Путешественница. Книга 2: В плену стихий - Диана Гэблдон

Леонард направился к сходному трапу, но, видимо сообразив, что при спуске мои нижние юбки окажутся на виду, покраснел и неловким жестом предложил мне спускаться первой. Закусив губу то ли от смеха, то ли от злости, я полезла в люк. И уже спустилась по трапу, когда сверху донеслись голоса:

— Нет, кому говорят! Капитан занят. Что бы там у тебя ни было, приходи позже.

— Пустите меня. Потом будет поздно.

Затем послышался голос Леонарда.

— Эй, Стивенс, что там такое? В чем дело?

— Ничего особенного, сэр, — снова прозвучал первый голос, но на сей раз почтительно. — Просто матрос Томпкинс уверяет, будто знает что-то важное про того малого с корабля. Ну, того верзилу с рыжими волосами. Он говорит…

— У меня нет времени, — отрезал капитан. — Изложи свое дело помощнику, а я потом решу, заслуживает ли оно внимания.

К тому времени, когда разговор закончился, я снова поднялась до середины трапа и прекрасно все слышала. И уж конечно, моего внимания это дело заслуживало.

Проем люка затемнился: капитан Леонард спускался по трапу. Молодой человек бросил на меня настороженный взгляд, но я, сохраняя невозмутимый вид, осведомилась:

— Как у вас на борту с провизией, капитан? Больным, знаете ли, требуется особое питание. Я, конечно, не рассчитываю, что здесь найдется молоко, но…

— О, как раз молоко у нас есть! — неожиданно оживился капитан. — Представьте себе, на борту шесть молочных коз! Миссис Йохансен, супруга канонира, превосходно с ними управляется. После того как мы встретимся с экономом, я пришлю ее к вам.

Капитан Леонард представил меня мистеру Оверхолту, корабельному эконому, и отбыл, велев оказывать мне всевозможное содействие. Мистер Оверхолт, толстый коротышка с блестящей от пота лысиной, сущий Шалтай-Болтай, тут же принялся с несчастным видом бормотать об истощении припасов к концу плавания и своем затруднительном положении, но, признаться, поначалу я почти не обращала на его слова внимания. Слишком уж взволновало меня то, что я нечаянно подслушала.

Кто он такой, этот Томпкинс? Голос был незнакомым, и имени этого я совершенно точно раньше не слышала. Но важнее другое: что он знает о Джейми? И как поступит с этой информацией капитан Леонард?

Правда, в настоящий момент я все равно не могла найти ответы на эти вопросы, и в то время как часть моего сознания предавалась бесплодным гаданиям, я вела разговор с мистером Оверхолтом об имеющихся в наличии продуктах и возможности организации лечебного питания.

— Нет, солониной их кормить нельзя, — решительно заявила я. — И сухарями тоже, разве что размочив их в молоке: это годится для восстановления сил. Если, конечно, вы сначала вытряхнете оттуда долгоносиков, — добавила я.

— Тогда остается только рыба, — не слишком обнадеживающе произнес мистер Оверхолт. — С приближением к Карибским островам часто встречаются крупные косяки макрели или даже тунца. Может, нам повезет с ловлей на наживку.

— Очень на это надеюсь, — рассеянно ответила я. — На ранней стадии будет достаточно кипяченого молока и воды, но когда люди начнут выздоравливать, им потребуется легкая и полезная пища, например суп. Полагаю, мы сможем кормить их рыбным супом? А чего-нибудь более подходящего у вас нет?

— Ну… — Мистер Оверхолт замялся, явно чувствуя неловкость. — Вообще-то да, у нас есть немного сушеной рыбы, десять фунтов сахара, немного кофе, немного неаполитанского печенья и большой бочонок мадеры, но мы, конечно, не можем все это трогать.

— Почему? — удивилась я.

Он неловко переступил с ноги на ногу.

— Эти припасы предназначены для нашего пассажира.

— Какого еще пассажира? — спросила я.

Мистер Оверхолт выглядел удивленным.

— А разве капитан вам не сказал? У нас на борту новый губернатор Ямайки. Вот в чем причина, э-э, одна из причин, — тут же поправился он, нервно вытирая потную лысину носовым платком, — нашей спешки.

— Если губернатор не болен, он может есть солонину. Не сомневаюсь, ему не повредит. А сейчас будьте любезны принести вино на камбуз: мне надо работать.

В сопровождении одного из уцелевших гардемаринов, низкорослого коренастого юноши по фамилии Паунд, я совершила быструю обзорную экскурсию по кораблю, безжалостно реквизируя припасы и набирая рабочие команды. Паунд, семенящий возле меня, словно маленький свирепый бульдог, сурово сообщал удивленным и возмущенным поварам, плотникам и прочим матросам из трюмных и палубных команд, что все мои указания — пусть даже они покажутся бредовыми — следует выполнять немедленно и неукоснительно. Таков приказ капитана.

Важнее всего было установить карантин. Как только межпалубное помещение будет отмыто и проветрено, больных вернут обратно, но подвесные койки натянут не впритык (это займет больше места, но не заразившиеся могут поспать и на палубе) и снабдят всех туалетными принадлежностями. Я уже присмотрела на камбузе два большущих котла, которые собиралась задействовать. На сей счет в моем мысленном списке имелась соответствующая пометка. Хотелось лишь надеяться, что здешний кок будет не столь упрямым собственником по отношению к своему «святилищу», как Мерфи.

Я последовала за круглой, покрытой короткими каштановыми кудряшками головой Паунда в трюм за старыми парусами, которые собиралась пустить на тряпки. Попутно я размышляла о том, откуда могла пойти зараза. Возбудителем служила бацилла сальмонелла, обычно попадавшая в организм при приеме пищи с немытых рук, контактировавших с мочой или фекалиями.

Учитывая отношение матросов к гигиене, каждый в команде мог оказаться источником инфекции, но, скорее всего, им являлся кто-то имевший доступ к приготовлению и раздаче пищи: сам кок, один из двух его помощников или один из стюардов. Мне нужно было выяснить, сколько человек имело доступ к котлам, кто, когда и где подавал на стол и не случилось ли так, что на кого-то эти обязанности впервые возложили четыре… нет, поправила я себя, пять недель назад. Четыре недели назад разразилась вспышка, но нужно сделать поправку на инкубационный период.

— Мистер Паунд! — позвала я, и круглое лицо обратилось ко мне с нижних ступеней трапа.

— Да, мэм?

— Мистер Паунд, а можно узнать, как вас назвали при крещении?

— Элиас, мэм, — ответил он смущенно.

— Вы не против, если я буду обращаться к вам по имени?

Я улыбнулась ему, и он, помедлив, улыбнулся в ответ.

— Э… нет, мэм. Но капитан… может быть против. На флоте так не принято, мэм.

Элиасу Паунду было никак не больше семнадцати-восемнадцати лет. Впрочем, что уж тут говорить, если сам капитан Леонард был старше лет на пять, не более того. Однако этикет есть этикет.