Богиня света - Филис Каст

— Э-э… прошу прощения…

Голос официанта развеял красный туман страсти, охватившей Аполлона. Бог угрожающе рыкнул на незадачливого слугу, и тот поспешно отступил назад.

— Простите, сэр. Просто тут уж очень народу много собралось, и я пытался пройти вокруг вашего столика…

— Найди другую дорогу! — гневно бросил Аполлон.

Слуга кивнул и поспешно удалился. Когда же Аполлон снова повернулся к Памеле, то увидел, что ее лицо пылает, а ладони прижаты к щекам.

— Просто поверить не могу. Позволить такое на публике… я ведь вполне трезвый взрослый человек!

— Так давай найдем местечко поукромнее, — предложил он, поглаживая ее руку, прижатую к горящей щеке.

Памела открыла рот, посмотрела на него, пробормотала что-то неразборчивое, снова закрыла рот и посмотрела на часы.

— Ох, черт бы все побрал! — вскрикнула она.

— Что случилось?

— Уже почти девять! — Памела схватила свою маленькую золотую сумочку и вскочила из-за стола. — Боже, боже… Я совсем забыла! Как тут пройти к переднему фасаду «Дворца Цезаря»?

Аполлон показал направление, пытаясь понять, что случилось с девушкой. Она уже бросилась было прочь, потом остановилась, глубоко вздохнула и вернулась к нему. И прежде чем заговорить, провела ладонью по своим коротким волосам.

— Прости, пожалуйста. Это совсем на меня не похоже — поцеловать тебя вот так, на глазах у окружающих. — Она снова покраснела, вспомнив, что именно ощутила, коснувшись языком его языка в ответ на его страсть. — Я как будто опьянела. А потом вдруг вспомнила, что достала для нас билеты на одно представление, и оно начинается…

Памела снова посмотрела на часы.

— Через пятнадцать минут! Вот я и бросилась бежать, как последняя идиотка. При этом без тебя!

И вообще ни о чем не думая, мысленно добавила она.

— Представление? — переспросил он.

— Да, оно называется «Зуманити». Это… говорят, оно эротическое, но со вкусом. — Памела быстро отвела взгляд. — Его ставили те же самые люди, которые ставят спектакли Цирка дю Солей.

Когда она наконец снова посмотрела ему в глаза, то увидела в них улыбку.

— Эротический солнечный цирк? Фантастика! — Аполлон взял ее под руку. — Нам лучше поспешить.

Глава четырнадцатая

Аполлон поверить не мог, что артисты шоу «Зуманити» — простые смертные. Женщины двигались с грацией и соблазнительностью нимф. У всех мужчин были прекрасные тела и лица. А музыка! Музыка была просто неземной. Она звучала безупречным фоном к параду чувственности, представленному на сцене и над ней. Билетер проводил их с Памелой на уютные места на балконе, на обитый роскошной тканью диванчик. Когда они пришли, представление уже началось. В центре круглой сцены они увидели огромный стеклянный сосуд, похожий на винный бокал, наполненный водой. Внутри бокала плавали две вполне зрелые девушки, одетые лишь в узенькие полоски на бедрах, причем ткань была телесного цвета. В пульсирующем ритме музыки девушки выгибались в воде, освещенные прожекторами, и это был танец невинного соблазна, изображающий пробуждение чисто женской страсти и желания. Хотя золотого бога гораздо больше интересовала женщина, сидевшая рядом с ним, его тело одобрительно откликалось на необычный танец. Аполлон искоса посмотрел на Памелу, оценивая ее реакцию. Она смотрела на сцену округлившимися глазами. Когда танец закончился, она энергично зааплодировала. Потом отвернулась от сцены и заметила, что Аполлон наблюдает за ней. И ее уже порозовевшие щеки вспыхнули еще ярче.

— Правда, эти девушки просто прелестны? — шепотом спросил он, пока на сцене было затемнение.

— Да! Я хочу сказать, я уж точно не лесбиянка, но они так прекрасны!

Голос Памелы звучал чуть хрипловато, а смех был похож на чувственное мурлыканье. Она подумала, что надо обязательно сказать Вернель: теперь она поняла наконец ее пристрастие к женщинам.

Аполлон склонился к ней, захваченный таким живым откликом Памелы на спектакль.

— Нет ничего дурного в том, чтобы наслаждаться красотой женского тела. Они не затронули бы разве что камень.

Памела хотела прошептать в ответ, что она уж точно не каменная, когда прожектора вновь вспыхнули, освещая сцену, и публика замерла, как зачарованная. На этот раз на сцене через нижний люк появился мускулистый мужчина с черной бархатистой кожей. Он тоже был почти полностью обнажен. Двигаясь в ритм музыке, он приблизился к женщине, такой же светлой, насколько он сам был темен. На женщине было надето нечто вроде платья из нескольких слоев прозрачной дымчатой ткани, и когда эти двое встретились в центре сцены, началась эротическая версия любовной сцены из балета «Ромео и Джульетта» — мужчина медленно, слой за слоем, снимал одежду с женщины, пока оба они не остались в крошечных стрингах.

Танцоры двигались с плавной чувственной грацией и с такой страстностью, какую, казалось Памеле, просто невозможно инсценировать. Наконец танец закончился, и на этот раз Памела с готовностью встретила взгляд Фебуса.

— Должно быть, они на самом деле любят друг друга. Никто не смог бы сыграть это так хорошо. Клянусь, я просто ощущала сексуальное напряжение между ними.

— Ну и кто из нас романтик? — спросил Аполлон, обнимая ее за плечи и привлекая поближе к себе.

И всю остальную часть представления они так и сидели — прижавшись друг к другу. Примерно в середине спектакля рука Памелы нашла бедро Фебуса. И осталась там, лежа на мягкой ткани его брюк, сквозь которую Памела чувствовала тепло и крепость его ноги. Пальцы Фебуса не спеша поглаживали ее руку, лаская гладкую кожу с внутренней стороны локтя, от чего по всему телу девушки то и дело пробегали мурашки.

Да, шоу «Зуманити» действительно было рискованным путешествием в эротику. Оно приятно возбуждало и дразнило, соблазняло и пробуждало чувственность. И когда пальцы Фебуса постепенно поднялись по руке Памелы и принялись нежно гладить шею, Памеле пришлось закусить губы, чтобы не застонать вслух.

Высокая девушка с ошеломительно рыжими волосами, напомнившая Памеле Николь Кидман, покинула сцену, закончив невероятно сексуальный танец, изображавший мастурбацию, — и прежде чем стихли аплодисменты, софиты высветили плотную завесу из красного шелка, упавшую сверху, из темноты, как будто некая беспечная гигантша случайно выбросила шарф из окна спальни. Завеса тут же сдвинулась — и перед зрителями предстала женщина, чьи спадавшие до талии волосы сияли золотом в лучах прожекторов. Она как бы висела в воздухе и была закутана в шарф — так, что виднелись лишь пальцы босых ног, едва касавшиеся сцены. Концы шарфа растеклись по гладкой черной сцене, как лужица красного вина. Красота женщины была просто ослепительной, и когда зрители увидели ее, по залу прокатился благоговейный ропот. Поначалу казалось, что женщина полностью обнажена, а ее тело сияет, но когда лучи софитов упали на нее под другим углом, Памела поняла, что на самом деле танцовщица одета в трико телесного цвета, усыпанное яркими бриллиантовыми искрами. Зазвучала музыка, шарф упал, и начался танец сияющей женщины. Она чувственно кружилась и изгибалась, все время оставаясь над сценой. Зрелище захватывало дух.