Колхоз. Назад в СССР 5 - Павел Барчук

например, понял, быть беде. Мужик ее хватает за талию и поднимает над своей головой в позе этой… ласточки. Так они стоят секунд пять. Она, значит, улыбается. Довольная, счастливая. Грабли свои раскинула. А мужику в трико — мандец. Он красный от натуги, пыхтит, кряхтит, но держится. И тут, представь себе, верхняя часть прекрасной половины ентого дуэта перевешивает и начинает крениться вперед. Часть зрителей то уже почти заснула. А тут сразу оживились. Мужик же этот, в трико, согласно всем законам физики, делает шаг вперед, дабы обрести равновесие партнерши. Понял? Но то ли шаг был маленький, то ли верхняя часть партнерши значительно тяжелее нижней, но… Она продолжала падать вперед. А трикошный, в свою очередь, предчувствуя все возможные последствия катастрофы, продолжал делать шаги вперед с растущим ускорением. Прям гонка тел какая-то. Он не учел одного — все на свете имеет свой конец. Это ж и ежу ясно. Конец пришел сцене. К тому моменту, когда он приблизился, конец сцены, мужик уже практически бежал. Летела и его лебедушка, широко раскинув руки и с застывшей улыбкой на лице. Подбежав в краю сцены, трикошный уже понял весь масштаб приближающейся катастрофы. Но, инстинкт самосохранения оказался сильнее. Понял? Он, значит, разжимает руки, во избежание совместного полета, и выстреливает несчастной бабой прямо в музыкантов, которые внизу сидят. В яме какой-то. Ох… надо было видеть траекторию ее полета. На лицах музыкантов — ужас. Ты представь, на них сверху эта лебедь падает. Народ в истерике. Большинство — откровенно катается под сиденьями. И тут, разбуженный шумом, проснулся наш дед Мотя. Вскочил на ноги и начал хлопать изо всех сил в ладоши. И орет, главное: «Браво! Бис!». В этот момент лебедь приземлилась на головы музыкантам. Понял? Это было…

Андрюха, не выдержал и заржал в голос. Сенька, кстати, на заднем сиденье тоже. Да я и сам похохатывал. Просто представил описанную братцем картину.

— Ой, ну зашлись, зашлись… — Насупился Матвей Егорыч. — Ты, Андрюха, можно подумать, сам не творил делов. Вспомни, как гусей покрасил.

— Ой, не могу… — Ухохатывался сзади Семен. — Расскажите.

— Че там рассказывать. — Братец тут же надулся. — Нечего рассказывать. Это стечение обстоятельств.

— Ага. Обстоятельств… Обстоятельств твоей дури и жопорукости. Летом дело приключилось… Были у них тогда гуси. А для того, чтобы отличать их от соседских, надо ж пометить птицу краской. Это же, хозяйственный, разыскал в сарае красной краски и нахерачил бедным птицам на спинах художественную роспись под Хохлому… Главное — от души, краски то не жалко ему, лишь бы гуси не пропали… Пошли гуси на реку… — Матвей Егорыч замолчал, выдерживая паузу, — А вечером вся деревня полегла. Сначала с перепугу, потом от смеха. По дороге гордо вышагивала бригада ярко КРАСНЫХ гусей, явно польщенная оказанным ей вниманием… Так что, театр, это полбеды. Нечего мне эту историю теперь до конца жизни припоминать.

— Ды конечно. — Андрюха оглянулся на деда. — Поржали бы и все. Так Вы ж огоньку добавили. Помните, что сказали? «Ну все прям, как в гражданскую. Утром ушли „белые“, вечером пришли „красные“…»

Вот так, под веселые истории, которые по очереди рассказывали то Матвей Егорыч, то Переросток, мы добрались до города.

Семена и деда доставили в центр. Прямо к тому самому кинотеатру.

Мы с Андрюхой поехали к нужному району. Еще с вечера братец выяснил у дядьки в разговоре, где именно они жили с маман, когда устроились на завод. Я был в предвкушении. Отчего-то казалось, эта поездка принесет плоды.

Глава 17:

О пользе старушек на лавочках и вреде порочных связей

Район был старый, из тех, которые раньше называли «рабочими». Жёлтого цвета двухэтажки и четырехэтажные общаги строили сразу после войны пленные немцы. На месте разрушенных бомбежкой домов. Во дворах имелись лавочки, веревки для белья и старушки. Старушки это самое ценное для меня сейчас. Они — местная мафия. Знают всех, все и про каждого. Начиная от рождения, заканчивая, кто с кем, когда «спутался», кто откуда приехал, у кого, какая семья до десятого колена.

Мы разыскали нужным дом.

— Вот. Он. — Андрюха припарковался на небольшой площадке и указал рукой в нужную сторону. — Видишь? Слева — стадион. Рядом — сараи, детская карусель и деревянный олень. Батя рассказывал, что этого оленя притащил какой-то сосед из парка. С пьяных глаз решил, будто во дворе ему будет лучше.

— Вижу… — Я открыл дверь и выбрался из машины. Андрюхе велел ждать меня в тачке.

— Жорик… — Братца этот факт сильно расстроил. Снова что-то интересное происходит без его участия. Он изобразил огорченную физиономию, но я был непреклонен. Слышать ему ничего не нужно. Видеть, на всякий случай, тоже. Мало ли. Достаточно того, что итак кручусь, как уж на сковороде. То Наташке вру, то Переростку. Избрехался весь.

Прошел от тачки вперёд, во двор.

Погода стояла отличная. Самое то, чтоб кто-нибудь выбрался на улицу. Естественно, на лавочках сидели старушки, в количестве двух штук. Вернее, не совсем, конечно, старушки. Скорее, женщины в годах. Рядом — бегали дети. Мальчик и девочка. Или ровесники, или погодки. Лет пять.

— Здравствуйте. — Культурно поприветствовал теток. — Хорошо у вас тут. Тихо, спокойно.

— Здорова, коль не шутишь. — Ответила одна из них. Судя по всему, местная крестная мать. Потому что взгляд, которым она меня окинула, был оценивающим. Типа, кто я такой. Свой, не свой. Местный, чужой. Что за фрукт, вообще.

— А я вот собираю информацию. О старых районах города. Для газеты. — Улыбнулся теткам и присел рядом с ними на лавочку. — Буду статью писать. Хочу заранее определиться, куда потом за материалом ехать.

— Это правильно. — Тетка кивнула, соглашаясь. Мол, благое дело. — А то строят эти новые, девятиэтажные. Живут люди, как в коробках. Ничего друг о друге не знают. Иной раз даже не здороваются. Я вон, у дочери была. Ну, что это такое? С одной стороны то оно, конечно, хорошо. Отдельная квартира. Своя кухня. Ванная с туалетом даже раздельные. Мусор можно прямо в подъезде выбрасывать в специальную трубу. Слышь, Маш. Труба у них с дверцей. Туда высыпаешь и оно само вниз падает. А там уже дворник соберет. Но вот так на улицу, во двор выйдешь, а там — все незнакомые. И словом перекинуться не с кем.

— Есть такое. — Я со знанием дела покивал в поддержку теткиной речи. — А Вы сами? Давно тут живете?

— Дык сразу после войны. Как построили, так и заехали. Знаешь, сколько через меня жильцов прошло? Эх… Толик! Толик отдай Леночке