Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас

несколько лет упорная борьба Министерства народного просвещения и православной церкви за руководство народным образованием. Святейший синод всеми силами стремился воспрепятствовать желанию Министерства народного просвещения перенять в свое ведение все школы[540]. В 1864 году результаты этой борьбы еще не были ясны и вопрос о том, какие учреждения будут готовить будущих учителей, оставался открытым. Православную церковь в этой борьбе поддерживал не только «День» И. С. Аксакова, но и «Московские ведомости» М. Н. Каткова. Эти издания оказывали влияние и на чиновников Виленского учебного округа, некоторые из них, как уже отмечалось, состояли в переписке и с И. С. Аксаковым, и с М. Н. Катковым. Другими словами, чиновники учебного округа своими действиями старались склонить чашу весов в сторону православной церкви.

Прибывшие в Ковенскую губернию семинаристы прежде всего попадали под попечительство директоров школ, которые вместе с чиновниками учебного ведомства должны были обучить будущего учителя. Семинаристы посещали школьные занятия и через несколько месяцев, после проведения пробных уроков, назначались учителями[541]. Литовскому языку в течение подготовительного периода они, похоже, не обучались, возможно, учили язык самостоятельно по книгам, которые для них подбирали чиновники учебного округа[542]. Н. Н. Новиков считал, что эту проблему возможно решить и на уроках: учитель учит детей русским словам, а дети учат учителя литовским: «Таким образом мало-по-малу, без особых усилий, почти шутя, дети привыкаются к учителю и наставнику, перестают чуждаться и даже в неурочные часы, против воли родителей, ходят в училище и готовы целый день проводить с наставником»[543].

Таким образом, Н. Н. Новиков вместе со своими единомышленниками из Виленского учебного округа приступил к реализации более быстрой, по его мнению, модели учреждения народных школ, предполагавшей, что приезжающие из внутренних губерний России семинаристы вместо того, чтобы сначала подготовиться к будущей работе, то есть выучить литовский язык и получить элементарные педагогические навыки, должны были почти сразу отправляться в «народные школы» и в процессе обучения литовских крестьян русскому языку осваивать литовский.

В этой ситуации возникала необходимость и в совсем других учебниках. Поэтому чиновники Виленского учебного округа позаботились об издании не одноязычных (на литовском языке в русской графике), но двуязычных учебников (литовский текст в кириллической графике и параллельный текст на русском языке)[544]. Такие буквари, а позднее и другие книги, изданные подобным способом, согласно официальной версии, имели двойную функцию: способствовать обучению литовцев родному, а также и русскому языкам и помогать русским выучить язык местного населения[545]. По той же схеме издавались и книги для латышских школ в Витебской губернии, в этих книгах рядом с латышским текстом в кириллической графике печатался русский перевод[546].

Решительный настрой и поспешность действий чиновников Виленского учебного округа иллюстрирует и ход учреждения народных школ в Ковенской губернии. Школы должны были открываться после получения согласия крестьян на учреждение и содержание ими школ[547]. Как в отчетах Д. Ф. Каширина, который должен был позаботиться об учреждении школ в Новоалександровском, Вилькомирском, Россиенском и Ковенском уездах, так и в отчетах Н. Н. Новикова подчеркивается, что практически везде крестьяне выражали согласие учреждать школы, в которых их дети будут обучаться русскому языку и Закону Божьему на литовском языке, кроме того, иногда они выражали благодарность царю и М. Н. Муравьеву[548]. Проверить эти утверждения «с обратной стороны», то есть найти свидетельства самих крестьян, вряд ли возможно. С одной стороны, эти школы в представлении крестьянства могли и не отличаться от существовавших раньше приходских школ, в которых иногда тоже преподавался русский язык. То обстоятельство, что крестьяне Ковенской губернии массово участвовали в восстании 1863–1864 годов, конечно, заставляет сомневаться в симпатиях к русским школам, хотя этого наблюдения в данном случае, конечно, недостаточно. Сохранились и донесения русских учителей и чиновников Виленского учебного округа, в которых говорится о том, что крестьяне не пускают детей в эти школы, дети не хотят учиться русскому языку, в связи с чем учителя и чиновники предлагают ввести обязательное посещение школ[549]. Конечно, возможно, крестьяне, согласившись сначала отдать детей в школы, позже поменяли мнение[550]. Но тогда возникает вопрос, знали ли они, выражая согласие, какими будут эти школы и какие предметы в них будут преподавать. С. Попов, Д. Ф. Каширин или Н. Н. Новиков, владея лишь русским языком, должны были при общении с крестьянами пользоваться услугами посредников. То есть существует возможность недопонимания. Однако не исключено, что чиновники учебного округа лукавили, общаясь с крестьянами. Так, С. Попов, видя, что в Тельшевском и Шавельском уездах крестьяне враждебно относятся к литовскому букварю в кириллической графике[551], в Поневежском уезде решил сменить тактику: пока крестьяне решали, учреждать школу или нет, он, агитируя, даже не упоминал о литовском букваре в русской графике и лишь позже показывал его нескольким благожелательно настроенным крестьянам, однако не везде. Кроме того, он объяснял крестьянам, что эта графика может быть и не введена[552]. Именно по этой причине не стоит слишком доверять утверждениям Д. Ф. Каширина и Н. Н. Новикова о том, что крестьяне с радостью соглашались на учреждение русских школ.

История начала учреждения «народных школ» в Ковенской губернии однозначно свидетельствует о том, что руководство Виленского учебного округа реализовывало политику, существенно отличавшуюся от той, которую предлагал А. Ф. Гильфердинг. Поэтому неудивительно, что и кириллица для литовских книг получила другую форму.

Введение кириллицы – инструмент ассимиляции литовского населения

Важная роль в имперской политике в отношении литовцев принадлежала Н. Н. Новикову. Прежде всего, можно остановиться на его излюбленной теме – литовской языковой ситуации. Н. Н. Новиков не ограничивался лишь наблюдениями о том, что литовского литературного языка не существует – существует лишь множество диалектов, причем наблюдается очень сильное влияние других языков, – но, основываясь на мнении неизвестных экспертов, предлагал и гораздо более детальные определения: «Нечто подобное должно сказать о всех проявлениях народного творчества: пословицы на половину смешаны с чужими; песни утратили родные мотивы, даже бытовой обычай представляется наблюдателю каким-то самородным обломком»[553]. Мы видим, что абсолютно незнакомый с литовским языком Н. Н. Новиков конструирует или перенимает удобные для него модели этнолингвистического описания. На основе такой оценки он делает выводы, которые действительно трудно интерпретировать: «Эта смесь говора дает надежду на возможность создать на развалинах разных говоров русский и жмудский языки»[554]. Скорее всего, здесь Н. Н. Новиков имел в виду функционирование этих языков: жители Ковенской губернии вместо множества диалектов должны были начать говорить на русском и литовском языках.