Ученик некроманта. Игры Проклятых - Александр Гуров

– Созидательница открыла мне глаза, уберегла меня от некромантской волшбы. Только благодаря ей я могу рассказать тебе правду, только благодаря Симионе я сама знаю, какие ритуалы проделывал над нами этот детеныш Тьмы. И поверь мне, сестра, они – ужасны.

– Я верю… верю… тебе, – с трудом сдерживая рвущиеся слезы, прошептала Энин.

– Мне нельзя было обрушивать на тебя все эти знания, прости, – как-то искусственно понижая тон голоса, пробормотала Анэт. Энин не выдержала и зарыдала, оплакивая неудачные чувства, неудачные привязанности и пристрастия. – Не волнуйся, сестра. Идем домой, идем в ту комнату, которую уже год мы называем домом…

Взяв рыдающую Энин за руку, Анэт повела сестру вон из Неметона, повела вон от того места, которое ошибочно считала проклятым…

Сандро пришел в себя и обхватил голову руками. Голова жутко болела, левой висок пульсировал от приступившей крови, правый мертвецки холодил даже мертвую руку. Сандро вздрогнул, пытаясь вспомнить, что с ним случилось, но ему не удалось. Разум потерялся в суматошном хаосе отрывистых мыслей. В сознании всплывали сотни неизвестных заклинаний, десятки разновидностей светлой магии, магии природы и порядка. Но при всем своем желании он не мог извлечь и намека на то, как эти знания угодили в его разум. Они просто присутствовали. Сандро чувствовал сумасшедшую усталость, бесконечное опустошение, словно его насильно заставили запомнить столько, сколько ни один мозг запомнить не мог.

– Ты прошел первый урок, – с некоим облегчением заговорил в голове голос Трисмегиста. Малейший звук вызывал приступ боли, малейший намек на новые знания отторгался памятью.

– Что? Что ты со мной делал? – скрипя зубами от бешеной мигрени, спросил Сандро.

– Учил, – коротко ответил Трисмегист, зная, в каком состоянии находится его подопечный.

– Сейчас ночь? Я ничего не помню…. – сокрушился мальчик, который вырос всего за один урок – или это лишь показалось внешне?

– Ночь, – согласился Трисмегист, в душе удивляясь способности мальчика ориентироваться без солнечного света, но эта способность за пять лет пребывания в подземельной лаборатории стала для Сандро нормой.

– Мне надо встретиться с Энин! – вскочил на ноги некромант. – Мне надо знать, как прошла наша с тобой волшба.

– Потерпи до завтра, – искренне попросил Трисмегист, но мальчик не хотел его слушать:

– Мне надо, Альберт. Прости.

Дух уже ничего не успел сказать, не смог влить в сознание мальчика ни единого слова. Весь разум юного некроманта сконцентрировался на девушке, и даже магия не могла разрушить пелены, связавшей его с Энин.

– И ты меня прости, – раздался в глуши лаборатории едва различимый приглушенный голос…

Сандро молнией примчался к покоям Энин и остановился, словно истукан, уже занеся руку, чтобы постучать в двери. Двери открылись сами, будто хозяйка уже ожидала гостя.

– Зачем ты пришел? – рысью набросилась на некроманта Энин. Она была настолько разочарована, настолько взбешена, что уже не чувствовала ни рабской покорности, ни страха.

– Я… я хотел тебя увидеть, – опешил Сандро. Он и не предполагал, что о его ночном визите и проведенном ритуале стало известно.

– Зачем ты это сделал? – указывая на узкий, едва различимый шрам от тонкого пореза, разгоряченно спросила Энин. Сандро не нашел ничего лучшего, как ответить правдой:

– Я боялся, что Анэт расскажет тебе о Неметоне…

– Правду? Ты боялся правды? Так знай: твои фокусы не подействовали на меня. Я все помню, помню, как ты приходил ночью, помню, как зачаровывал меня. И Анэт.

– Что она тебе наговорила?

– Правду, Сандро. Она открыла мне всю правду! А ведь я почти поверила тебе, поверила, что ты хороший! Но я должна была слушаться свою сестру: она всегда говорила, что некромантам нет веры. И она оказалась права. Как жаль, что я не послушала ее раньше, я смогла бы уберечь и ее, и себя от твоей магии.

– Это не так…

– А как? Ты не заколдовывал меня?

– Заколдовывал, но…

– Ты не заколдовывал Анэт? – Энин не давала сказать Сандро ни слова.

– Заколдовывал, но ты все не так…

– И Неметон выглядит так, как ты мне показывал?

– Да, – коротко ответил мальчик, и Энин на секунду заколебалась, услышав не тот ответ, на который рассчитывала.

– Ты лжешь, – с горечью в голосе произнесла она и почувствовала, как в одно мгновение симпатия, граничившая с любовью, превращается в ненависть. В душе Энин презирала это изменение, но ничего не могла с собой поделать. – Я не хочу больше слушать твою ложь. Прошу: уходи, уходи и не возвращайся. Если ты вернешься, я наложу на себя руки. Если понадобится, я задушу сама себя, но больше не стану подчиняться твоей волшбе…

– Я не заколдовывал твоих чувств! – попытался обратить неизбежное Сандро, но для этого было уже слишком поздно.

– Иди, – умоляя, потребовала Энин. – Я не хочу тебя больше видеть…

Сандро стоял, не в силах пошевелиться.

– Иди! Да иди же ты, наконец! – взорвалась Энин, и юный некромант не нашел ничего лучшего, как удалиться. Он не знал, что если бы остался, то история его жизни, история его любви обернулась бы иначе. Девушка не смогла бы сопротивляться своим эмоциям, своим чувствам – она бы простила. Но когда не стало рядом мальчика, Энин забыла о нем, выкинула из головы, как самое ужасное и злое, что с ней когда-либо происходило. Она прокляла то чувство, которое зарождалось в ее сердце, прокляла того, к кому это чувство было обращено. Проклятая любовь…

Глава 11

Час Безумия

Отступниками их звали, ренегатами. Но и по сей час неведомо, были ли они таковыми, отринули ли законы истинные? Известно одно – обладали они неправильной, неизвестной доселе магией. Могущество их витиеватой волшбы потрясло само Мироздание, но со смертью Трисмегистуса, чаровника Великого Трижды, умерло и его знание.

На века осталась магнетическая магия непознанной.

Густой мрак пожрал небольшую комнату, которая по размерам мало чем отличалась от кельи, но властвовала Тьма недолго. Порыв ветра заколыхал старые тяжелые занавески, открывая изъеденные молью дыры, в которые тут же заглянула любопытная одноглазая луна. Луна осветила холодными бледными лучами иссиня-черный, словно перо ворона, силуэт.

Он, свернувшись клубком, валялся на полу среди старых трухлявых книг. Его нечеловечески изогнутые пальцы впились в почерневшие, покрытые слоем столетней пыли напольные плиты. Обезумевший от боли, он исцарапал известняк до кривых белых линий, тонкие бороздки которых медленно заполняла густая темно-багряная, словно гнилая вишня, кровь.