Приют изгоев - Сергей Лифанов

Так ли это было или нет, но Пантеон был разделен рядами этих могучих колонн на восемь секторов. Один из этих секторов был обращен к многочисленным дверям и воротам и служил чем-то вроде вестибюля — в остальных размещались святилища Богов, которым поклонялись народы, населяющие Империю. Главным из них был, конечно, Небесный Владыка, статуя которого, самая величественная, располагалась напротив входа в Пантеон. Остальные считались Богами-Учениками и помощниками Небесного Владыки, Бога-Властителя всего сущего, Бога-Творца мира. Их было шестеро, и молящиеся предпочитали обращаться к ним, потому что Творца чтили и благодарили все, но никто не смел отвлекать Его своими ничтожными просьбами, поэтому каждый возносил свои молитвы одному из Его Учеников, который и решал, достойны ли эти мольбы, чтобы ради них Владыка Небесный отвлекся от Дел Своих и обратил Взор Свой на пылинку малую, которую сотворил Он походя, всего лишь во Сне Своем и милостиво оставил существовать в необъятности Владений Своих — Небес.

Изнутри Пантеон казался еще больше, чем снаружи. Шаула поеживалась: ей входить под возведенные под самое Поднебесье своды в одиночестве казалось немыслимым. Но она знала, что таласары молятся своим Богам на рассвете — и никогда в другое время! — и не как все нормальные люди, скопом, а именно в одиночестве. И из храмовой обслуги как назло никого не было — спят они еще все, что ли! Но и стоять перед Храмом и не войти было как-то неприлично: вдруг Владыка обидится? Поэтому Шаула шагнула внутрь, склонилась перед Небесным Владыкой, чье огромное изваяние, установленное в противоположном конце Храма, отсюда казалось не таким уж и большим, и стала истово благодарить его, стараясь не сказать лишнего. А Эйли тем временем, отвесив на три стороны поясные поклоны, прошла влево, в придел Бахра и Бахрейн…

Таласары общались с Творцом через Бахра, который по Его Желанию создал Обрыв, отделивший Океан от суши и научивший людей мореплаванию и иным морским ремеслам. Бахр и воплощал собой Океан, а жена его, Бахрейя, океанское мелководье и все прибрежные воды. Так полагали в Империи. У таласар был несколько иной взгляд на этот предмет (как, впрочем, и на всю Историю Сотворения), и они более чтили ласковую Бахрейю, воплощавшую для них теплые и сытые Отмели, чем грубоватого и не очень-то приветливого Бахра, насылавшего порой на Талас шторма, огромные волны и прочие напасти — может быть, из мести, а может, от ревности.

Во всяком случае, так думала Эйли. Поэтому, войдя в придел, она, конечно же, первым делом обратилась к Бахру, но про свое, про девичье, рассказала, естественно, Бахрейе. Впрочем, и говорить-то ей Эйли было нечего. Не каяться же в самом деле в том, чего не было? Просто поговорить, как бывало в детстве.

Закончив осторожные восхваления Творца, Шаула несмело прошла к приделу Бахра и остановилась у колонны, не решаясь приблизиться более, чем это было необходимо, чтобы понаблюдать за княжной Сухейль. А та стояла возле ног статуи, изображавшей богиню Бахрейю. Дикая, варварская красота молодой женщины, изваянной из золотистого, как загар, мрамора, в легком одеянии, отсверкивающем в свете окон перламутром, казалась поистине божественной, хотя Шаула помнила, что Бахрейя к Богам принадлежит только постольку поскольку супруг ее Бог-Ученик. Бахрейя и стояла, положив руку на плечо сидящего на троне грозного могучего Бахра. Перед ними бил фонтан, чашей которому служила раковина трех ярдов в поперечнике, а в саму колонну фонтана была вправлена, как в золотую клетку, грушевидная жемчужина размером с человеческую голову. Эйли стояла у фонтана, не преклоняя коленей, но еклонив голову и подняв к лицу сцепленные руки. Наконец Эйли нагнулась, зачерпнула ладонью воды из фонтана и омыла лицо; потом в пояс поклонилась Бахрейе, поклонилась Бахру, отступила, не отворачиваясь от Богов Таласа, на три шага и, повернувшись, поспешно пошла к выходу. Шаула подождала, пока она поравняется с ней, пошла рядом и с большим облегчением вышла под открытое небо.

Они вернулись во Дворец, и больше ни Шаула, ни Минтака не вспоминали о неприличном поведении княжны. Меряя все своей меркой, дамы решили, что посещение в одиночестве Пантеона само по себе является достаточным наказанием для глупой девочки, не подозревая, что это было для Эйли скорее удовольствием.

Завтрак начинался в покоях принцессы Сухейль несколько раньше, чем это было принято во Дворце, но Эйли просто не могла выдерживать глупый дворцовый распорядок: завтрак в два часа пополудни, что-то вроде ужина в семь и, наконец, так называемый обед — в полночь. Поскольку вставать Эйли привыкла на рассвете, полдня ходить голодной она не собиралась. Ее завтрак начинался в девять.

Они сели завтракать в обычное время, и Гомейза уже положила на тарелку Эйли омлет с зеленым горошком, как вдруг в прихожей послышался шум, и в столовую поспешно вошла — влетела! — взволнованная Минтака.

— Его высочество князь Шератан Сабик прислали узнать, когда завтракает ваше высочество, — с каким-то переполошенным поклоном проговорила она.

— Я уже завтракаю, — ответила Эйли и отрезала кусочек омлета.

— Я сказала, что ваш завтрак начинается в десять, — сказала Минтака. — Если князь пожелал узнать, когда вы завтракаете, значит, он желает завтракать с вами.

— А мое мнение, получается, никого не интересует? — спросила Эйли. — Он, конечно, князь, но ведь и я княжна.

— С мальчиками больше носятся, — заметила Гомейза, убирая испачканные тарелки. — Как же — наследники…

— Князь не Наследник, — строго заметила Минтака, убирая со стола на тележку уже приготовленные блюда.

— Бутерброд-то мне хоть оставьте! — закричала Эйли. — Я не хочу сидеть голодной еще час!

— Булочку с марципаном и стакан молока для княжны, — распорядилась Минтака. Она улыбнулась неожиданно ласково: — Не сердитесь, ваше высочество. Вы еще ребенок, а князь Шератан Сабик — весьма влиятельный человек при Дворе.

— Сама ты еще ребенок, — мрачно буркнула Эйли.

Мало того, что завтрак был перенесен — ее еще заставили переодеваться. Адхафера и Гомейза расфуфырились едва ли не больше ее, даже Шаула прикрепила к платью новый кружевной воротник. На стол поставили другой сервиз, более нарядный; принесли две бутылки старого, очень дорогого вина, даже салфетки положили из тонкого шелковистого лесного льна, которые после использования хоть выбрасывай, потому что после первой стирки они уже не такие, а после второй — в клочья расползаются.

Князь вошел в столовую за пять минут до назначенного времени. Эйли поспешила навстречу ему, кланяясь легко и непринужденно, как предписывалось этикетом. Сабик же и вовсе пренебрег его условностями, он подошел, поцеловал Эйли в щечку и взял за руку.