Под чужими звездами - Павел Степанович Бобыкин-Эриксон

— Боятся потому что. Ведь у нас атомная бомба. Как шарахнет, будь уверен!

— У них не слабее бомба есть. Но ведь дело не в бомбах, а в людях. Русские — мирные люди, и никогда не нападут на нас первыми.

6

Мы с Ольсеном забрались в пустой вагон и, продрогнув до костей, на заре благополучно выпрыгнули возле небольшого городка. Городок был расположен у подножья гор Сьерры-Невады, зубчатая цепь которых служила ему фоном. Пропустив громыхающий на стыках состав, перешли путь и поспешили на станцию. Городок Рино, облепленный у въездов рекламами фирм и вездесущей компании «Мейси», только просыпался. Домики из бетона и досок, церкви, стеклянные витрины, одноэтажные магазины, кинотеатры, неизбежные заправочные станции «Галфа» или «Еско».

Серо-асфальтовая дорога рассекала городок пополам. Много я видел захолустных городишек на своем пути. Все они до отчаяния похожи друг на друга. Иногда казалось, что нахожусь в одном и том же городе и никак не могу из него выбраться.

Ночью прошел дождь, и все дома, станционные постройки, площадь перед вокзалом и даже деревья с опущенными желто-красными листьями пахли сыростью. Голубой океан, к которому я стремился, казался мне безнадежно далеким.

Добравшись до площади, мы с Ольсеном сели на скамеечку передохнуть и поразмыслить, как добыть хлеб насущный. Зазвонили колокола на ближайшей церкви. И тут же заворчало радио. На площади становилось все оживленнее. Прошли строительные рабочие в одинаковых спецовках, неся нейлоновые мешочки с завтраком. Проехали, перекликаясь, несколько велосипедистов. С криком выбежала стайка школяров. Показалась негритянка в белом фартуке. Она толкала перед собой тележку со свежими булочками. Прохромал инвалид с кипой газет. Прошел величественный полисмен, блестя пуговицами и кокардой, вызвав в нас с Ольсеном легкий озноб. Он шествовал неторопливо и важно. Носатый аптекарь открыл свое предприятие. Полисмен вошел в аптеку; и в окно было видно, как аптекарь поклонился ему, что-то отвечая, и налил стакан виски. Полисмен сквозь стекло витрины посмотрел на нас невидяще и выпил. Ольсен непритворно позавидовал:

— Хорошо, когда есть возможность поутру подкрепиться порцией виски и съесть горячую сосиску!

— Да, недурно, — поддержал его я.

— Везет же людям. Если бы у меня был большой рост и центнер весу, то пошел бы служить в полицию. Хотя сомневаюсь, чтобы меня приняли. Надо ведь еще иметь железное сердце.

Из-за угла выехал дребезжащий фордик. Остановился против нашей скамейки. Человек в круглой войлочной шляпе с обветренным красным лицом крикнул:

— Хелло! Ребята! Вы ничем не заняты?

Мы разом повернулись к нему.

— Хотите потрудиться? Есть отличное занятие на ферме.

Ольсен привстал и, шутливо приложив руку к груди, слегка поклонившись, сказал:

— Мы спешим на заседание конгресса в Капитолий, но для вас найдется немного времени, уважаемый.

— Отлично! Могу предложить, дорогие сенаторы, работенку на своей ферме.

— А в отношении монет, как положит господин плантатор?

Фермер рассмеялся.

— Вижу, вы шутник. Никакой я не плантатор, а фермер Стоун. Давид Стоун, хозяин фермы «Амалия». Ясно? Зерно и молоко. Ну а расчет после уборки, как везде. Еды вволю и бесплатная квартира.

— И гнуть спину от зари до зари?

— Конечно. Погода не ждет. Согласны? Или других возьму.

— Согласны. Только еще условие: нам нужны сапоги, а то наши совсем расползлись.

Стоун понимающе кивнул.

Мы поспешно залезли в машину. Немилосердно чадя и тарахтя, фордик выскочил за станцию. Дорога сначала петляла по степи, затем незаметно поднималась в гору. Перевалив через вершину, фордик стал уже веселее спускаться вниз, в долину.

Стоун внимательно рассматривал поле, в конце которого краснели постройки.

— Вот и мое хозяйство! — с гордостью проговорил он.

Мы подъехали к ферме. У ворот хозяина ожидали две женщины, одна постраше, другая молодая, очень похожие друг на друга — светловолосые и краснощекие, в одинаковых платьях и шерстяных косынках на плечах.

— Это моя жена и дочь Герта, — важно представил нам Стоун женщин.

Они мельком взглянули на Ольсена с его гитарой, на меня и принялись вытаскивать пакеты и свертки из машины. Не теряя времени, фермер отвел нас в помещение батраков.

Мы с другом поселились в каморке возле коровника вместе с двумя батраками, угрюмыми молчаливыми субъектами.

Батраки поднимались спозаранку. Наскоро позавтракав, они шли в поле. Надо было спешить с уборкой зерна. Меня приставили уборщиком на скотный двор. В чистых коровниках вкусно хрустели сеном сорок породистых коров. Это была гордость мистера Стоуна. С хозяйской дочерью Гертой приходили мы до солнышка в коровник, начинали трудовой день. У Стоунов была электрическая дойка.

Герта, обмыв вымя коровы, доила. Бидоны свежего пахучего молока быстро наполнялись. Моей заботой было оттаскивать их на площадку, где сонно постукивал мотором старенький грузовик. Герта возила молоко к повороту дороги, где машина компании Шпрингер забирала его вот уже пятый год. Как-то Стоун пожаловался мне:

— Какую цену Шпрингер дает за молоко, такую и приходится брать. Ничего не поделаешь, он хозяин. Я сам хотел соорудить маслобойку, но ничего не вышло. Шпрингер диктует цены, и мы в его власти.

Проводив с бидонами хозяйскую дочь, я принимался за уборку коровника, выпуская коров на пастбище. Коровы, важно переваливаясь, брели пастись. Герта, вернувшись, помогала мне. Широколицая, с плотно сжатыми сочными губами, молчаливая, она не уступала в работе мужчинам. В ней мало было девичьего. Но по воскресеньям Герта преображалась. В шелковом платье, пышущая здоровьем девушка с модной прической походила на городскую барышню, если бы не ее красные, натруженные руки. Парни с соседних ферм поджидали Герту, гуляли с ней в Рино и возвращались, провожая ее до ворот, но не заходя на ферму. Она считалась завидной невестой в округе.

Вечером, когда мы, уставшие, усаживались за стол, хозяйка вываливала на блюдо картошку, щедро политую маслом. Ставила снятое молоко, а случалось, и кувшин кислого вина. Положив