Водоворот чужих желаний - Елена Михалкова

— Чертова шлюха!

Лес взорвался криками. Сонный и спокойный пять минут назад, теперь он превратился в ловушку, в глубину которой загоняли Катю. «И никто не выйдет на крик, — крутилось у нее в голове, пока она мчалась, перепрыгивая через сугробы. — В этом районе никто не выходит на крики».

Она услышала сопение сзади, метнулась вправо, затем влево и, не оглядываясь, помчалась, пытаясь выбежать из парка.

Но шестеро бежавших за ней были быстрее и проворнее.

— Санек, левее бери! Уйдет, сука!

— Не уйдет!

Они играли. Они и не думали всерьез, что она на самом деле куда-то убежит от них. С азартом веселых молодых зверей, они загоняли добычу и были уверены в том, что им ничто не помешает поиграть с ней вволю, когда она окончательно обессилит.

Монстры. Чудовища этого леса, с лысыми головами, изуродованными лицами, омерзительными голосами. Выродки района, в котором никто никогда не выходит на крик.

— А, попалась!

Один из догонявших — страшный, тонкогубый, как вурдалак, — кинулся Кате под ноги, и она упала, выронив сумку. Не успев вскочить, упала снова и покатилась куда-то вниз, не заметив, что выбежала на склон оврага. Перед глазами бешено мелькали кусты, ветка хлестнула ее по лицу, и Катя провалилась в неглубокую яму, скрытую сугробом и кустами.

— Э, где она?

— Там, внизу, никуда не делась.

— Парни, я спускаюсь.

Вжавшись в снег, Катя, онемев, прислушивалась к мату, которым перебрасывались преследователи. У нее не было сомнений в том, что ей найдут через три минуты, максимум — через пять. «Они меня изнасилуют и убьют. Это нелюди. Мне никто не поможет».

Она провела ледяной рукой по горячему лбу и вдруг разглядела на снегу перед собой русалку, выпавшую из кармана. Машинально взяла ее, стряхнула снег и вдруг отчетливо поняла, что все, что ей нужно, — это только загадать желание. Одно желание! Например, спастись от них! И тогда она спасется, и все будет хорошо.

Русалка лежала в ее руке, и время для Кати словно остановилось. Потемневшими глазами она смотрела на русалку, а в памяти ее прокручивалось все, что случилось с того момента, как она взяла с полки теплую фигурку. Она вспомнила, как устроилась на работу, как гуляла с собакой Вотчина, как он рассказывал ей о том, что бережет свое желание. И как его убили.

В глубине ее души поднималось чувство, что она собирается сделать что-то неверное — то, что поможет ей только на время. А потом все вернется на свои места. Только в этом «потом» у нее не будет русалки, глядящей черными провалами глаз, изогнувшейся так, словно она собирается нырнуть в снег. Катя не могла объяснить свою уверенность, но знала, что фигурки у нее не будет.

Слева от Кати темнел какой-то предмет, который она поначалу приняла за короткую ветку. Но, взяв его в руки, обнаружила, что это обломок от лыжи снегоката — прочный, ребристый. Катя спрятала русалку в карман пуховика, закрыла его на «молнию». Собрала остатки мужества. И поднялась из своего укрытия — как раз вовремя для того, чтобы увидеть всех шестерых, спустившихся в овраг.

Они окружили ее полукругом — ухмыляясь, перебрасываясь похабными репликами, готовясь повалить ее на затоптанный снег. Катя смотрела на них, но теперь видела не монстров, каждый из которых был сильнее нее, а подростков — низкорослых, уродливых, туповатых. Вшестером они были силой, с которой она не смогла бы справиться. Вшестером. Но не по одному.

— Чего ждем? — спросила Катя, мысленно прикидывая, кто из них наиболее опасен. Выходило, что самый старший на вид, коренастый — тот, который назвал ее цыпой.

— А ты куда-то торопишься?

Они заржали, и в ту же секунду, воспользовавшись их расслабленностью, Катя рванулась в сторону и ударила ближнего, стоящего к ней.

Это был не настоящий удар — куском обломившегося полоза она полоснула ему по лицу наискось, вцепившись в черный скользкий пластик изо всех сил, чтобы удержать его.

— А-а-а! — Парень с криком отшатнулся, зажимая рукой подбородок, из которого на снег закапали темные капли.

— Чуваки, у нее нож!

— Вот стерва!

Не теряя ни секунды, девушка бросилась бежать вверх по склону оврага. Пробежать ей удалось несколько метров, а затем она начала карабкаться, молясь о том, чтобы не скатиться обратно. Полоз в руке мешал, и она не задумываясь, сунула его в зубы.

— Стой, сучка!

Обернувшись, Катя увидела троих подростков, лезущих прямо за ней. Двое других остались стоять возле раненого. Остановившись на секунду, она подождала, пока один из преследователей приблизится, и лягнула его ногой по голове. Удар был слабый, но и его хватило, чтобы парень, потеряв равновесие, покатился вниз, увлекая за собой второго.

Не прислушиваясь к ругательствам и угрозам, доносившимся снизу, Катя лезла вверх — туда, где из-за снежного края вырастали стволы деревьев.

«Только бы не свалиться. Только б не свалиться».

Бросив короткий взгляд через плечо, она увидела, что последний из ползущих за ней отстал. Неудивительно: Катя карабкалась как зверек — цепкий, проворный, быстрый. Страх по-прежнему оставался в ней, но больше не парализовал движения, не мешал думать и просчитывать действия на шаг вперед. Страх стал ее помощником. От него чутье обострилось, и она безошибочно понимала, куда можно ставить ногу, а какой участок пути нужно обогнуть, чтобы не съехать вместе с лавиной снега.

Когда она выбралась из оврага, то даже не обернулась, чтобы не тратить драгоценного времени. Она опередила их, и опередила изрядно, но у нее не было никаких сомнений в том, что на прямой они быстро наверстают упущенное.

Ей нужно укрытие. Оставаться в парке было равносильно смерти, и Катя, тяжело дыша, побежала обратно к домам, по фасадам которых были разбросаны редкие желтые квадратики освещенных окон.

Маша встала с постели, запнулась обо что-то мягкое и чуть не упала. Внизу визгливо заворчали, и она по голосу узнала Антуанетту.

— Цыц! — тихо, но сурово сказала Маша. — Радуйся, что тебя не раздавили.

Она присела, нащупала в темноте шелковистый загривок и провела по нему ладонью. Терьер быстро облизал кончики пальцев влажным языком.

— А где Бублик? Ты почему на полу спишь?

— Сейчас ты тоже будешь на полу спать! — Бабкин присел на кровати, потер глаза. — Почему колобродишь посреди ночи? Который час?

— Не знаю. Я почему-то проснулась.

Маша виновато пожала плечами, села на кровать. Она и в самом деле не знала, отчего проснулась.

— Сон плохой увидела? — Бабкин положил лапу ей на шею, начал медленно, нежно массировать.

Маша зажмурилась от удовольствия.

— Нет, мне ничего не снилось.

Рука на ее шее замерла.

— А что тогда? — удивленно спросил Сергей.

Удивление его было понятным: Маша спала по ночам, как сурок, и разбудить ее мог разве что Костин плач. Но Костя уже вышел из того возраста, когда дети плачут по ночам. А выражение «не спится» было к Маше неприменимо.

— Не знаю… Сама не понимаю, правда.

Она зажгла ночник и посмотрела на мужа, щурившегося от света. Заглянула в комнату к сыну: Костя крепко спал, свесив руку с кровати. Маша поправила руку, осторожно прикрыла дверь и прошла по квартире, удивляясь себе.

— Отчего-то ведь я проснулась, правда?

Она вернулась в комнату, где хмурый Бабкин разглядывал двух терьеров на кресле: Тонька забралась к Бублику и теперь пыталась потеснить его. Тот в ответ сонно огрызался.

— Никак не пойму, в чем дело, — проговорила Маша. — И Антуанетта наша лежала на полу, когда я встала. Что совсем ей не свойственно.

— Пакость какую-то задумала, наверно. Хотела тебя за голую пятку цапнуть.

Собака подняла голову и выразительно посмотрела на Сергея.

— Да ладно, я пошутил. Смотри-ка, Машка, она обижается.

— Она вообще умница, — рассеянно ответила Маша, думая о том, что заставило собаку лечь на пол. Антуанетта предпочитала кресло и диван. — Кстати, интересно…

Не договорив, что же ей интересно, Маша встала, ни о чем не думая, подошла к окну и раздвинула шторы.

Внизу, на белом снегу, стояла одинокая маленькая фигурка, и, задрав голову, смотрела на Машу.

— Боже мой! — ахнула та. — Катя!

Бабкин в один прыжок оказался возле жены. Ее поражала эта его особенность — с виду большой и неповоротливый, как медведь, Сергей при желании проявлял удивительную ловкость и быстроту реакции.

— Кто это?

— Это Катя!

— Та самая?

— Да! Сережа, у нее что-то случилось. Я пойду…

— Сиди! — оборвал ее Бабкин, уже стоя с другой стороны кровати и натягивая джинсы. — Никуда ты не пойдешь в первом часу ночи. Я сам за ней спущусь.

Пятнадцать минут спустя он сидел на полу, на пушистой искусственной шкуре, купленной Машей специально для него, и рассматривал девушку, сжавшуюся в комочек на кухонном диванчике.