Дочь некроманта - Ник Перумов

— Мы закончили, — самым что ни на есть будничным голосом сказал глава Храма. — Больше тебе здесь делать нечего.

Сама Ниакрис так не считала — но не станешь же сейчас спорить!

— Да-да, не станешь же, — подтвердил Стоящий во Главе, даже не считая нужным скрывать то, что он читает ее мысли. — Ты вполне готова.

Ей очень хотелось спросить: «Готова к чему?» — но вместо этого Ниакрис лишь еще ниже наклонила голову, не сомневаясь, что Стоящий во Главе, несмотря на мрак, видит каждый ее жест и движение.

— Ты покидаешь Храм. Немедля, как только закончится наш разговор. Ты свободна идти куда хочешь и делать что хочешь. Через двенадцать месяцев, в этот же день, ты вновь придешь к воротам Храма. И узнаешь свою судьбу. А за этот год ты должна… — он сделал паузу, — ты должна отнять жизни у троих. Троих людей, или эльфов, или гномов, или… словом, трех любых разумных. Выбор за тобой. Можешь говорить, — неожиданно позволил он.

Ниакрис не знала, как обращаться к Стоящему во главе. Все принятые у людей и нелюдей вежливые «господин», «сир», «милорд», «тан» и так далее явно не годились. И она заговорила просто, без всяких словесных вывертов, хотя по спине на миг и пробежал холодок — а ну как ему подобная дерзость не понравится?..

— Поменьше думай о том, кому и что не понравится, и побольше о том, что предстоит сделать, — суховато заметил ее собеседник. — Ну, говори, говори, я слушаю.

— Как я смогу определить…

— Плохой вопрос, — покачал головой Стоящий. — Попробуй еще раз.

— Я должна угадать?..

— Да. Ты должна угадать. Не каждое отнятие жизни удовлетворит Храм. Не меня, запомни это хорошенько, — Храм. То, частью чего ты должна стать. Я знаю истории, когда люди выходили за ворота, убивали трех первых попавшихся пастухов, возвращались в Храм, и Он принимал их. И я знаю истории, когда воины преодолевали немыслимые трудности, проникая в святая святых королей и прелатов, убивая тех, кого, как считалось, убить невозможно, — и заканчивали свои дни храмовыми рабами, потому что их деяние оказалось неугодно той силе, которой мы все служим.

— То есть… — кажется, Ниакрис следовало бы испугаться. Но пора испугов давно прошла. У нее одна-единственная цель — ее Враг, и как она доберется до него — уже неважно. Клятвы, обязательства — все это ничто перед тем, что она обязана совершить.

— То есть никто не может тебе ничего посоветовать, не может приказать, не может попросить. Ты — сама по себе и сама за себя. Ни твои наставники, ни я — мы больше ничем тебе не поможем. Вслушивайся в себя и, когда поймешь, что должна убить, — убивай. Вот и все, что я могу тебе сказать на прощанье.

И у девушки не возникло даже мысли спросить о том, что происходит с теми, кто не выполняет волю Храма и не возвращается.

Истину говорили о Храме Мечей — прошедшим его не нужно оружие. Ниакрис не дали с собой ничего. Ничего, кроме легкого серого плаща да грубой веревки подпоясаться. Все остальное она оставила за черными воротами, молча и равнодушно захлопнувшимися за ней.

Это странное чувство — свобода. Оголодавший человек может умереть, дорвавшись до еды, привыкший к цепям и ошейнику раб оказывается сущим зверем, едва только выйдя на волю; Ниакрис стояла, крепко зажмурившись, запрокинув голову. Даже сквозь веки она видела яростное в здешних краях солнце, яркий белый круг — теперь она может доверять только ему, дневному светилу. Поиск не может затянуться, у нее в запасе двенадцать полных лун, о том, что будет потом, если она не вернется в Храм, сейчас лучше даже и не думать. Бессмысленно. А первое, чему ее научили в Храме, — не думай о недостижимом, невыполнимом и бессмысленном. Даже если ты ошибаешься, и это окажется потом вполне достижимым, очень даже выполнимым и совершенно не лишенным смысла. Это неважно. Важно лишь, как ты думаешь об этом сейчас. Сомнения обессиливают. Не берись, если сомневаешься. И потому столько времени в Храме тратилось на то, чтобы понять, понять без сомнений, можешь ты сделать то или иное — да или нет?..

Едва заметная дорога вела через пустыню к черным воротам. В двух неделях пути на юг — океан, о котором она столько слышала, но никогда не видела. Там — города, большие, шумные, где звучит речь с таких дальних концов Эвиала, что плыви по океану хоть год — не доплывешь. А можно повернуть на запад. Одолеть пустыню, выжженные горы Восточной Стены — и попадешь в сказочный Салладор, где дворцы, говорят, и вовсе не опишешь словами.

На востоке за пустынями и лесами, особыми, не знакомыми ей лесами-джунглями, за крошечными лесными городами-государствами, по-ученому прозывавшимися «полисы», за страной каменных идолов, если взять чуть севернее, — Царство Синь-И, а еще дальше на полночь — и вовсе незнаемые черные леса, одним плечом упирающиеся в ледяные тундры.

Но это далеко не все. Карты изобиловали «белыми пятнами», державы, королевства и герцогства возникали и исчезали, оставаясь только на желтеющих пергаментах.

Она свободна. Она может идти куда угодно. У нее нет ничего, ни одной привязанности, она никому ничего не должна и ее нигде не ждут. Храм?.. О, об этот думать не стоит. Она все равно не успеет отработать потраченное на нее. Потому что если Враг и впрямь настолько силен, шансов выйти из боя живой у нее нет.

Но это тоже неважно…

Если б она попробовала подсчитать, скольким вещам в своей жизни она успела сказать «неважно»…

Ни вещей, ни денег, ничего. Веревка вокруг тонкой талии да плетеная фляжка с малым запасцем воды — только-только добрести до следующего колодца.

Впрочем, нет. Кое-что у нее все-таки осталось. По странной прихоти Стоящий во Главе разрешил ей взять с собой памятный клинок поури — оружие долго лежало, дожидаясь своего часа, — и вот наконец дождалось. А кроме того — тряпичную куклу, постаревшую, пообтрепавшуюся, подштопанную в нескольких местах — но живую, несмотря ни на что. И сейчас кукла, как обычно, сидела на плече хозяйки, крепко-накрепко вцепившись в одежду специально для этого пришитыми Ниакрис крючочками.

Ниакрис зажмурилась плотнее. Белый солнечный диск потускнел, померк, вместо него проступали звезды, послушно складываясь в фигуры, планеты занимали приуготовленные места; Ниакрис чуть вздохнула — она не ошиблась, нужный ей день приближался, день, когда она сможет наконец встать на след своего Врага.

Она зашагала прочь от Храма. Никто не смотрел ей вслед, целый год оставшимся тут не будет до нее никакого дела. Они станут судить ее, когда она вернется — но она, конечно же, не вернется.

К вечеру Ниакрис добралась до первого в длинной цепи колодцев, соединявших Храм с более пригодными для жизни краями. Донимавший ее днем ветер, что гнал с бархана на бархан тучи мелкой и едкой пыли, наконец-то стих, и яркие-яркие звезды как-то по-особенному празднично сияли в небесах. Чернота неба, искорки звезд, песок, источающий накопленное за день тепло… Ниакрис легла ничком, раскинула руки. Мир, громадный мир лежал вокруг, глубоко и ровно дыша, точно исполинский морской кит-левиафан. Тысячи тысяч дорог перед ней, и год — громадный срок, особенно когда тебе всего пятнадцать; смерть еще где-то невообразимо далеко, даже если должна наступить на следующий день: таково уж свойство юности, с твердой и неколебимой верой в собственное бессмертие. «Все умрут, но не я», — мысль не отличающаяся глубиной или мудростью, однако в молодости она неотвязна — наверное, только она и дает силы жить и свыкнуться с неизбежностью конца.