Жанна д’Арк. «Кто любит меня, за мной!» - Наталья Павлищева

Людям, прекрасно знающим друг друга, не нужны долгие предисловия, епископ был откровенен:

– К чему вам девчонка?

Если честно, то прелат удивил королеву-тещу. Она ожидала чего угодно, только не заботы о Деве, а еще никак не думала, что ее интерес к девчонке заметит де Шартр.

– А вам?

Не отвечая на встречный вопрос, епископ задал следующий:

– Куда ее теперь девать? Свое предназначение выполнила…

– Чем вам мешает Дева?

Глаза епископа чуть сузились. Какого они цвета? Никогда Иоланте не удавалось взглянуть в глаза де Шартра, если честно, то не очень хотелось, казалось, что там скрыт вход в преисподнюю.

– За ней чернь, которую не удовлетворит только Реймс и какие-либо договоренности с тем же Бургундцем. Значит, с армией нужно идти против Бедфорда до конца, а это еще годы войны и расходов. Если этого не сделать, то масса бездельников, у которых в руках оружие, превратится в настоящее бедствие.

– Неужели вас беспокоит безопасность за пределами дворца?

– Ничуть, но я не желаю, чтобы завтра бушующая толпа черни ворвалась в мой дом. – Епископ встал, взволнованно прошелся по комнате, остановился у окна, задумчиво глядя на кружащих горластых ворон. – Раскаркались! Нужно придумать, как все осторожно свести на нет. Англичане и Бургундец согласятся на определенные уступки, уже готовы согласиться, но эта девчонка… Чувствует моя душа, что мы с ней еще наплачемся.

Королева молчала, она была не готова к такому разговору, никогда не задумывалась столь серьезно о последствиях достигнутого. В эту минуту она поняла, насколько поверхностны были ее собственные суждения и со сколь серьезным соперником имела дело в последние годы. Прелат рассуждал словно сам с собой:

– Конечно, самой лучшей была бы ее героическая гибель в бою, но девчонка действительно словно заговоренная! Несколько раз ранили, а убить не могут. И не отравишь… Даже скомпрометировать не удается, чиста, как слеза ребенка!

Невольно подивившись поэтическому сравнению в устах епископа, Иоланта вдруг усмехнулась:

– Убить… отравить… Глупо. Чем вы собирались ее компрометировать? Небось объявить, что она тайно служит годонам? Что бы ни твердили, но мужчины куда более примитивные создания, чем женщины. Компрометировать можно иначе, куда изящней и безопасней.

– Как?

Епископ уже понял, что в голове королевы родилась какая-то идея.

– Предоставьте это мне (так я тебе и рассказала!). Только постарайтесь не мешать и во всем положитесь на мой опыт.

Да уж, опыта у Ее Величества королевы-тещи Иоланты, сестры четырех королей, не занимать…

– Не скажете?

Иоланта с улыбкой махнула на епископа веером:

– Нет, вы только все испортите своим мужским грубым вмешательством!

– Девчонка зарвалась, – все же попробовал объяснить де Шартр, – она считает, что без нее победа была бы невозможна.

Иоланте очень хотелось возразить, что так оно и есть, но спорить королева не стала:

– Я помню о заслугах и недостатках Девы. Мне они совершенно неважны… Дева все же женского, а не мужского рода, а потому либо я ее отвлеку от военных утех совсем другими, либо…

Уходя от Иоланты Арагонской, епископ Реньо де Шартр мысленно выругался, упрямая теща Карла так и не сказала, что задумала, даже намека не подала! Ох и хитрая женщина! С такой тягаться было одним удовольствием, только как бы теперь все не испортила… Девчонка действительно стояла у де Шартра поперек горла, ее влияние на людей было столь сильным, что Церкви оставалось находиться при этой деревенщине на вторых ролях. Это хорошо, когда нужно вести солдат в бой, но не все же время! Епископ был с королевой откровенен, он действительно боялся излишнего влияния «посланницы Господа», как она себя звала, и куда теперь девчонку девать, попросту не представлял.

Беспокоился не один он, все, кто не ходил с Девой в атаки, не мерил Францию ногами, не переплывал реки, не бросался с мечом на врага, ломали головы над будущим девчонки из Домреми. Даже те, кто был с Жанной в Орлеане или в Жаржо, кто собирал войско в Блуа, тоже думали. Это Ла Гир жил одним днем и интересовался только делами в армии, а вот прекрасный герцог уже несколько разочаровался во всем. Победы – это хорошо, но деньги для выкупа тестя и возврата собственных долгов все равно не появились. Кажется, герцог Алансонский начал понимать, что особой благодарности от короля не дождешься, придется рассчитывать на собственные силы… И он все чаще поглядывал в сторону своих земель, Деве все равно, ей достаточно доспехов и коня, кулака под головой и куска хлеба с водой, а герцогу нужно многое. От супруги неслись письма с просьбами поскорее возвращаться. Жан понимал, что сказывается и ревность к Деве, женщинам не понять, как мужчина может находиться рядом с крепкой красивой девушкой и не желать ее. Это способны осознать только те, кто побывал рядом с Девой, особенно в бою или походе, а женщин среди таковых не наблюдалось. Дева единственная, ее даже язык не поворачивался назвать Евиной дочерью, она Дева, и этим все сказано! Но Жан Алансонский чувствовал, что оправдываться придется, и это заметно снижало его рвение.

Да и к чему рваться? Орлеан освободили, Реймс взяли, Карла короновали… Неужели она верит, что Карл собирается брать Париж? Герцог подозревал, что, не будь самой Девы, новоиспеченный король и вовсе ушел бы за Луару и сидел в своих замках, слушая мессы, охотясь и плодя детей. Может, так и надо?

Но время шло, от безделья началось брожение в армии, сама Дева мучилась, не получая разрешения вернуться в Домреми и не зная, чем заняться.

Изменилось отношение к Жанне и у простых людей, встречавших ее в городах как святую. Если сначала в Вокулёре, а потом в Шиноне, Блуа и Орлеане на нее смотрели как на освободительницу, за которой нужно идти в бой против годонов, то теперь норовили коснуться, чтобы излечиться, подсовывали детей, просили явить чудо… Сколько ни объясняла, что она не святая, что с таким же успехом сами матери могут излечить прикосновением своих детей, что она не показывает чудес, потому как не для того пришла, ничего не помогало! Иногда Жанну брало отчаяние. Ну почему они не понимают, что она просто служит делу, порученному ей архангелом Михаилом и святыми Екатериной и Маргаритой, она не сама, она лишь орудие?

Понял, кажется, только Жиль де Ре, но и тот осуждал, напоминая, что Дева уже выполнила свою миссию, значит, пора домой. Жанна отчаивалась:

– Если я уйду, король бросит все.

Барон был мрачен:

– Я тебе советовал не спешить в Реймс!

Карла начала раздражать Дева. Пока он сам себе не желал в этом признаваться, но в глубине души уже понял. И даже понял почему.

Давно ли дофин твердил, что без нее у него не хватит сил? Это была правда, действительно без понимания, что там впереди есть Дева, посланная Господом, знающая, куда вести и как идти, и берущая на себя ответственность за решения, Карл бы не справился. Он признавал Жанну едва ли не поводырем своим, был ей благодарен за коронацию, готов выполнить любую просьбу и даже несколько сразу… Что изменилось? Перед королем все та же Дева, все так же призывающая к освобождению Франции и изгнанию годонов, но Карл уже не мог слышать ее призывы! Почему?

Беда в том, что эта неугомонная девчонка не просто не собиралась останавливаться сама, она требовала, чтобы вот так же, забыв обо всем, забыв налаживающуюся спокойную жизнь, и король жертвовал собой, штурмуя бастионы! Ей казалось нормальным, чтобы Карл, забросив свои любимые занятия, жил только войной и горел праведным огнем против годонов, воодушевлял французов на подвиги. Это хорошо, но до определенных пределов. Для войны есть маршалы, адмирал, капитаны наконец, вон ее приятеля де Ре в маршалы возвел, пусть старается, не королю же в палатке спать и только о несчастных нормандцах думать?!

Дева так не считала, решив, что, короновав Карла, она переложила на его плечи заботы об остальной неосвобожденной Франции. Жанна искренне не понимала, почему теперь-то Карл тянет и тянет. Какие могут быть переговоры с годонами или отход за Луару?! Не ради одной коронации и обретения де Шартром епископства они так рвались в Реймс! Пока хоть один годон живет на земле Франции без приглашения, нельзя успокаиваться! Жанна горела ненавистью ко всем захватчикам и ожидала этого же от остальных, тем более от коронованного Карла.

А тот не желал жертвовать своей жизнью и спокойствием ради сомнительного удовольствия быть впереди армии на коне и со знаменем в руке. Карл не воинственен, он склонен все решать советами и договорами, а то и не решать вовсе, авось как-нибудь решится само. Пока Дева так и поступала – решала сама, все шло хорошо, но теперь она требовала от самого короля деятельного участия, причем участия вроде своего собственного – жертвенного! Это королю казалось полной глупостью, Карл любил Францию, но не до такой степени, чтобы жертвовать собственной жизнью. Да и дело ли короля нести знамя впереди штурмующих?!