Шофер (Управдом, часть 3) - Андрей Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дворник покрепче перехватил метлу, склонив голову, посмотрел на Травина. Тот взгляд понял правильно, протянул ещё одну папиросу.
— Так вот, дурное это место, хулиганьё местное собирается, водку пьют и безобразничают, песни орут срамные, фонари-то тоже Пурищев зажигать должен, а он пьёт. Я это уже говорил? Поелику, товарищ, так сказать, порядка нет, вот и творятся здесь непотребства. Так и доложите начальству.
— А что за хулиганьё?
Дворник внезапно выпрямился, зашуршал метлой, и на вопросы Травина отвечать отказался.
— Знать не знаю, — заявил он, — вам эти вопросы в милиции лучше задать, и вообще, не мешайте, товарищ, трудовой деятельностью заниматься, у вас своя работа, а у меня своя.
Молодой человек посмотрел на часы, стрелки показывали половину шестого, и решил последовать совету дворника, зайти в шестнадцатое отделение милиции, которое от сквера было в пяти минутах ходьбы, на бывшей Долгоруковской улице. Только там Травину никто в его поисках помогать не собирался. Дежурный, когда узнал, что пострадавшая жива, хоть и не очень здорова, Сергею посочувствовал, да и только.
— Хулиганья здесь целый район, — мрачно сказал он, — вы, товарищ, вечерком пройдитесь, и сразу их увидите. Если что, я шучу, не надо здесь поздно вечером ходить. За беспокойство благодарствуем, с двадцать четвёртым отделением, к которому больница приходится, я сейчас свяжусь, но вы же сами сказали, что гражданочка выпимши была, а с такими всякое случается.
Он записал фамилию милиционера, которому Травин отдал ключ и сумочку Серафимы, и выпроводил гражданина на улицу, чтобы тот не мешал работе.
* * *
Ковров закончил осматривать драгоценности, разложил их на бархатной материи. В этот раз неизвестный вор из Гохрана притащил несколько браслетов, серебряные серьги изумительной по тонкости работы с кошачьим глазом, колье с сапфирами и два крупных бриллианта без оправы, всего на сорок тысяч рублей, если по обычной цене считать.
— За это он запросил десять тысяч, и четыре тысячи за прошлый товар взял, — Шпуля внимательно смотрел на оценщика. — Имеете что сказать?
— Имею спросить, — Ковров оторвался от блеска камней, выпрямился, — он так и будет носить понемногу каждые три дня?
— Или реже, — кивнул Шпуля. — Всего вещичек почти на миллион будет, а он хочет за них двести пятьдесят косых. Но этот поц боится отдавать всё и сразу.
— Даже если последний товар не оплатите, он не прогадает. Умно. Только, господа, это на три-четыре месяца растянется, за такое время кто-нибудь пронюхать может. Дайте угадаю, есть какой-то тайник, куда он кладёт стекляшки, а потом вы кладёте туда деньги и достаёте новые украшения. Тайников не может быть много, оборудовать надёжный то ещё занятие, всего их наверное два, или три, или вообще один. Ценности не маленькие, кому-то поручить опасно, наверное, вы, господин Радкевич, их забираете, другому такое не поручишь, значит, со временем примелькаетесь, люди вопросы начнут задавать ненужные. Нет, господа, мы так не договаривались, вы сказали, дело быстрое и чистое, а получается долгое и с душком.
Радкевич и Шпуля переглянулись, Гершин едва заметно качнул головой.
— Хорошо, — сказал он, — предположим, так и есть, в общих чертах. Что вы предлагаете?
— Ценности эти он наверняка не носит каждый раз из учреждения, а где-то все спрятал и потихоньку оттуда достаёт. Надо выследить субчика, и отобрать. Рыльце у него в пушку, в милицию не побежит, а поскольку с вами связался, серьёзных людей за ним нет и обратиться не к кому. Два-три раза, и мы его раскусим, подлеца, а там уже всё наше будет.
— Ну вот, я же говорил, — Радкевич рубанул ладонью воздух, не обращая внимания на предостерегающий жест Шпули, — вскрыть надо этого барыгу, и обнести. Николай Павлович правильно говорит, посмотрим, где живёт, проследим, где золотишко прячет и бах, накроем. И платить ничего не надо, и чужие взгляды прекратим, а то соседи в квартире этой уже спрашивать начали, чего я туда шастаю.
Судя по недовольной гримасе Гершина, он откровенничать не собирался, а Радкевич ему карты спутал. Но поправлять при Коврове товарища Шпуля не стал. Внезапно в коридоре раздались крик, шум, переходящий в глухие стуки, и звуки ломаемой мебели. Ковров попытался вылезти из-за стола, Радкевич навёл на него револьвер. Шпуля достал свой пистолет, подскочил к двери, распахнул её, и влетел внутрь вместе с телом одного из братьев.
Сергей, как и в прошлый раз, довёз Коврова до подъезда флигеля на Генеральной улице. Рядом с соседним подъездом вышибала Степан пытался образумить какого-то немолодого мужчину, которому обязательно надо было пройти отыграться. Мужчина был пьян, на увещевания не реагировал, согласился только с аккуратным ударом по голове, покачнулся и был аккуратно усажен спиной к стене. Ковров неодобрительно покачал головой, открывая дверь, по его мнению, не стоило заниматься важными делами рядом с игорным заведением, да ещё и полулегальным, но это его мнение никто не спрашивал.
Внутри их снова обыскали, Николая быстро и небрежно, а Травина — тщательно, отобрали у молодого человека нож, пистолет и кастет. Всё это сложили в коробку, которую Павел отнёс в боковую комнату. Ковров прошёл к Шпуле в кабинет, Сергея оставили в коридоре в компании двух братьев.
Если в прошлый раз те глазели недоверчиво, то в этот — откровенно враждебно и с каким-то злорадством. Значит, Федька Косой здесь уже был и рассказал, кто именно их рыжего братца подбил, вот они и ждали. Травин взял стул, стоявший с тремя такими же в ряд, поставил напротив двери в кабинет и уселся, положив ногу на ногу. Один из братьев, Павел, с изломанным ухом, вёл себя поспокойнее, а второй прохаживался мимо Сергея и так и норовил задеть.
— Угомонись, — посоветовал Травин, когда счёт на круги перевалил за третий десяток, — а то голова закружится.
Пётр остановился, в упор посмотрел на молодого человека. Роста братья были невысокого, и когда Сергей сидел, то был их немногим ниже.
— Ты это, — сказал бандит, — мне не указ.
Травин пожал плечами, Пётр отошёл в сторону, достал из кармана нож, и начал подкидывать.
— Порежешься, — молодой человек неодобрительно покрутил головой.
— Да я тебя, — мужчина дёрнулся в его сторону, но Павел его остановил, зашептал что-то на ухо.
Казалось, конфликт утихнет, так и не разгоревшись, но тут в коридор вышел Зуля, в руке он держал листок, на котором наконец нарисовал нечто похожее на человека. Илья сам понимал, что занимается дурацким делом, но раз Радкевич потребовал, спорить было бесполезно. Рыжий уткнулся взглядом в Травина, замычал, поднапрягся, издал вопль, тыкнул в сторону молодого человека пальцем, посмотрел на рисунок, выхватил у брата нож и бросился на Сергея. Ярость затопила рыжего настолько, что он видел только противника, и на собственное состояние внимания не обращал. Добежать до Травина Илья не смог, наткнулся грудью на кулак, и повалился навзничь.
Увидев, что из рыжего брата вышибли дух, Пётр выхватил откуда-то молоток, закрутил в руке, ринулся вперёд. Молоток он держал уверенно, и бил им тоже точно, первый удар пришёлся в то место, где только что была голова Травина, Сергей не стал ждать, пока его изобьют, подхватил стул, и изо всей силы обрушил его на черепушку противника. Стул разлетелся на куски, Пётр стиснул зубы, держась за сознание из последних сил, ещё раз размахнулся молотком, но Сергей врезал ему коленом в живот, заставляя согнуться, чуть отступил назад, опираясь на левую ногу, и правой пробил в грудь. Бандита снесло словно пушечным ядром, он бы влетел в кабинет вместе с дверью, но та приоткрылась, и появившийся в створке человек смягчил падение.
— Только дёрнись, — предупредил Сергей второго брата, который полез в карман за пистолетом.
В руке молодого человека оказался нож, который они, братья, при досмотре пропустили. Павел приподнял ладони, показывая, что ничего делать не собирается, и тут, переступив через барахтающегося Шпулю, в коридор вылез Радкевич. В одной руке у него был браунинг, им он целился в Коврова, в другой — наган, направленный на Сергея.
Рыжий лежал на спине и глухо стонал, в кабинете Гершин наконец вылез из-под Петра и отряхивал брюки, бандит потерял сознание и не двигался. Радкевич подошёл к Травину слишком близко, Шпуля его окликнул, Герман обернулся, и тут же почувствовал, как у него из рук
