С графом Мирбахом в Москве - Карл Ботмер

Выразительной была речь последнего из выступивших - главного пастора Гамбурга, проф. Гунцингера (из комиссии попечения о военнопленных). Его слова запали всем нам в душу. Никто из нас, немцев, не забудет, наверное, эту панихиду по нашему руководителю в далекой Москве, в таких необычных условиях. Не было среди нас, наверное, и тех, кто в этот час не задумался бы серьезно о судьбе своей страны. Что принесет будущее странам Центральной Европы на восточном фронте, может ли успешно закончиться война на западе, если, несмотря на удачное наступление, цель не достигнута?

Мы, офицеры, хотели, чтобы гроб был доставлен на Александровский вокзал на катафалке, запряженном четверкой лошадей в пешем сопровождении всех немцев и их друзей, несмотря на не близкий путь. В городе было снова спокойно и вряд ли можно было ожидать каких-либо эксцессов. Можно было согласиться и на иной вид транспорта. В инстанциях посчитали, однако, что такая процессия будет слишком заметной и вызывающей. В итоге, мы проследовали пешком 500 метров за убранным в траур грузовиком до Арбата, мимо французской военной миссии, представителям которой достало такта не показываться на глаза траурной процессии.

От Арбата тело покойного сопровождали лишь несколько человек в легковом автомобиле. Впереди и сзади по одному грузовику с красногвардейцами, которым было дано указание держаться на расстоянии в несколько сот метров. Они должны были обеспечить безопасность и на вокзале. К нашему удивлению примерно в середине пути следования нас ожидал, стоя в машине, нарком иностранных дел Чичерин, чтобы хотя бы неофициально проводить в последний путь графа Мирбаха. Это еще раз доказывало, что он, как я уже не раз говорил, не забыл той старой школы, из которой он вышел, и является, действительно, приверженцем мира и хороших отношений с Германией.

Многочисленные прохожие на бульварах и любопытствующая публика вблизи вокзала вели себя совершенно спокойно и порядочно. Многие из них стояли у края проезжей части со снятыми головными уборами.

У вокзала, где подразделением красногвардейцев были отданы воинские почести, мы снова образовали почетное сопровождение. К нам присоединился Чичерин, возложивший затем венок с белой, а не красной, как обычно, лентой с надписью: "Смерть графа Мирбаха - тяжелая утрата и для нас. Он пал, отстаивая идею мира".

До демаркационной линии гроб сопровождали граф Бассевиц и господин Левин из комиссариата иностранных дел. Совершенно очевидно, что убийство посланника должно было послужить сигналом выступления левых социалистов-революционеров против большевиков. Очевидно также, что правительство по всему фронту одержало верх, хотя борьба еще в отдельных местах не закончилась. Правительство Советов действовало энергично, поскольку дело шло о его существовании. Однако тот факт, что убийцам дали возможность уйти, что расследование не дало никаких результатов, свидетельствует о том, что по отношению к нам оно такой энергии не проявило. Хотя внешне было сделано все, что можно было ожидать и что требовалось сделать.

Как уже упоминалось, 6 июля повстанцы захватили Центральный телеграф и возвестили вслед за этим по телеграфу о совершенном убийстве и победе над большевиками, призвав своих единомышленников к таким же действиям. Эсеры завладели временно также служебным зданием Чрезвычайной комиссии - Лубянкой II - и несколькими вокзалами. Но уже утром 7 июля в их руках оставался небольшой район в восточной части города, недалеко от лютеранской церкви Петра и Павла. Там они организовали оборону в Покровских казармах и на крупной фабрике Морозова, куда после совершенного убийства скрылись Блюмким и Андреев. Эти здания были окружены большевиками той же ночью, но не настолько надежно, чтобы оттуда нельзя было выскользнуть. Внушающий страх Дзержинский отправился на фабрику еще вечером 6 июля для переговоров, чтобы побудить повстанцев сдаться. И если наше недоверие к возглавляемым Дзержинским органам оставалось прежним, то по отношению к нему самому оно значительно поубавилось, так как он был арестован повстанцами и подвергнут плохому обращению.

7 июля был начат артиллерийский обстрел укреплений эсеров. На штурм войска, видимо, не отважились. К середине дня осажденные, руководимые Поповым63, ввиду серьезных потерь, попытались вступить в переговоры. На требование безоговорочной капитуляции началось общее бегство, в основном успешное, бежать удалось прежде всего всем руководителям. Убийцы, как утверждают, сбежали на Украину, где весьма благоприятное поле деятельности для каждого, выступающего против Германии. В качестве пленного среди осажденных находился один из членов московской комиссии по делам о военнопленных

О. Шнак, так что у нас были надежные сведения.

Выдержка из сообщения О. Шнака

В субботу вечером 6 июля, в 8 часов, я направился из 1-й немецкой миссии по делам о военнопленных домой. Около 11 часов по дороге из дома на Главный почтамт я был остановлен четырьмя вооруженными матросами, потребовавшими мое оружие и документы. Оружия у меня не было, я показал им свои документы, согласно которым я был служащим подкомиссии. Меня арестовали и отправили в штаб-квартиру эсеров на виллу Морозова, недалеко от церкви Петра и Павла. Там у меня снова потребовали оружие и документы. После их проверки мне заявили, что я нахожусь не в руках большевиков, которые стоят на коленях перед немцами, а у социалистов-революционеров, по приказу которых сегодня был убит посланник граф Мирбах, и что мне как представителю немецкого империализма грозит та же судьба.

Затем у меня отобрали мой бумажник со всеми документами и 3298 рублями, портмоне, перочинный ножик и авторучку. Меня отвели в другую комнату, где находились двенадцать арестованных большевистских руководителей, среди них комиссар Чрезвычайной комиссии Дзержинский. В мое отсутствие отобранные у меня деньги были пересчитаны и мне выдали квитанцию на 1298. Я возразил, сказал, что я отдал 3298 рублей, но угрожая оружием, меня заставили написать расписку, что я сдал только 1298 рублей. Несколько раз мне угрожали расстрелом. Затем меня отвели снова в другую комнату, где три матроса сидели за пишущими машинками и печатали. Эти матросы отнеслись ко мне доброжелательно и рассказали мне, в частности, что первоначальным решением социалистов-революционеров было взять графа Мирбаха заложником, а не убивать его. В моем присутствии было продиктовано несколько телеграмм в провинцию, в том числе одна следующего достаточно важного содержания: "Москва находится в руках социалистов-революционеров, тот, кто за Вильгельма, пусть примыкает к Ленину и Троцкому; кто же за свободу, равенство и братство - тому по пути с социалистами-революционерами. Долой немецкий империализм и милитаризм! Да здравствует всеобщее восстание пролетариата! Арестовывайте всех немецких империалистов!"

7 июля около 3 часов утра был доставлен первый раненый эсер. Социалисты-революционеры начали готовиться к бою, выводить на дорогу броневики и пулеметы, пушки были установлены во дворе. С началом обстрела в связи с тем, что обстановка была очень тяжелой, по нашей просьбе нас перевели в лазарет Красного креста, расположенный в здании напротив. Я был свидетелем тому, как в лазарет были доставлены от 30 до 40 тяжело раненых эсеров. Я видел также двух убитых. В лазарете мне рассказали, что немцы вооружили своих военнопленных, которые теперь выступают рука об руку с латышами-большевиками.

Около 11 часов начался артиллерийский обстрел дома, в котором мы находились. Почти все снаряды попадали в цель, социалисты-революционеры в панике стали покидать дом и прилегающую территорию. Воспользовавшись этим, мы скрылись в подвале. Поскольку ситуация становилась все опаснее, а в здании кроме нас находилось еще много раненых, больных и просто жителей, я решил, не взирая на опасность, вместе с польским фельдшером из лазарета вывесить белый флаг. В результате этого было заключено перемирие, и большевистские части освободили нас из плена. Командиры войсковой части и освобожденный комиссар Дзержинский отнеслись к нам очень доброжелательно и предупредительно, на автомобиле нас отвезли в комиссариат иностранных дел, откуда мы, получив удостоверение, отправились домой.

* * *

Для нас нет сомнения, что правительство не было расстроено по поводу того, что главарям удалось скрыться. Если в данный момент левые социалисты-революционеры и были их врагами, то в будущем без них было не обойтись. И тогда снисходительность победителя могла оказаться полезной. Во всяком случае, взятые в плен защитники, в основном матросы, не были ответственными людьми.

Съезд Советов, проходивший в Большом театре в дни убийства Мирбаха и восстания контрреволюционеров, был использован Лениным и Свердловым для решительных действий. На заседании съезда вскоре после совершенного убийства социалисты-революционеры, и в первую очередь Спиридонова, снова начали решительно выступать против Брестского мира, Германской империи и ее дипломатической миссии. Присутствовали многочисленные представители Антанты и несколько немцев. О происходящем знали пока еще только соучастники и комиссары. Ленин отразил нападки, но о предстоящих решительных действиях умолчал. Вечером все члены съезда были заперты в здании, только большевики были выпущены. Остальные были задержаны до 8 июля. Часть депутатов - лидеры социалистов-революционеров - была арестована и отведена в тюрьму. Другие отпущены, основных же виновных, прежде всего Карелина и Камкова, задержать, конечно же, не удалось.