Спокойных не будет - Александр Андреев

Я повернулась к нему. Расстегнув ворот рубашки, он хватал воздух прерывисто, сквозь стиснутые зубы, резко очерченные ноздри трепетали от напряжения.

— По-моему, Аркадий, ты и не любил ее никогда,— сказала я. Он вздрогнул... — Да, да, не любил. Сознайся уж. Тебе просто льстило, что возле тебя, всегда рядом, у правого плеча такая девушка, красивая, послушная. Это щекотало твое мужское тщеславие. И выделяло среди других ребят.

— Не любил? — переспросил он и задумался.— А знаешь, может быть...

— Вот видишь! А ты ее обвиняешь. Разве это честно?

Глаза его сузились, он подался ко мне и прошептал в ухо:

— Честно это или нет, но жить им я помешаю. Не дам им жить! Мне горько, но и ей сладкого не видать. Сделаю то, что задумал.

— Я знала, что ты из-за этого и поехал с нами, — сказала я. — Подумаешь, подвиг — помешать жить другим! Уходи, видеть тебя тошно!

Я столкнула его с кресла. Он не упирался, встал и ушел, досадливо морщась.

И сейчас же вернулась Эльвира, все такая же возбужденная, раскрасневшаяся — побыла в обществе ребят.

— Почему так скоро ушел Аркадий? — спросила она.— И сердитый. Ты опять наговорила ему гадостей? Ох, дождешься ты от него...

Вечерело. Сумерки заволокли облака, их сверкающую белизну словно присыпали пеплом.

Среди ночи стюардессы, молоденькие и хорошенькие, принесли на пластмассовых подносах ужин. Ребята наперебой ухаживали за ними, и девушки, привыкшие к комплиментам, отшучивались, улыбаясь и кокетничая.

После ужина в салоне стало тихо. Пассажиры дремали под монотонное гудение турбин лайнера. Я устроилась поудобней в кресле и тоже задремала. А проснулась, когда самолет пошел на снижение и в окно ворвался свет зари. Розовые блики её вспыхивали на плоскости крыла и ослепляли. Эльвира, застегивая ремни, зажмурилась и замерла в испуганном ожидании.

— А вдруг не сядет, Женя, воткнется носом — и прощай! Страшно, а?

Но мы благополучно приземлились. Самолет, развернувшись, подкатил к самому вокзалу. А через час, пересев на маленькие самолеты — по двенадцать человек в кабине, мы уже летели из Браславска в Ильбин. С аэродрома до стройки добирались в автобусах.

В палатке, где до нас жили строители, я попросила у Бори Берзера разрешения отлучиться. Он мельком и озабоченно взглянул на меня черными, без блеска, глазами, опушенными густыми ресницами.

— Подожди, Женя, не до тебя.

— Я не могу ждать,— заявила я.

Он нетерпеливо пожал плечами.

— Ты хоть освойся сперва. А то уйдешь — не вернешься. Заблудишься.

— Не заблужусь.

— Ты место заняла?

— Да. Вон мой рюкзак лежит на койке. И Эля остается. ,

— Пускай уходит! — крикнула Эльвира из угла палатки.— Обойдусь.

— Куда ты рвешься, не понимаю! — Берзер, догадавшись наконец, нахмурил брови.— Ах да... Ладно, иди.

— Спасибо, Боря!

Я вышла на берег Ангары и замерла, задохнувшись от восхищения. Река шла размашисто, раскрепощенная и своенравная. Упругие струи, переплетаясь, кипели, бурлили и пенились. Они с разгона бились в каменистый обрыв и отскакивали с брызгами.

«Вот она какая, Ангара,— подумала я не без зависти.— Вот на кого променял меня Алеша. Такая кого хочешь закружит...»

Повернувшись, я увидела на взгорье среди сосен и берез двухэтажное здание и решила, что это управление строительства. Я поднялась по тропе и вошла в него. Моя студенческая форма — темно-зеленая рубашка с эмблемой института на рукаве и брюки — придала мне уверенность. В помещении было пустынно, шаги на деревянной лестнице, в коридорах отдавались гулко. Растворилась одна из дверей, и передо мной остановился человек, немолодой уже, с седой прядью, прикрывавшей темя: в одной руке он держал листки бумаги, в другой синий берет.

— Кого-нибудь ищете, милая девушка? — спросил он с участием.

— Да,— сказала я и почему-то смутилась.— Не скажете ли, где живет Токарев Алексей?.. Он москвич, зимой сюда приехал... Или Петр Гордиенко. А еще Елена Белая, жена его?..

— Скажу.— Седой человек едва приметно улыбнулся,— И Гордиенко и Токарев сейчас на берегу, на основных сооружениях. А Елена ушла домой, у нас обед.— Он тронул меня за локоть, приглашая следовать за собой. На деревянном крыльце он, задержавшись, указал в ту сторону, откуда я только что пришла.— Палаточный городок видите?

— Да. Мы там будем жить.

— Вы из студенческого отряда? Очень приятно.— Он протянул мне руку. — Верстовский.

— Женя,—ответила я и прибавила тише: — Токарева...

Он пристально, со скрытым удивлением оглядел меня, потом объяснил:

— За палатками два домика стоят. С яркими наличниками. Вы их сразу увидите... В одном живут Елена и Петр, в другом Будорагины...

— Спасибо,— сказала я и туго сжала веки: вдруг заболело в груди. Я вышла на откос и сразу же увидела в стороне от палаток две избушки с острыми кровлями. Я побежала с горы, неслась что есть духу, напрямик, мимо мелькали белые стволы берез в черных заплатах, бронзовые — в чешуе — сосны, зеленые иглы ветвей обжигали руки, шею. На мгновение мне почудилось, что избушки не стоят на месте, а тихо плывут по низине к реке, и я побоялась не догнать их.

Подлетев к первому домику, я остановилась и перевела дух. Окна были закрыты и занавешены. Я негромко постучала в стекло. Подождала немного и еще раз постучала. Ситцевая занавесочка шевельнулась, уголок ее отогнулся, и я увидела лицо Анки, бледное и исхудавшее. Она смотрела на меня, не узнавая, сощурясь от солнца. Затем глаза ее округлились и застыли в каком-то радостном испуге, рот чуточку приоткрылся, а ладошка прислонилась к щеке. Занавеска отодвинулась совсем, и рядом с Анкой очутилась Елена. Я вздрогнула и чуть не вскрикнула от внезапности. Я, кажется, очень долго стояла, не в силах стронуться с места, не отводя взгляда от Елены. Родная моя, ненаглядная, моя волшебница... Очнулась я от их крика.

— Иди сюда! Скорей! — Они махали мне руками. Потом обе оторвались от окошка.

На крылечке они подхватили меня под локти и ввели в избу. Усадили на лавку. Я тут же расплакалась. Анка, глядя на меня, тоже заплакала, уткнувшись лбом в мой висок. Елена, сдерживаясь, молча гладила меня по волосам, по спине, дышала часто, с остановками.

Первой заговорила Анка. Она села на маленькую табуреточку и положила руки мне на колени.

— Женька! Откуда ты взялась? — воскликнула она, улыбаясь сквозь слезы.— Вот уж не ждали-то! Не было дня, чтобы мы не говорили о тебе. А ты про нас и не вспомнила небось ни разу. Забыла.

— Что ты, Анка, как я могу забыть!.. Почему ты такая? Болела?

— Ох, не спрашивай! — Чтобы заглушить крик, она надавила на глаза кулачками. Из-под них обильно сочились слезы, капали мне на коленку.

Елена сказала скупо:

— Не надо сейчас, Женя. Потом... Давайте обедать. Вставай, Анка. Идите к столу.

Анка глубоко вздохнула, вытерла щеки пальцами; глаза влажно сияли.

— Я соскучилась по тебе, Женя... Как будто ты моя сестренка. Лежала вот тут, на кровати, и все думала: как ты там, что ты там. Без Алеши... — Она вынесла из-за цветистой занавески, отделявшей чулан, тарелки и поставила на стол возле чугунка с картошкой.— Залезай в угол...

Елена села рядом. Тая улыбку, она кивнула мне.

— Я знала, что приедешь. Даже день знала. Как ты живешь?

— Плохо, Лена,— созналась я.— Неопределенно как-то.

Анка удивилась:

— В Москве-то — и плохо? Вот уж нелепость!.. А нам здесь ничего живется. С приключениями. Вот лета дождались. У мужиков наших дел по горло. На основные сооружения перешли. И Алеша там.— При упоминании этого имени сердце на секунду приостановилось, а потом, наверстывая пропущенный удар, застучало громко, рывками, отдаваясь в висках.- - И Трифон там. Они теперь плотники, ряжи рубят. Соревнуются... Сходи посмотри. Ты ешь, Женя, пока картошка горячая...

Есть не хотелось, во рту пересохло и горчило, я попросила пить. Анка зачерпнула из ведра воды и поставила ее передо мной прямо в ковшике. Я жадно выпила всю воду. Повернувшись к Елене, я сказала напрямик:

— Аркадий Растворов тоже приехал.

Елена даже бровью не повела, точно это ее не касалось.

— Я это знаю,— ответила она ледяным тоном.

Анка всплеснула руками, пораженная.

— Как же так, Женя? Он разве в институте?!

В это время в комнату, не стучась, вошла стройная девушка в легком платье, синем, в горохах, на спине — коса с бантом на конце. В руках держала что-то тщательно завернутое в полотенце.

— Вы уже обедаете? — воскликнула она звонко.— Я бульон принесла тебе, Анка. Вкусный, чистый. И два пирожка с мясом. На-ка, поешь... — Торопливо развернула кастрюлю.— Еще горячий.

— Спасибо, Катя,— сказала Анка.— Я уже сыта...

— Запоздала я немножко... — Катя налила бульон в чашку, на блюдце положила пирожки.— Заботы всякие. Продукты привезли... Ты все это должна съесть.— Девушка села возле Анки и посмотрела на меня ясными, доверчивыми глазами, бестрепетно, с любопытством.