Клиника: анатомия жизни - Артур Хейли

— Вопрос возник, собственно, из-за анализа на антитела к резус-фактору. Этот анализ назначен моей жене, — сказал Александер. — У нее кровь резус-отрицательная, а у меня — резус-положительная.

Коулмен улыбнулся:

— Такое встречается у великого множества людей. Здесь нет никакой проблемы, если результат анализа оказывается отрицательным.

— В этом-то все и дело, доктор. Дело в методике анализа.

— И что же? — Коулмен был озадачен. Он не понимал, куда клонит молодой лаборант.

Александер продолжал:

— Я думаю, что мы должны делать непрямую пробу Кумбса после анализа в физиологическом растворе и в насыщенном белковом растворе.

— Конечно.

— Доктор, если можно, повторите то, что вы сказали.

— Я сказал: «Конечно». Естественно, надо делать непрямую пробу Кумбса. — Коулмен не видел смысла в этой дискуссии. Для любой серологической лаборатории это было нечто элементарное, не подлежащее никакому обсуждению.

— Но мы не делаем непрямую пробу Кумбса! — Александер метнул торжествующий взгляд в Баннистера. — Анализы на антитела к резус-фактору мы делаем только в физиологическом растворе и в белковом растворе. Мы вообще не используем сыворотку Кумбса.

Сначала Коулмен подумал, что Александер ошибается. Этот молодой лаборант работает здесь, очевидно, совсем недавно и просто не знает некоторых вещей. Но молодой человек говорил с такой убежденностью, что Коулмен, обернувшись к Баннистеру, спросил:

— Это правда?

— Мы делаем все анализы по инструкциям доктора Пирсона. — Всем своим видом старший лаборант показывал, что считает дискуссию абсолютно неуместной.

— Может быть, доктор Пирсон не знает, что вы так делаете этот анализ?

— Нет, он знает. — На этот раз Баннистер не стал скрывать недовольства. С этими новичками одни проблемы и головная боль. Не успеют пробыть на новом месте пяти минут, как начинают создавать проблемы. Он изо всех сил старался бьггь вежливым с этим новым доктором, и что из этого получилось? В одном Баннистер не сомневался — доктор Пирсон очень скоро поставит этого парня на место. Баннистеру очень хотелось при этом присутствовать.

Коулмен решил не обращать внимания на тон старшего лаборанта. Нравится или нет, но ему, Коулмену, придется какое-то время работать с этим человеком. Но проблему с сывороткой надо решить немедленно.

— Боюсь, что я не совсем вас понял, — обратился он к Баннистеру. — Вы, конечно, знаете, что в некоторых случаях антитела к резус-фактору в крови беременных женщин не удается обнаружить при исследовании в физиологическом растворе и в белковом растворе. Но их можно обнаружить в реакции с сывороткой Кумбса.

— Вот об этом я и говорил, — вставил Александер.

Баннистер молчал, и Коулмен продолжил:

— Как бы то ни было, я скажу об этом доктору Пирсону. Думаю, он просто не знает об этом.

— Что мы будем делать с этим анализом и другими из того же набора? — спросил /Александер.

— Вы сделаете анализы во всех трех средах, — ответил Коулмен, — в физиологическом растворе, белковом растворе и в сыворотке Кумбса.

— У нас в лаборатории нет сыворотки Кумбса, доктор.

Теперь Александер был очень рад, что поднял этот вопрос. Кроме того, ему понравился новый патологоанатом. Может быть, он сумеет хоть что-то изменить в этом болоте. Один Бог знает, сколько вещей здесь надо менять.

— Значит, надо ее получить, — отрывисто произнес Коулмен. — Это отнюдь не дефицитный реактив.

— Мы не можем просто пойти и получить реактив, — покровительственно произнес Баннистер. — Надо сначала заполнить требование. — Он снисходительно улыбнулся. Есть все-таки вещи, которые этот торопыга не знает.

Коулмен сдержал возмущение. Скоро он выяснит отношения с этим Баннистером, но пока не время. И Коулмен вежливо, но твердо сказал:

— Дайте мне бланк. Думаю, я вполне способен его подписать. Для этого я сюда и приехал.

Некоторое время старший лаборант колебался, но затем выдвинул ящик стола, достал оттуда блокнот с бланками и вручил его Коулмену.

— Будьте любезны, карандаш.

Баннистер также неохотно протянул Коулмену карандаш и желчно произнес:

— Обычно доктор Пирсон сам заказывает реактивы и оборудование.

Коулмен написал требование и подписал бланк.

— Я надеюсь, моей ответственности и власти хватит на то, чтобы написать требование на кроличью сыворотку стоимостью пятнадцать долларов, — сказал он, холодно улыбаясь. — Возьмите.

Когда Коулмен возвращал Баннистеру карандаш и блокнот, в лаборатории зазвонил телефон.

Звонок позволил Баннистеру повернуться спиной к новому патологоанатому. Лицо старшего лаборанта пылало от гнева и растерянности. Он пересек помещение, подошел к висевшему на стене телефону и снял трубку. Послушав, он что-то коротко ответил, а потом буркнул, обращаясь к Коулмену:

— Мне надо в поликлинику.

— Можете идти, — ледяным тоном ответил Коулмен.

Этот инцидент разозлил его больше, чем он ожидал.

Что здесь за дисциплина, если старший лаборант позволяет себе такую наглость? Неадекватная методика анализа — это очень серьезно. Но положение приходится исправлять, преодолевая такое упорное сопротивление. Если здесь это в порядке вещей, то, значит, дела в лаборатории обстоят еще хуже, чем он представлял себе после первого посещения.

После ухода Баннистера Коулмен принялся внимательно осматривать лабораторию. То, что оборудование изношено, а некоторые приборы неисправны, он уже знал, но теперь Коулмен заметил, насколько запущенной была сама лаборатория. Столы и скамьи беспорядочно завалены приборами и реактивами. На столах грязная лабораторная посуда, валяются пожелтевшие листы бумаги. На одном из столов Коулмен заметил плесень.

С противоположного конца помещения Александер наблюдал за осмотром, испытывая страшную неловкость.

— Лаборатория всегда так содержится? — поинтересовался Коулмен.

— К сожалению, здесь не очень опрятно… — Александеру было стыдно, что новый человек видит этот ужасный беспорядок. Но он не мог сказать, что уже предлагал реорганизовать работу и привести все в порядок. Баннистер с чувством объяснил ему, что в лаборатории все останется как есть.

— Я бы выразился сильнее. — Коулмен провел пальцем по полке, посмотрел на черную от пыли подушечку пальца и почувствовал тошнотворное отвращение. Все здесь надо срочно менять, подумал он, но уже ясно, что кавалерийским наскоком ничего не добьешься. Некоторое время необходимо подождать. Он должен быть осмотрительным и осторожным в обращении с персоналом. Есть границы, которые нельзя переступать, начиная реорганизацию. Поспешать придется медленно. Конечно, ему будет трудно обуздать природное нетерпение, когда прямо под носом творится такое безобразие, но он справится.

Последние несколько минут Александер особенно внимательно присматривался к новому патологоанатому. Уже в тот момент, когда он вместе с Баннистером вошел в лабораторию, его лицо показалось Джону смутно знакомым. Врач был молод, ненамного старше Александера. Но дело было не только в этом.

— Доктор, простите, ради Бога, но мне кажется, что мы с вами где-то встречались, — сказал Александер.

— Возможно, — ответил Коулмен с наигранной небрежностью. Из того, что он поддержал молодого лаборанта в конфликте, отнюдь не следовала его готовность к дружеским беседам. Потом Коулмен решил, что такой краткий ответ прозвучал не вполне вежливо, и добавил: — Я был интерном в Бельвью, а потом специализировался в госпитале Уолтера Рида и в Массачусетской генеральной клинике.

— Нет, — покачал головой Александер. — Это было раньше. Вы когда-нибудь бывали в Индиане, в Нью-Ричмонде?

— Да, — удивленно ответил Коулмен. — Я там родился.

Джон Александер просиял:

— Конечно же, я должен был вспомнить это имя. Ваш отец — доктор Байрон Коулмен?

— Откуда вы это знаете? — Коулмен был поражен. Уже давно никто, кроме него, не упоминал имени его отца.

— Я тоже из Нью-Ричмонда, — сказал Александер, — как и моя жена.

— В самом деле? — спросил Коулмен. — Мы с вами были знакомы?

— Нет, но я помню, что пару раз вас видел. — Джон Александер не вращался в ричмондском обществе, в которое был вхож докторский сын.

В это время звякнул таймер, центрифуга остановилась, и Александер, вытащив из нее пробирки, снова заговорил:

— Мой отец выращивал овощи, и мы жили в нескольких милях от города. Но вы, наверное, помните мою жену. У ее отца была скобяная лавка. Мою жену звали тогда Элизабет Джонсон.

— Кажется, припоминаю, — задумчиво произнес Коулмен. Память его всколыхнулась. — Кажется, с ней что-то случилось… Она попала в аварию, верно?

— Да, верно, — сказал Джон Александер. — Ее отец погиб на железнодорожном переезде при столкновении его машины с поездом. Элизабет тогда сидела рядом с ним.