Хронофаги - Екатерина Соловьёва

— Аааанкх!

— Ансаааата!

— Убирааааайтесь!

— Сгиииииньте!

— Прооочь! Вместе со своей сквееееерной!

Кто-то из кустодов, злобно визжа, ещё пытался дотянуться, но их пальцы таяли, руки рассыпались, как недавние надежды. Бертран хрипло хохотал, запрокинув голову.

— Что, ублюдки, слабо тягаться с вечной жизнью?

Вой вырос, усилился и перешёл в ультразвук. Казалось, ещё чуть-чуть и барабанные перепонки лопнут от избытка высоких частот. Исчерна-лиловая туча надулась гигантским спрутом с немыслимым количеством щупалец и принялась туго закручиваться вокруг людей. Взлетевший кардинал едва успел подхватить девушку в воздухе — ветер набрал такую скорость, что дышать становилось невозможно. Захлёбываясь, Вета обхватила мужчину за шею и уткнулась в грубую ткань его плаща. Банданы содрало, ветер рвал и смешивал седые и белокурые пряди воедино.

Пару бешено завертело, словно бельё в стиральной машине, пришлось вцепиться друг в друга намертво, так, что заныли рёбра. Ураган выл и стонал, поднимая их всё выше и выше, под самые облака, что оседали на одежде мокрыми хлопьями.

В конце концов, буря немного стихла, милостиво швырнув людей на твёрдую почву. Охнув, Бертран разомкнул объятья, сел и поднял голову. В лицо с аспидно-чёрного неба ударили тугие холодные струи. Их вынесло на пологий склон Лисьей горы, что царственно высилась над Демидовском, увенчанная белой сторожевой башенкой позапрошлого века. Внизу, за прудом, раскинулся центр города с громадой колеса обозрения и графитовыми стержнями высоток, справа мрачная Матвеевка, вся испещрённая жерлами печей комбината, полутёмная, с дымом, стелящимся вдоль района. Свет в окнах и фары машин блестели россыпью жёлто-красных экзотических светлячков. Они гасли прямо на глазах: два, пять, десять. Серебристо-синяя молния змеёй разрезала индиговый горизонт, осветив маковки сразу двух церквей, в отдалении глуховато треснул гром. Гроза уходила. Бертран тряхнул гривой, смахивая потёки воды. В другой ситуации он оценил бы грандиозность пейзажа.

Вета дрожала, поджав ноги на мокрой траве. Голова раскалывалась, будто кто-то раздробил топором затылок. Шампанское выветрилось, оставив тошноту и слабость, поэтому холод лишь радовал. Девушка подставила лицо дождю и вытерла остатки косметики полой плаща.

Кардинал грянул, перекрикивая гром:

— Ты хоть представляешь, что натворила?

— Зато, я поняла, что такое время, — огрызнулась Вета.

— И что же?

— Это жизнь. Твоя, моя, чья-то ещё. Жизнь.

Бертран замолчал, меряя слепым взглядом ночной город. Сквозь ровный шум ливня на набережной слышались отчаянные вопли, гудки машин и звон стекла.

Вдруг кардинал вытянул вперёд руку с кольцом и в мутном воздухе расцвела зеленоватая голограмма с лицом Мартина.

— Приём. Бертран, приём. Приём.

— Приём, Мартин.

— Как всё прошло?

— Дерьмово… Мы пустые. Что у вас?

— Парень у нас. Марк хотел убить его…

— Марк? Он жив?! Что насчёт остальных?

— Не знаю. Он сбежал. Он что-то скрывает. Мы на углу Ломоносова-Первомайской, кафе «Штольня». Надо спешить, Бертран, в городе иномирцы…

— Сейчас будем. Приём.

— Приём. Бертран, приём. Приём. Сдаётся мне, это не первое исчезновение Старика из Чертогов…

— Что…

Голограмма растаяла, связь прервалась. Молния в последний раз, словно нехотя, озарила границы Матвеевки и угасла. Ливень стихал, капли долбили реже и тише, обратившись в мелкую морось.

— Ччто это за Чертоги ттт… такие? — клацая зубами, спросила Иветта. — Почему их нельзя покидать?

Глава 17

Убить бога

Время — это мираж,

оно сокращается в минуты счастья

и растягивается в часы страданий.

Давным-давно, после просмотра «Супермена», Вета мечтала оказаться на месте журналистки Лоис Лэйн и мчаться в облаках на пару с героем, за плечами которого красиво развевался бы синий плащ. Теперь был и плащ, и герой, и небо, однако, от желаемой радости не осталось и следа.

«Он использует тебя…» — горели огнём в голове слова Риммы. Они жгли калёным железом, вновь и вновь вспыхивая перед внутренним взором.

Разрывая клочья влажных туч, они летели над Демидовском, окутанным тьмой и страхом. В этот поздний час город не спал. Пламя жадно лизало деревянный музей местного писателя, от бутиков слышался звон бьющихся витрин, на площади перед кинотеатром грохотал стихийный митинг с факелами, но всё перекрывал истошный вой сирен нескольких милицейских «девяток», обливающих проспекты мертвенно-синим светом. На улицах творилось что-то страшное: подростки тащили за волосы в машину вопящую женщину, у «Маркиза» гремела перестрелка, у колонн театра толпа плотным кольцом окружила двух дерущихся, брызги крови возбуждали их, сводили с ума. Мимо промчалась белобокая «Скорая», где-то визжала пожарная сирена. Люди кричали, грабили, куда-то бежали, падали, вставали и снова бежали. Вета сощурилась, вглядываясь в нечто огромное белесое и колышущееся в переулке: блестящие жвала и скорпионий хвост, сегменты, сквозь которые просвечивали полупереваренные люди. Оно ползло, давя машины и сшибая фонари, перекусывая провода, что слабо искрились.

Стало дурно. Девушка сглотнула и закрыла глаза.

«Всё из-за меня. Но разве я могла иначе?»

Рука мужчины больно давила на рёбра, надёжно прижимая к телу. Тучи подло сеяли стылой моросью, но симбионт даже в полёте не давал продрогнуть ни ей, ни владельцу.

— Так что за Чертоги, Бертран?

Кардинал вздохнул:

— Ты что из греческих мифов помнишь?

— Ну… Эм… Зевс… Афина… Гарпии…

— Ясно… Короче, отцом Зевса был Хронос. Тот самый, что ушёл вместе с Мартином и Олегом. На заре времён Зевс осмелился свергнуть отца и занять его трон. Макджи рассказывал, поскандалили они тогда круто, много дров наломали… Так круто, что облик планеты необратимо изменили. Но Зевс был не самым плохим сыном. В конце концов, он велел титанам создать для отца Чертог Времени, чтобы Хронос мог править и не делить с ним Небеса. Но если Хронос уйдёт из Чертогов и заново займёт трон, миру, который ты знаешь, грозит разрушение. Мы навсегда выпадем из времени, оно остановится и уничтожит пространство.

— Но он же ходит по земле и ничего…

— Если бы он занял трон, нас бы уже… Постой… О, боги… Мартин сказал, что это не первое исчезновение… Боги…

— А кто сейчас на троне?

— Что?

— Кто сейчас занимает этот самый трон?

— Не помню… Никто, вроде бы.

— Никто? Как это «никто»?!