Сибирский Робинзон - Андрей Черетаев

С моим ножом делать здесь нечего. Разве что пращу смастерить да попробовать в лоб засветить старому оленю! Вожак словно поняв меня, покачал головой и поспешил прочь, увлекая все стадо. Олени уходили осторожно, стараясь копытами не пробивать наст. Через несколько минут стадо скрылось, и больше его я не видел.

Вершина возникла на моем пути неожиданно. Сначала между деревьями показалась обнаженная скала, похожая на выпирающую сломанную кость, а затем голубой лоскуток неба над нею. От нетерпения я прибавил ходу и вскоре оказался почти на самом верху, заросшем редкими деревьями, в основном березами и орешником. Оставалось сделать последний рывок и забраться на саму скалу.

Вблизи она оказалась огромной. Несмотря на отвесные стены, во многих местах скала была разрушена и покрыта трещинами. Глубокий разлом делил весь скальный массив на две почти равные части.

Поправив одежду, я стал карабкаться вверх. На мое счастье трещины и многочисленные уступы сделали подъём сносным и почти безопасным. Впрочем, обёрнутых в обмотки ног я почти не чувствовал, отчего боялся, что оступлюсь и сорвусь вниз.

На довольно просторной скалистой площадке я прилёг передохнуть. Лежал и смотрел в голубое небо, которое проглядывало из сплошного потока серых туч. Оно было так близко, что, казалось, протяни руку и коснешься… Никогда в своей жизни я не видел небо столь близко, если не считать катастрофического путешествия на самолете. Это было настоящее небо, не прокопченное выхлопными газами города, не подсвеченное миллионами фонарей и прожекторов. Я смотрел на него и тонул в нем, как иногда тонут в глазах любимой женщины.

Восстановив силы, я поднялся на ноги и осмотрелся. Внизу раскинулось бескрайнее море тайги. Горные отроги, заросшие деревьями, казались застывшими огромными волнами. Только самые высокие гранитные скалы, словно островки, возвышались над тайгой. Где-то там внизу бежала под ледяным панцирем река и, может быть, кружила в поисках добычи стая волков, а также бродили медведи, лоси, олени…

«Ну, медведи, скорее всего, спят, — подумал я, — не хватало нарваться на злобного шатуна… Будь повнимательней, дружище, от черта косолапого тебе не смыться!»

Ничто не радовало глаз, ни дороги, ни дымка над людским жилищем, ни единой человеческой души. Куда ни кинь взгляд, всюду тайга. Зимой, обильно засыпанная снегом, она серая и безрадостная, а вот летом, наверное, притягательная, радующая глаз. Но только с высоты, издалека. Тайга всегда опасна. В ней и летом полно ловушек. Скольких она сгубила в своих болотах? Скольких утопила в быстрых холодных реках? А скольких сожрали, населяющие ее, хищники?

Я вдруг почувствовал на себе её голодный взгляд.

— Я вижу, какая ты на самом деле! — закричал я. — Я знаю, как ты страшна и коварна. Ты во стократ сильнее и умнее всех хищников, что обитают в твоих лесах, но тебе, слышишь, — бешено, надрывая горло, орал я, — тебе меня не одолеть и не запугать! А знаешь, почему? Потому что я человек, царь природы, а ты только куча дров и потенциальное сырье для туалетной бумаги! Ты думаешь, что я не вырвусь из лап твоих. Ошибаешься, очень скоро вырвусь, слышишь? Очень скоро я буду дома. А то раскинулась тут передо мной, показываешь, какая ты могучая… Хрен тебе!.. На, выкуси!..

Я ещё долго продолжать бы рвать глотку, если бы не заметил блестящую серую точку, движущуюся по небу.

«Вертолёт. Это же вертолёт!»

Я стоял и заворожено смотрел на винтокрылую машину, — я уже мог разглядеть её окраску, настолько близко вертолет подлетел ко мне. От волнения у меня перехватило дыхание. Я не верил своему счастью.

«Нашли, нашли, — моей радости не было предела, моя душа готова была выскочить наружу. — Нашли, нашли, спасибо тебе, Господи, спасибо».

Мне хотелось рухнуть на колени и благодарно сложить руки. Я уже мысленно подвёл черту под своей робинзонадой, когда вертолёт неожиданно изменил курс. Я просто не поверил своим глазам.

— Эй, — вначале неуверенно сказал я, — эй, постойте, — прошептал я уже с ужасом, понимая, что разворачивается не вертолёт, а моя надежда, моё спасение. И когда до меня окончательно дошло, что я остался незамеченным, я с отчаянием, смешанным с гневом, подпрыгивая, закричал что было сил:

— Стойте, стойте, я здесь, здесь!

Я прыгал и размахивал руками, но всё напрасно. Вертолёт удалялся. Нужно было что-то делать, предпринимать, — я сходил с ума от отчаянья, — не прыгать, а действовать. Я заметался по скале, не зная, что предпринять. В голове царил полный сумбур.

«Спуститься и догнать его, — возникла сумасшедшая идея, изначально невыполнимая. — Нужно срочно спуститься!»

Действительно, взобраться на скалу было делом не из легких, а спуститься — архисложным, тем более в обувке совершенно не предназначенной для альпинистских трюков. Покряхтел я, пометался, да и стал, упираясь всеми конечностями, сползать вниз. Несколько раз я чуть было не сорвался, но, поцарапав лицо и ободрав руки, кое-как спустился на грешную землю. Со всего духу я помчался в ту сторону, в которую полетел вертолёт. Я бежал без оглядки, ежеминутно рискуя врезаться в какое-нибудь дерево, с большой скоростью скользя по насту. Любое столкновение или неудачное падение привело бы к серьезной травме. Но в тот момент я забыл об осторожности. Ведь вертолет улетал, улетал без меня…

Я бежал, и отчаянье гнало меня вперед, придавая сил. С каждым шагом ноги все глубже проваливались в снег, иногда по самое колено, и тогда я падал, но тут же вскакивал и бежал дальше. Я бежал молча, только отчаянье с каждым нервным вздохом и всхлипом вырывалось наружу. Я бежал, обливаясь потом, стекавшим на глаза, который смешивался со слезами. С каждым шагом отчаяние всё сильнее и сильнее заполняло мою душу и разум. Я понимал, что вертолёт всё-таки улетел, но продолжал бежать. Ветки больно били по лицу, оставляя кровавые царапины. Обмотки на ногах распустились, мешая мне. В каком-то безумии я изловчился и скинул их. Теперь я бежал в одних ботинках, не обращая внимания на раны, ссадины, снег и холод. Бежал и, казалось, ничто не могло меня остановить, вот с какой силой гнали меня отчаяние и желание жить, но…

Не сбавляя скорости, я решил перепрыгнуть через, торчащий из снега сук поваленного на землю дерева, но нога зацепилась за него. Я потерял равновесие и, падая, продолжал думать о вертолёте. Я не просто шлепнулся в снег, а кубарем прокатился несколько метров, пока, наконец, обессиленный и мгновенно потерявший надежду, не замер на белом снегу.

— Ну что скажете, Василий Петрович, полетим сегодня? — спросил штурман Гриша своего командира, который не спеша подходил к вертолету. На лице Петровича читалось недовольство и желание сказать что-то резкое. Нехорошее, нецензурное.