Ликвидатор - Валерий Горшков

— В машину его, — буркнул Жаров, кивнув на — микроавтобус. — Вы, — он ткнул волосатой лапой в стоящих рядом с ним бойцов, — дождетесь ментов и все им объясните. Никаких протоколов и никаких вызовов, если возникнут вопросы — пусть звонят мне… Поехали. — Полковник запрыгнул на переднее сиденье рядом с водилой, тоже одетым в штатское, и громко хлопнул дверью. Вряд ли он ожидал такого сопротивления со стороны застигнутых врасплох во время обеда трех сотрудников «теневой власти».

Меня затолкали в автобус, в котором сиденья располагались не поперек кузова, а вдоль затемненных окон, очень грубо кинули задницей на потертый кожзаменитель, прижали с двух сторон автоматами и, вероятно для порядка, пару раз съездили кулаком в челюсть. К стекающим из разодранной щеки и лба темным струйкам крови добавилась еще одна, появившаяся из уголка рта. Я умудрился неосторожно прикусить язык. Но зубы уцелели. Опять повезло.

Сидящий за баранкой боец завел двигатель, воткнул передачу, и «рафик» бодро сорвался с места. В это самое мгновение я вдруг вспомнил про Колесника, шесть тысяч долларов и белую «восьмёрку». Да, неувязочка вышла. Если он уже приезжал к ресторану, то сам всё видел. Ну а если нет — всё равно разберётся, что к чему. Не так часто ОМОН проводит задержания прямо в центре города, на глазах у одуревших от испуга граждан. Хотя сильно сомневаюсь, что хоть одно информационное агентство, газета или телевидение смогут докопаться, что же на самом деле случилось в «Астории».

Как я и предполагал, мы довольно быстро выбрались из Львова и скоренько покатили по какой-то очень прямой и не особенно ухабистой дороге. Всё правильно, сматываемся. Интересно, как там себя чувствуют Самурай и рыжий? Вряд ли они сейчас могут похвастаться гораздо лучшим, чем я, самочувствием. О том, каких дров они успели наломать в ресторане, можно только догадываться. Но понятно, что немалых. Один кореец чего стоит! А если ему дать время выхватить оружие? А если позволить достать кого-нибудь рукой или ногой?

Микроавтобус остановился. Где-то впереди долго звенел звонок, потом простучали железные колеса товарняка. Переезд. Звонок пропал, и мы снова тронулись с места. Убивать меня они не собирались, это очевидно. Насчет моих «приятелей» — не знаю. Всё может быть. Хотя сам захват выглядел, по меньшей мере, странно, если не сказать больше. Взять хотя бы…

— Эй, жмурик! — ствол автомата больно надавил на рёбра. — Ты чего такой резвый? Пистолетиком, тварь, балуешься, да?!

Я промолчал. Что-то говорить мне с вами, ребята, не особенно интересно.

— Оглох, что ли?! Падла… — И мне в бровь снова влетел крепкий, сжатый до белизны в костяшках кулак.

Ну конечно, давайте теперь поразачекаемся! Вы здесь хозяева, а я кто? Так, пустое место. Был человек — нет человека. Одним больше — одним меньше, какая разница? Только ничего вы со мной не сделаете, псы поганые, потому что нужен я вам! Не вам самим, конечно, а начальству вашему, которое только и ждет, чтобы предстал я пред их светлые очи, замученный, покалеченный и сломленный. А значит — готовый ради спасения шкуры долго и ласково трепать языком, благо без костей он, язычок. Только вот что я вам скажу, камуфляжные вы мои, — ни хрена вы от меня не услышите! Хоть бейте меня, хоть режьте. Так как правила игры, в которой вы меня так настойчиво пригласили участвовать, мне уже на девяносто девять с половиной процентов известны и тщательнейшим образом заучены. Следовательно, проиграете с сухим счетом! Без малейшей надежды хотя бы на одно очко в свою пользу. Правда, убить меня вы все-таки можете, не получив в итоге искомого, но здесь уже не мое дело, так как от меня совершенно не зависит. А говорить с вами все равно не стану.

Я уже начал уставать от езды, когда машина свернула с ровного и почти идеально прямого шоссе куда-то в сторону. Сразу же начало потряхивать на ухабах, натруженно загудели рессоры, обиженные, что их ни с того ни с сего вдруг заставили поработать на износ, и вскоре «рафик» остановился.

Меня подняли и вытолкали из салона. Шевелился я, наверно, недостаточно быстро, потому что кто-то сзади пнул меня ногой в… сами понимаете. Как в школе на перемене. Вокруг был высокий забор с натянутой поверх него колючей проволокой. Массивные трехметровые ворота, контрольно-пропускной пункт — серая деревянная будка с растянутой пружиной на дверях, аккуратно прибранная территория с тающими на солнце серыми кучами собранного за зиму снега, желтое четырехэтажное здание, очень похожее на воинскую часть, закрытые гаражные боксы, почти полные мусорные контейнеры в дальнем углу, две собаки, лениво развалившиеся возле своих перекосившихся будок и посаженные на цепи, уныло растущая прямо посередине плаца высокая береза. Типичная в/ч со своим, установленным Генеральным штабом, номером. Только покинутая военными и отданная под расположение моих радушных нынешних хозяев, так почтительно и деликатно обращавшихся со мной по дороге.

— Вперёд! — до моих ушей долетела очередная команда, и я, уже кое-как справляясь без посторонней помощи, поковылял к входу в здание.

Конвоировали меня только два омоновца, остальные четверо, ехавшие в нашем микроавтобусе, стояли возле будки у ворот и курили. Уехавший от «Астории» раньше «рафик» уже стоял здесь, так же как и «Волга» полковника Жарова. Вся весёлая компания снова в сборе.

Один из парней в чёрной маске предусмотрительно прошел вперёд и открыл двери, пропустив в здание скованного наручниками «мафиози» и держащего его под прицелом коллегу по оружию. Едва я очутился в полумраке внутреннего помещения, как в лицо мне пахнуло сыростью и навечно устоявшимся в этих стенах запахом казармы. Одна лестница шла вверх, вторая вниз, в подвал. Именно туда меня и повели.

Мы спустились на восемнадцать ступенек. За моей спиной с лязгом и скрипом давно не смазанных петель захлопнулась металлическая дверь. Впереди, перпендикулярно ко входу, маленький трехметровый проход от двери упирался в коридор, тускло освещённый висящей в черном пластмассовом патроне под потолком лампочкой,

— Налево! — В позвоночник снова уперся холодный ствол «узи».

Мы очутились в типичном армейском карцере, куда сажают провинившихся солдат в отдалённых от центральных населенных пунктов, где имеется благоустроенная «губа», частях. Здесь были четыре камеры с вмонтированными в стальные двери круглыми стеклянными глазками, выходящие друг напротив друга по обе стороны коридора. В самую дальнюю завели меня. Один из конвоиров встал в дверях с направленным прямо мне в затылок автоматом, а второй развернул меня лицом к сырой, облупившейся от старости стене, снял наручники и грубо — а как же иначе! — толкнул вперед, вмазав лбом в отслаивающуюся синюю краску на стене. Затем оба вышли и захлопнули за собой дверь. В замке глухо заскрежетал ключ.

Я оказался заточенным в четырех каменных стенах. Чудом пробившийся сквозь неимоверно грязное зарешеченное окошко под потолком луч солнца несмело упал на мое окровавленное лицо. В камере не было ни деревянных нар, ни раковины, ни даже параши. Только закопченный потолок с паутиной и шелушащиеся от сырости стены со стекающими по ним холодными каплями конденсата. Я тяжело опустился на грязный цементный пол, прислонился спиной к стенке и вытянул ноги. Разбитое лицо и разорванная изнутри щека, опухшие и покрасневшие от поражения резиновой пулей кисть и щиколотка — всё это нестерпимо ныло. Мой дорогой импортный костюм превратился в половую тряпку, белая рубашка и галстук обильно пропитались потом, грязью и стекающей с лица кровью, новые «командирские» часы разбились и сильно поцарапали кожу.

Аккуратно, стараясь не причинять боль, я потёр запястья, на которых остались кровоточащие вмятины от наручников. Я облизал их языком, ощутив во рту соленый привкус крови, как мог, протер слипающиеся от саднящего лба веки и, подтянув колени и опустив на них подбородок, закрыл глаза.

Совершенно непроизвольно я прислушался к доносящимся со всех сторон звукам и смог различить еле слышный человеческий стон. Он доносился не из соседней камеры, а откуда-то издалека. Затем я отчетливо услышал голоса двух переговаривающихся друг с другом мужчин. Разобрать слова было невозможно, но один из них что-то отчаянно пытался доказать второму. Тот не соглашался, постоянно перебивая его резкими, категоричными репликами. Так продолжалось минут пять, потом снова все стихло. И опять послышались стоны. На этот раз стонали гораздо громче. Время от времени стоны переходили в заунывный вой и даже в слабый, обессиленный крик.

У меня по коже побежали мурашки.

Мои мысли лихорадочно крутились, завязывались в клубок, в узел, но не смогли привести меня ни к какому логическому решению. Неужели тогда, в ресторане, когда этот лысый мужик в костюме представился и приказал сдать оружие… неужели я… ошибся? Сейчас я уже не уверен в правоте своего тогдашнего решения, вынудившего предпринять незамедлительные действия. А еще я убил двух спецназовцев… Убил ли? Ведь не было крови на асфальте, ничего там не было! Но с другой стороны, с такого близкого расстояния «стечкин» пробивает даже бронежилет. Хотя и здесь возможны варианты. Новые, кевларовые, могут и выдержать… Но все равно, без сломанных ребер и серьезных ушибов — куда более серьезных, чем оставили на моем теле резиновые пули, — здесь не обойтись. Значит, двоих я всё-таки из строя вывел. Не считая громилу, которого использовал как таран для витрины. Еще неизвестно, как он там упал. Мог и шею себе свернуть…