Форсирование романа-реки - Дубравка Угрешич

– Но я не пойму, зачем писателям производить литературные гамбургеры?! – спросил Прша, у которого от всего услышанного голова пошла кругом.

– Вот видите, – улыбаясь сказал Жан-Поль, – и вы не можете избавиться от этого комплекса художественной оригинальности. А унификация, дорогой мой, это великое дело. Вы и сами, если подумаете, согласитесь со мной. Вот, скажите, какие вещи сейчас консолидируют весь мир? Таких гениальных находок всего несколько: кока-кола, гамбургер, Библия… Достаточно объединить богатство и силу для того, чтобы предложить миру такие символы равенства.

– Но почему равенства? – заволновался Прша, который уже совершенно перестал что бы то ни было понимать.

– Потому что унификация способствует процессу осуществления тотального контроля. Однако, как я уже сказал, в этом процессе, сама того не зная, уже участвует огромная и дисциплинированная армия.

– Армия?!

– Армия критиков и литературоведов, например. Критик, ориентированный на сравнительный метод, всегда ставит под сомнение стремление любого писателя быть новым и единственным в своем роде, и он безо всяких колебаний относит его к какой-нибудь группе, направлению, модели и так далее. Критики ждут не дождутся появления нового произведения, чтобы наброситься на него и обглодать до косточек, отодрать зубами мельчайшие кусочки плоти. Сегодня любой писатель заранее знает, что его ждет. Даже когда, охваченный творческой лихорадкой, он стучит на своей машинке, он слышит, как за спиной щелкает зубами критик, он боится оглянуться, боится увидеть, что уже наполовину съеден. Даже величайший творец всех времен, Господь Бог, в наши дни оказался бы не в лучшем положении. А он работал чуть ли не быстрее всех, в этом ему не откажешь. Ему для создания шедевра потребовалось всего семь дней. Короче говоря, дорогой мой, однажды благодаря тотальному литературному контролю у нас появится возможность изменять общую картину литературы, управлять, создавать необходимые произведения, влиять на присуждение премий, штамповать бестселлеры, порождать литературные модели, создавать писателей-звезд и эпигонов, вмешиваться в историю литературы, вымарывать, вписывать… Мы живем в век технократии, дорогой мой. Тотальный литературный контроль – это великая идея, он делает возможным литературный инженеринг. В конечном счете мы сможем научно обработать процесс литературного производства и на этой основе программировать модели. Глобальный литературный инженеринг! Согласитесь, это величественный проект. И конечно же, все мы, кто любит литературу, обязаны собирать информацию для воображаемого будущего суперкомпьютера. Тот, кто завладеет такой информацией, а возможно, это уже будем даже и мы, станет обладателем огромного могущества и невообразимых возможностей для создания новых форм, новой литературы, новой культуры, вы согласны, господин Прша?

Прша, утонувший в огромном кресле, был погружен в размышления. Ведь и он сам по-своему предугадал возможность контроля. Папка, его папка, это же и есть начальный этап того самого сбора информации, о котором говорит Жан-Поль. Француз, правда, пока еще видит конечную цель не вполне ясно, туманно, однако в его идее есть разумное начало, есть страстность мечтателя. Сказать ему про папку сейчас или в такой момент это неуместно? Перед глазами Прши трепетала воображаемая карта мира. Флота прав: тот, кто не войдет в информационную систему, вскоре перестанет существовать. И если вовремя об этом не подумать, на нашем меридиане действительно останется пустое место.

– Месье Флогю, – решительно заговорил Прша, – я думаю, все это вы рассказали мне не случайно…

– Ну что вы, господин Прша… Просто я фантазирую, я мечтатель. Но мне кажется, было бы прекрасно, если бы как можно больше людей с необузданной фантазией, писателей, вдохновилось идеей тотального контроля… В тот день, когда мы с вами обедали, вы так хорошо говорили и о литературе, и о своих коллегах, что я не постеснялся раскрыть вам свои мечты. В конце концов, судите сами, неужели бы у этого Яна Здржазила могла исчезнуть рукопись, если бы существовал хотя бы минимальный контроль?

– Вы этому верите? Тому, что у него вообще была рукопись?

– В данный момент это неважно… – сказал Жан-Поль.

– Минуточку… значит, эти люди, эти писатели, о которых вы говорите, были бы своего рода литературными шпионами? – спросил Прша и лицо его исказила гримаса.

– А почему вас так пугает это слово. Dante, Marlowe, Milton, Defoe, Marvell, Byron, Kipling, Somerset Maugham, Graham Greene, Le Carrй – все они были просто шпионами своих государств. Так вот, вместо того чтобы служить государству, писатели стали бы служить литературе, не так ли? Как вам нравится название АТЛК?

– АТЛК? – изумился Прша.

– Агент тотального литературного контроля.

– Ну… – сморщился Прша. – Не так чтоб очень. Как-то… Похоже на научную фантастику.

– Но мы здесь и играли в фантастику. Забудьте обо всем этом, дорогой Прша. Мы просто фантазировали, мы же писатели, нам это свойственно… Давайте-ка выпьем за литературу как она есть… – сказал Жан-Поль и поднял бокал. – За литературу!

– За литературное производство, – с готовностью откликнулся Прша и выпил свой бокал до дна.

– Не нужно слишком увлекаться, – бодро продолжал Жан-Поль. – Вы знаете, американская поэтесса Nancy Luce писала стихи о курицах со своей фермы и записывала их на свежих яйцах. И на каждом «поэтическом» яйце стояло имя курицы, которая его снесла.

6

Виктор Сапожников рыскал взглядом по ресторану аэропорта и нервно постукивал пальцами по столу.

– Его все еще нет, – вздохнул он и уставился на девушку, как будто ждал от нее объяснения.

– Приедет, – ответила она спокойно.

– А что если не придет?! Его и в номере не было! – сказал Сапожников тише и заглянул девушке в лицо.

– Да придет он. Не беспокойтесь. А может быть, он вылетел раньше и ждет вас в Белграде. Так что вы будете? Может быть, кофе? – спросила девушка бодрым голосом и подозвала официанта.

– Я бы водки, если можно… – попросил Сапожников. И снова занервничал. Посмотрел на часы, потом через окно на летное поле, потом опять на вход в ресторан, затем на девушку… Она смотрела на него улыбаясь, подняв на лоб очки, а когда Сапожников взглянул на нее, она спустила их на нос. Сапожников мог теперь видеть свое лицо в двух голубоватых стеклах. – Ха! У нас такие были в моде лет десять назад! – сказал он, показывая пальцем на девушкины очки.

– Так в этом весь шик! – рассмеялась девушка. Официант принес ей кофе и водку Са-пожникову. Сапожников толстенькими пальцами охватил рюмку, описал ею по столу круг, а потом залпом выпил.

– Твое здоровье!.. Слушай, знаешь что… – начал он, задумчиво крутя пальцами пуговицу на своей куртке. Пуговица висела на одной нитке и в любой момент могла оторваться. – У тебя нет нитки с иголкой?

Девушка расхохоталась и покачала головой. Сапожников снова вздохнул, а потом потянулся рукой к пакету, стоявшему под столом у его ног. Он вытащил из него книгу, какой-то сверток и все это торжественно положил на стол.

– Это тебе, – сказал он. Девушка взяла книгу и вопросительно посмотрела на Сапожникова.

– Ага… Моя, – подтвердил Сапожников. На книге было написано «Svoj celovek».

– «Svoj celovek»… А автограф?

– Ух, я и забыл. Дай ручку! Я тебе и адрес свой напишу. Когда приедешь в Москву, обязательно позвони… Ты бы только знала, какой bortsch варит моя жена!

Девушка развернула сверток. Из бумаги показались головы трех деревянных кукол.

– Matryoska! – воскликнула девушка. – Но зачем мне три?!

– Да я вот взял с собой… Сувенир. Думал, может, с кем-нибудь познакомлюсь, подарю. Русский сувенир… – смутился Сапожников.

– А разве вы ни с кем не познакомились?

– Да как тебе сказать, – сморщился Сапожников, посмотрел на летное поле, а потом быстро спросил: – Сколько еще до отлета?

– Время есть. Объявят.

– Слушай, а вдруг с ним что-нибудь случилось?

– Не думаю. Скорее всего он действительно ждет вас в Белграде, – сказала девушка и перевернула страницу с посвящением. – Я обязательно прочитаю вашу книгу, честное слово… – продолжала она, изображая серьезность. Сапожников снова потянулся к пакету под столом.

– Слушай, Аня…

– Что теперь? – засмеялась девушка. Сапожников вытащил руку из пакета и нервозно забарабанил по столу.

– А почему ты все время смеешься, а? Слушай, ты уверена, что у тебя нет иголки с ниткой?

– Нет, – сказала девушка, пожала плечами, дунула на свою челку, закатила глаза и рассмеялась.

– Смейся, смейся… – пробормотал Сапожников и опять сунул руку в пакет. Теперь он двумя пальцами вынул коробочку и бережно положил ее перед девушкой.

– И это тебе.

– Еще что-то?! – воскликнула девушка и открыла коробочку. Там были мужские часы.

– Но у меня есть часы, – показала девушка свои часы и щелкнула пальцем по циферблату. – Они даже идут.