Охота на императора - Рудольф Баландин

Мне кажется, историкам следует обстоятельно обдумать обстоятельства гибели императора. Вряд ли были злонамеренные действия со стороны начальника Первого отделения Петербургской полиции Андриана Ивановича Дворжицкого (1830—1887). Но ведь в некоторых случаях поведение человека в экстремальных ситуациях основывается на подсознательных установках. Не секрет, что категорически против проведения Александром II новых либеральных реформ были влиятельные фигуры из его окружения.

…Мать великого князя Александра Михайловича (из его «Книги воспоминаний») вряд ли случайно призналась в феврале 1881 года:

— Я не боюсь ни офицеров, ни солдат, но я не верю полиции…

БЛАГОРОДСТВО И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

По свидетельству Аркадия Владимировича Тыркова (1859—1924), участника покушения, сосланного в Сибирь: «В самый день 1 марта Петровская назначила мне свидание в маленькой кофейной на Владимирской улице, близ Невского… Свидание было назначено в начале четвертого часа… К назначенному часу я шел на свидание издалека, от Таврического сада… На Итальянской, недалеко от Литейной, я встретил офицера, мчавшегося чуть не стоя на извозчике. Он громко и возбужденно кричал, обращаясь к проходившей публике. Я, конечно, понял, в чем дело.

Придя в кофейную, я прошел в маленькую заднюю комнату, в которой и раньше встречался с Перовской. Комната эта бывала обыкновенно пуста. Я застал в ней студента С., члена наблюдательного отряда. Он тоже ждал Перовскую. Вскоре дверь отворилась, и она вошла своими тихими, неслышными шагами. По ее лицу нельзя было заметить волнения, хотя она пришла прямо с места катастрофы, как всегда, она была серьезно-сосредоточенна, с оттенком грусти. Мы сели за один столик, и хотя были одни в этой полутемной комнате, но соблюдали осторожность.

Первыми ее словами было: "Кажется, удачно; если не убит, то тяжело ранен". На мой вопрос: "Как, кто это сделал?" — она ответила: "Бросили бомбы сперва Николай, потом Котик (Гриневицкий). Николай арестован; Котик, кажется, убит".

Разговор шел короткими фразами, постоянно обрываясь. Минута была очень тяжелая. В такие моменты испытываешь только зародыши чувств и глушишь их в самом зачатке. Меня душили подступавшие к горлу слезы…

Перовская передала мне потом маленькую подробность о Гриневицком. Прежде чем отправиться на канал, она, Рысаков и Гриневицкий сидели в кондитерской Андреева, помещавшейся на Невском против Гостиного двора, в подвальном этаже, и ждали момента, когда пора будет выходить. Один только Гриневицкий мог спокойно съесть поданную ему порцию. Из кондитерской они пошли врозь и опять встретились уже на канале. Там, проходя мимо Перовской, уже по направлению к роковому месту, он тихонько улыбнулся ей чуть заметной улыбкой. Он не проявил ни тени страха или волнения и шел на смерть с совершенно спокойной душой.

По словам Емельянова, Тимофей Михайлов должен был бросить первую бомбу, но он будто бы почувствовал себя не в силах это сделать, и у него хватило характера вернуться домой, не дойдя до места. Вследствие этого номера метальщиков перепутались, и около кареты царя первым оказался Рысаков».

О том, как действовали революционеры после покушения, рассказала Анна Павловна Корба (1849—1939) или Прибылова-Корба, арестованная в июне 1882 года и осужденная на 20 лет каторги:

«1 марта часа в четыре пополудни, Исполнительный комитет собрался на конспиративной квартире у Вознесенского моста… Предстояло тотчас опубликовать извещение о факте 1 марта. Тихомиров, который исполнял, так сказать, роль статс-секретаря Комитета, удалился в соседнюю комнату, где им была написана прокламация».

Интересные метаморфозы произошли с Львом Тихомировым, одним из наиболее активных идеологов терроризма, позже ставшим монархистом. А 1 марта 1881 года он писал в прокламации: «Отныне вся Россия может убедиться, что настойчивое и упорное ведение борьбы способно сломить даже вековой деспотизм Романовых… Всем известно, что тиран не обратил внимания на все предостережения, продолжая прежнюю политику. Он не мог воздержаться даже от казней, даже таких возмутительно несправедливых, как казнь Квятковского». (27-летний Александр Квятковсий был казнен в ноябре 1880 года только лишь за участие в подготовке покушения на царя.)

«Напоминаем Александру III, — продолжал Тихомиров, — что всякий насилователь воли народа есть народный враг и тиран. Смерть Александра II показала, какого возмездия достойна такая роль… Только широкая энергичная самодеятельность народа, только активная борьба всех честных граждан против деспотизма может вывести Россию на путь свободного и самостоятельного развития».

Все это были лишь громкие слова и пустые угрозы. В тот же день выяснилось, что смерть императора не вызвала в столице никакого брожения, если не считать, что кое-где принимались бить студентов как опасных злодеев.

Прокламацию Исполнительного комитета, написанную Тихомировым, отпечатали в тайной типографии, и эти листки в немалом количестве были расклеены и разбросаны по городу. Однако у горожан эти призывы не вызвали вспышку энтузиазма, а власти лишь активизировали поиски оставшихся на свободе революционеров-террористов и их типографии.

Члена Исполнительного комитета и работника подпольной типографии Григория Исаева арестовали 1 апреля на улице. Чтобы узнать, где он живет, для его опознания вызывали дворников со всего города. Заодно призвали всех добровольцев. Это шествие любопытствующих поглазеть на государственного преступника надоело Исаеву; его поставили на стул и держали так несколько часов. И когда к нему приблизился почтенный купец, Исаев горячо приветствовал его, как старого знакомого:

— А, здравствуйте, здравствуйте! Как поживаете? Купец остолбенел, а злоумышленник продолжал:

— Не помните ли, как я книги-то запрещенные приносил к вам прятать, забыли?!

Исаев не выдал квартиры, где он жил и где оставались еще кое-какие партийные документы. Но и без того в ближайшие недели охранка арестовала многих из тех, кто прямо или косвенно был причастен к покушению на царя. Наиболее подробные показания дал Рысаков. Он готов был погубить десятки своих бывших товарищей, лишь бы продлить свою жизнь.

…В день убийства императора Андрей Желябов находился в Доме предварительного заключения. Узнав об этом событии, а также об аресте Николая Рысакова, он 2 марта написал на имя прокурора Петербургской судебной палаты заявление:

«Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы; если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению.

Андрей Желябов. 2 марта 1881 г.

P.S. Меня беспокоит опасение, что правительство поставит внешнюю законность выше внутренней справедливости, украся корону нового монарха трупом юного героя лишь по недостатку формальных улик против меня, ветерана революции. Я протестую против такого исхода всеми силами души моей и требую для себя справедливости. Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две.

Андрей Желябов».

На то время у полиции не было улик о причастности его к покушению на царя. 3 марта Перовская и Тырков на Невском купили газету с новым правительственным сообщением. В нем говорилось, что ранее арестованный Желябов признал себя организатором убийства царя.

Узнав о его заявлении, Перовская (они любили друг друга) была ошеломлена. Тырков в недоумении спросил ее:

— Зачем он это сделал?

— Верно, так нужно было, — тихо ответила она.

Судя по всему, Желябов брал всю вину на себя в надежде, что тем самым, возможно, избавит от смерти Рысакова и направит полицию на ложный след. (Он не знал, что виселиц будет не две, а больше. Не догадывался и о том, что тот, кого он назвал «юным героем», таковым вовсе не являлся, став предателем.) Ему все равно грозило суровое наказание, и в таком случае, не лучше ли посмертная слава тираноборца, чем заурядного террориста? Но главное — он написал правду.

Товарищи уговаривали Перовскую покинуть Петербург хотя бы на время. Но она решила во что бы то ни стало освободить Желябова, надеясь организовать нападение на конвой или взорвать бомбу в здании Окружного суда во время заседания… Ее несбыточные нелепые проекты показывали, насколько потрясли ее признания возлюбленного.

В Петербурге начались массовые обыски и аресты. Порой в Дом предварительного заключения отвозили даже тех из революционеров, на которых в полиции не могло быть никаких компрометирующих материалов. В частности, полицейские ворвались в квартиру члена Исполнительного комитета Николая Саблина, хранившего взрывчатку. Он попытался отстреливаться и застрелился. По-видимому, опасался, что на допросах может, не выдержав давления и мучений, выдать кого-нибудь из товарищей.