Проблема Спинозы - Ирвин Ялом

Перемены пришли в движение несколькими неделями позже, в сентябре 1919 года, когда Антон Дрекслер, тот самый человек, который приветствовал Альфреда в рядах общества «Туле», появился в редакции необычайно взволнованный. Дитрих уже собирался закрыть дверь своего кабинета для личной беседы, когда Дрекслер, испросив разрешения у Дитриха, поманил Альфреда за собой.

— Альфред, позвольте ввести вас в курс дела, — начал Дрекслер. — Вы, я уверен, знаете, что в скором времени после нашей первой встречи в «Туле» несколько наших членов основали новую политическую организацию — Немецкую рабочую партию. Помнится, вы были на одной из первых ее встреч в малом составе. Но теперь мы уже готовы расширяться! Мы с Дитрихом хотим пригласить вас на следующую встречу и просим написать передовицу о нас. Партий вокруг — легион, и нам необходимо громче заявить о себе.

Альфред, бросив взгляд на Эккарта, чей резкий кивок удостоверил, что это приглашение — больше чем просто предложение, ответил:

— Я непременно буду на следующей же встрече.

Дрекслер, вполне удовлетворенный, жестом показал

Альфреду поплотнее закрыть дверь кабинета и уселся на стул.

— Итак, Дитрих, думаю, мы нашли того самого, кого ты ждал! Давай я тебе расскажу. Ты, конечно, помнишь, что когда мы решили превратить нашу партию из дискуссионного общества в активную политическую силу с открытыми митингами, нам пришлось подать военному командованию прошение о разрешении? И что нас известили о том, что военные наблюдатели будут периодически посещать наши митинги?

— Помню — и полностью одобряю это правило. Необходимо держать коммунистов в узде.

— Итак, — продолжал Дрекслер, — на встрече на прошлой неделе, где наших было человек 25–30, появился — с опозданием — какой-то неотесанный с виду, скверно одетый человек и уселся в заднем ряду. Карл, наш охранник и вышибала, шепнул мне, что он — армейский наблюдатель, переодетый в гражданское, и что его видели и на других политических митингах, в театрах и клубах. Он там высматривает опасных агитаторов.

Дрекслер перевел дух.

— В общем, этот наблюдатель — фамилия его Гитлер, он армейский капрал, но через несколько месяцев уходит в запас — все время сидел молча, слушая, как главный оратор толкал скучнейшую речь о необходимости уничтожения капитализма. Но потом, когда началось обсуждение, дело пошло поживее. Кто-то из аудитории произнес пространную реплику в пользу этого дурацкого плана по отделению Баварии от Германии и слиянии с Австрией в Южногерманское государство, с которым все так носятся. Представляешь, этот Гитлер вдруг пришел в неистовство, вскочил на ноги, выбежал вперед и разгромил в пух и прах эту идею — как предложение, которое намеренно ослабляет Германию! Он несколько минут поносил на чем свет стоит врагов Германии — тех, кто якшается с версальскими преступниками, пытающимися погубить нашу страну, разобщить нас, лишить нашего славного наследия, и так далее. Это была дикая истерика, и он был похож на безумца, который вот-вот потеряет всякий контроль. Аудитория заволновалась, всем стало неловко, и я уже совсем собрался было попросить Карла выдворить его — медлил только потому, что… ну, он же все-таки армейский представитель. Но в этот момент он, словно догадавшись, о чем я думаю, взял себя в руки, вновь обрел сдержанность и произнес 15-минутную ошеломительную речь экспромтом — просто высший класс! В содержании — ничего оригинального. Его взгляды — антиеврейские, промилитаристские, антикоммунистические — параллельны нашим собственным. Однако изложение было потрясающим! Через несколько минут все в зале — я точно тебе говорю, действительно все до единого — были зачарованы, загипнотизированы его мечущими молнии голубыми глазами и каждым его словом. У этого человека настоящий дар! Я понял это мгновенно, после митинга догнал его и подарил ему свой памфлет «Мое политическое пробуждение». А еще я дал ему визитную карточку и пригласил связаться со мной, если он захочет побольше узнать о партии.

— И?.. — выжидающе произнес Эккарт.

— Ну, он приходил ко мне вчера вечером. Мы долго разговаривали о целях и планах партии, и теперь он — наш, членский билет номер 555. Будет выступать с речью, обращенной к партийцам, на следующем митинге!

— Пятьсот пятьдесят пять? — перебил Альфред. — Потрясающе! Когда же партия успела так вырасти?

— Между нами — и только между нами, Альфред, — в ней всего 55 членов, — прошептал Дрекслер. — Но ради публикации мы просим вас добавить один разряд — пусть будет 555. Нас станут воспринимать более серьезно, если будут считать крупной организацией.

Через несколько дней Эккарт и Альфред вместе отправились слушать речь капрала Гитлера. После митинга был намечен их совместный — вчетвером — ужин в доме Эккарта. Гитлер уверенно прошагал вперед, повернулся к аудитории, составлявшей человек сорок, и без всякого вступления пустился в страстные филиппики об опасности, которой угрожают Германии евреи.

— Я пришел, — говорил он полным воодушевления голосом, — чтобы предостеречь вас против евреев и породить новый вид антисемитизма! Я призываю к антисемитизму, основанному на факте, а не на эмоциях! Эмоциональный антисемитизм ведет лишь к неэффективным погромам. Это — не наше решение. Нам нужно нечто большее — намного большее, чем это. Нам нужен рациональный антисемитизм. Рациональность ведет нас к единственному абсолютно непогрешимому умозаключению: полному устранению евреев из Германии.

Затем он в ходе речи разразился еще одним предостережением:

— Революция, которая сорвала с коронованного монарха Германии его венец и лишила власти, не должна открыть ворота иудеобольшевизму!

Альфреда поразил термин Гитлера — «иудеобольшевизм». Он уже некоторое время использовал именно это сочетание — и вот, этот капрал думает точно так же, используя те же слова! Это было одновременно и плохо, и хорошо. Плохо потому, что он ощущал этот термин как свою собственность, а хорошо потому, что он осознал, что у него есть мощный союзник.

— Позвольте мне больше рассказать вам о еврейской угрозе, — продолжал Гитлер. — Больше рассказать вам о рациональном антисемитизме. Дело не в иудейской религии. Эта религия не хуже прочих — все они являются частями одного и того же великого религиозного мошенничества. И дело не в истории евреев или отвратительной паразитической культуре, несмотря на их грехи против Германии в течение многих столетий, имя коим — легион. Нет, все это — не проблема. Истинной проблемой является сама их раса, их порченая кровь, которая каждый день, каждый час, каждую минуту ослабляет Германию и угрожает ей! Порченая кровь никогда не станет чистой. Позвольте мне рассказать вам о евреях, которые избрали крещение, о евреях, обращенных в христианство. Это — худший вид! Они представляют величайшую опасность. Они вероломно заразят и разрушат нашу великую страну, как разрушили все великие цивилизации!

Альфред дернул головой, услышав это заявление. Он прав. он прав, думал Альфред. Этот Гитлер напомнил ему о том, что он и сам знал. Кровь не изменишь. Однажды еврей — всегда еврей. Альфреду необходимо пересмотреть весь свой подход к проблеме Спинозы…

— И сейчас, сегодня, — продолжал Гитлер, который начал мерно ударять себя кулаком в грудь при каждом заявлении, — вы должны понять, что нельзя закрывать глаза на эту проблему! И полумеры ее тоже не решат — вопрос состоит в том, вернет ли когда-нибудь наша нация себе здоровье. Еврейская зараза должна быть вырвана с корнем! Не заблуждайтесь, полагая, что вы можете победить болезнь, не убив ее носителя, не уничтожив бациллу! Не думайте, что можете побороть расовый туберкулез, не позаботившись о том, чтобы избавить нацию от носителя этого расового туберкулеза!

Тон Гитлера с каждой произнесенной фразой становился все пронзительнее, очередное предложение звучало на более высокой ноте, пока не стало казаться, что его голос вот-вот лопнет и осыплется осколками — но этого так и не случилось. Когда он закончил свою речь воплем: «Эта еврейская зараза не сократится, это отравление нации не закончится, пока сам его носитель, еврей, не будет изгнан из нашей среды!» — вся аудитория повскакивала с мест, горячо аплодируя.

Ужин в тот вечер в доме Эккарта был камерным: присутствовали только четверо — Альфред, Дрекслер, Эккарт и Гитлер. Но это был другой Гитлер — не бьющий себя в грудь гневный оратор, а вежливый и любезный собеседник.

Жена Эккарта Роза, женщина умная и утонченная, проводила их в столовую, но через несколько минут незаметно исчезла, предоставив четверым мужчинам вести приватный разговор. Эккарт сделал широкий жест, принеся из подвала свое лучшее вино, но его энтузиазм угас, когда он узнал, что Гитлер — строгий трезвенник. Альфреду же всегда довольно было одного бокала. Еще больше он был обескуражен, когда домработница с гордостью внесла в столовую исходящего паром жареного гуся, и тут выяснилось, что Гитлер еще и вегетарианец и не станет участвовать в пиршестве. После того как она на скорую руку приготовила для Гитлера омлет и картофель, все четверо принялись за еду и беседу, которая продолжалась более трех часов.