Большие Поляны - Иван Слободчиков

— Но зато он с кормами! — перебив его, крикнул Торопов.

— С кормами, говорите? — спросил заинтересованно Игишев, когда Торопов замолчал и сел. — Молодец! Не знаю, как он этого добился, но думаю, прав, раз с сеном живет... В самом деле, товарищи, чересчур мы крепко за принципы эти держимся. Вот сейчас готовится новый Колхозный Устав. Я бы специально отразил в нем: дать инициативу руководителям колхозов применять наиболее эффективные способы хозяйствования, лишь бы они не нарушали советских законов.

Пастухов опять недовольно покосился на него.

— Законы надо соблюдать, для того они и законы, — сказал он резко. — Что касается Уфимцева, разве там одно это нарушение? На уборке давал водку в порядке премии трактористам и комбайнерам, исказив принцип социалистического соревнования. Несмотря на категорическое запрещение управления, сдал коров на мясо... Или то, что картошку сейчас машинами фугует на рынок... Я уже не говорю о его моральном падении: бросил жену с двумя детьми, разрушил семью своего товарища. Разве мало всего этого, чтобы поставить вопрос о нем на парткоме?

— Для одного человека, конечно, много, — согласился Торопов. — Но давайте разберемся сначала в его хозяйственных грехах. Почему он так поступал? Мы вынуждали! Разве в управлении считались с конкретными условиями хозяйства? Руководили приказным порядком: это вот делай, а это нельзя. Нарушался принцип колхозной инициативы.

— Может, снять вопрос Уфимцева с повестки, бюро? — предложил Пронин. — План сдачи колхоз выполнил, по сверхплановой продаже тоже. Что от него еще требуется?

— Нельзя снимать, — Степочкин покосился на Пронина. — Люди же вызваны...

Акимов, до этого молча слушавший спор Торопова с Пастуховым, видимо, решил, что наступил тот момент, когда ему следует вмешаться. Он постучал карандашом по столу.

— Пока нет Уфимцева, давайте поговорим о наших делах. Перейдем ко второму пункту повестки. Перерыва делать не будем, времени у нас в обрез... Нам осталось не так уж много, чтобы выполнить план хлебосдачи. И как ни трудно, план мы должны выполнить. Правда, совхозы вряд ли чем могут помочь. Значит, остаются колхозы. Членам бюро следует проехать по колхозам, посмотреть наличие зерна, подсчитать вместе с правлениями их потребности и возможности. Но только делать это надо умело, по-партийному, а не наскоком, не так, как практиковал это товарищ Пастухов при последней поездке по Санарской зоне.

— Ты, конечно, намекаешь на бедненького Уфимцева, обиженного мной и обласканного тобой? — съязвил Пастухов.

— Да, и Уфимцева, — ответил Акимов, не обращая внимания на тон Пастухова. Он затянулся папиросой, потом потушил ее, вдавив в пепельницу, чтобы не мешала разговору. — Если к тому же Уфимцеву подойти по-товарищески, думаю, что он, может, пожался бы немного, но дал зерно. Но дело не в этом, товарищ Пастухов. Я вот прошу членов бюро послушать, что пишет в партком правление колхоза «Рассвет», где ты тоже побывал.

И он стал читать письмо из колхоза. В нем рассказывалось, как по требованию Пастухова в госпоставки было сдано не только зерно, предназначенное на выдачу колхозникам, но и часть семенного материала. Когда председатель колхоза попробовал возражать, Пастухов поднес к его лицу скрещенные пальцы своих рук, напоминающие тюремную решетку, и спросил его: «Ты это видел? Еще не пробовал?»

Пока письмо читалось, Торопов, припомнив давешний разговор с Акимовым, сопоставив всю «деятельность» Пастухова за эти два года, не мог мысленно не воскликнуть: «Борзов же! Настоящий Борзов, только нашего времени...» Он посмотрел на Пастухова. Пастухов сидел неподвижно, забыв зажатую между пальцев сигарету, но, как только Акимов закончил читать письмо, вскочил.

— Это беспардонное вранье саботажников хлебозаготовок! — Он начал говорить с таким азартом и так громко, что Акимов предупреждающе поднял вверх ладони, прося пощадить уши присутствующих, покачав неодобрительно головой. — Я требовал выполнения плана, это мое право, а откуда они возьмут зерно, из каких фондов, это их дело, они обязаны выполнить, план любыми средствами, на то и государственный план! Надо судить председателя колхоза за саботаж, а не вытаскивать на бюро эту глупую писанину, клевету на начальника производственного управления, ответственного за план по району.

И он, зло взглянув на Акимова, сел, стал разжигать потухшую сигаретку.

— Предположим, не ты один в районе ответственный за это, — заметил Торопов.

— Во всяком случае, ты не в их числе, — бросил Пастухов, глубоко затянулся сигаретой и не заметил, как выдохнул дым в лицо сидевшего напротив Степочкина. Тот зажмурился, но не отвернулся, ничем не выдал своего неудовольствия.

— Судить председателя колхоза стоило бы, только теперь не за то, за что ты предлагаешь, а за сдачу семенного зерна, — сказал прокурор. — Но по обстоятельствам дела, как изложено в письме, судить надо не его, а того, кто толкнул на это.

— Правильно, прокурор, — поддержал Игишев, — Не надо быть юристом, чтобы криминал обнаружить

Пастухов повернулся к нему, уже взмахнул бровями, намереваясь отчитать Игишева, как Акимов постучал карандашом.

— Подождите драться прежде времени, поберегите силы, — сказал он. — Вношу на ваше обсуждение проект решения, — и он извлек из стола листок. — Вот тогда можете спорить... Но перед тем, как ознакомить вас с проектом, мне хотелось бы сказать два слова. Товарищ Пастухов тут обронил, дескать, из каких фондов колхоз будет план выполнять — его не касается. Нет, товарищи, это касается каждого из нас, и в первую очередь тебя, товарищ Пастухов. Что значит сдать семена? Это поставить колхоз под удар в будущем году. А нам жить не только сегодня, а и завтра и послезавтра, не только в этом году выполнять план хлебосдачи, но и в будущем, да не просто выполнять, но и перевыполнять. Повторяю, нам не только сегодня жить, нам вечно жить, — жить нашим, людям, нашей стране, и чем дальше, тем больше будут потребности в зерне, мясе, овощах. Так что твоя задача, как руководителя, не семенное зерно в колхозах выколачивать, а в глубь вопроса смотреть, так строить работу, чтобы с той же земли с каждым годом брать все больше и больше продуктов сельского хозяйства.

— Это что? Очередная лекция? — спросил Пастухов, делая подобие улыбки на лице. — Читай ее не мне. Я сам кое-кого поучу, как надо работать.

Акимов ничего не ответил на тираду Пастухова, лишь подвигал скулами и, переждав, когда утихнет волнение за столом, вызванное словами Пастухова, стал читать проект решения бюро.

В проекте отмечались недостатки в проведении заготовок, осуждались руководители некоторых колхозов, придерживающих зерно, не спешащих расстаться с ним, осуждались и способы заготовок, подобные тем, какие применял Пастухов в колхозе «Рассвет», за что Пастухову ставилось «на вид». В конце решения члены бюро распределялись по группам колхозов, причем, как с удовлетворением отметил про себя Торопов, ему достался лесной район, куда входил и колхоз «Большие Поляны».

— Это не решение, а поблажка саботажникам хлебозаготовок! — проговорил глухо Пастухов, едва дождавшись конца чтения проекта. Он задвигался нетерпеливо на стуле, когда услышал, что ему ставится «на вид». — Я полностью не согласен с проектом. Это — преднамеренный срыв государственного плана, чего я допустить не могу. И потому не буду молчать, буду писать об этом в область, в обком партии. Требую записать мое особое мнение. Думаю, и другие члены бюро согласятся со мной.

Он выразительно посмотрел на Степочкина.

— Хорошо, запишем твое «особое» мнение, — ответил Акимов. — Если больше замечаний не имеется, я голосую.

Пятеро подняли руки, а Пастухов и Степочкин сидели неподвижно.

— Ты, Василий Васильевич, тоже против? — поинтересовался Акимов.

Степочкин, красный от смущения, посмотрел на мрачного Пастухова, потом на ждущего от него ответа Акимова и, потупив глаза, сказал тихим голосом:

— Запиши, что воздержался.

— Да, а где же Уфимцев? — спросил Игишев.

Акимов взялся за телефонную трубку.

4

А Уфимцев в это время подъезжал к Колташам.

Из Больших Полян он выехал, еще находясь под впечатлением расставания с детьми. Нахлынули воспоминания о тех днях, когда появилась на свет Маринка. Аня была хрупкой и худенькой, ее большой живот не просто обезображивал фигуру, а вызывал жалость к ней — маленькой и слабенькой. Уфимцев очень переживал, боялся страданий, ждущих ее, боялся неблагополучного исхода. Аня видела это и, как могла, успокаивала его, говорила, что все будет хорошо, хотя в душе боялась больше, чем он.

Но все обошлось благополучно. Уфимцев перетаскал врачам и медицинским сестрам все цветы, какие он только находил у цветочниц на базаре, пока Аня находилась в больнице.

Через два года родился Игорь. Тоже были тревоги и опасения, но уже не те, что при рождении Маринки. И вот теперь должен появиться третий.