Меня немного успокаивала мысль, что и Руфус, и Вайолет в точности знали, что с этими куклами. Они не станут поднимать меня на смех, не назовут сумасшедшей. Это внушало надежду.