Фотографов с рук не кормить - Надежда Николаевна Мамаева

при этом как рычаг давления анафему — до этого не додумался ни один из изворотливейших юристов.

— Просто у них не было кабачково-тыквенных мотиваторов. — Я указала на грядку с бахчой. Та была уже изрядно потоптанной и даже слегка напоминала минное поле, но пара оранжевых тыкв еще гордо желтела на посрамление всем наглым ворам.

Ник расхохотался и, отсмеявшись, выдохнул:

— Ань, я тебя обожаю! — И, вдруг посерьезнев, добавил: — Я не хочу, чтобы ты исчезала из моей жизни.

— Да я вроде пока и не собиралась. Мы же так и не выяснили, кто решил тебе устроить свидание с предками длиною в смерть.

— Я не хочу, чтобы ты и после того, как мы узнаем имя моего убийцы, ушла.

— Почему ты думаешь, что я куда-то испарюсь? — Я вскинула голову.

— Может быть, потому, что утром я острее чувствую одиночество? — вопросом на вопрос ответил Ник.

Ему не нужно было пояснять. Потому что я тоже именно в рассветные часы, когда воздух ещё не прогрет лучами солнца, холоден и влажен, чувствовала его — одиночество. Даже когда рядом был Стас. Это вечером, в кругу друзей или под приглушенный шум колонок, когда я смотрела фильм, ощущение, что я всеми покинута, уходило. А утром, проснувшись… До завтрака… Я ощущала вокруг себя пустоту. Но это было раньше… До встречи с Ником.

А сейчас каждый рассвет для меня — новый вдох, новые надежды. Даже если он был смурым и дождливым. И хотелось улыбаться ему, вновь пришедшему дню, беззаботно входя в дышащее свежестью утро.

И сейчас, глядя в глаза Нику, подумала: а это вообще нормально — быть неодиноким и счастливым с утра пораньше? Или и здесь я отметилась как мисс аномалия?

Его рука коснулась моей скулы. Нежно, едва ощутимо.

— Аня, ты ворвалась в мою жизнь, буквально с разгону въехала в нее на дребезжащей развалине, которая ездит на одном лишь чуде и твоем упорстве. Ты перевернула все с ног на голову, и… Я боюсь, что ты однажды можешь так же внезапно исчезнуть.

— Я? Въехала в тебя? Наглый поклеп! Да я заглохла, так никого и не сбив! — постаралась перевести все в шутку, подспудно ощущая, что Ник клонит к чему-то важному. А я… я не знала, готова ли к серьезному разговору.

— Жалеешь? — с какой-то особой интонацией спросил Ник, явно имея в виду нашу нечаянную встречу.

— Да! Жалею! Мало досталось этому ворюге, потоптавшему мамины пионы. А о том, что ты сел в мою машину, — нет. Кто бы меня бесил тогда? И готовил вкусные завтраки?

Я упорно старалась уйти от серьезной темы. Но тщетно. Как успела убедиться, если Ник что решил для себя, поставил цель, то даже собственная смерть не будет веской причиной, чтобы не осуществить задуманное. Вот и сейчас он не дал сбить себя с курса.

— Аня, я хочу быть с тобой. И ещё хочу быть честным до конца. Потому что перед тем, как задать тебе один вопрос, ты должна знать кое-что обо мне.

— У тебя есть тайные жена и ребенок? — иронично вырвалось у меня помимо воли.

И только потом запоздало подумала: если юмор продлевает жизнь, то сарказм наверняка укорачивает. Во всяком случае, Ник на меня так выразительно посмотрел, что я невольно задумалась над выбором. Шелк — это, конечно, красиво и хорошо, зато хлопок — дешевле. Для савана. Моего.

— Нет, — так резко отрезал Ник, что я сделала полшага назад. — Ань, извини… — произнес он, видимо поняв, что напугал меня. — …Черт, как же тяжело все объяснить!

— Что именно? — Мне захотелось податься ему навстречу, дотронуться, но я осталась на месте.

— Знаешь, я всегда считал семью чем-то вроде ширмы, за которой удобно прятать свои грехи…

Ник говорил. Вкрадчиво. Сухо. О родителях, годах, проведенных в закрытой школе, студенческом бунте и наследстве, которое он принял после его смерти отца. Последнее, к слову, заключалось в основном в долгах. «Глок» был на грани банкротства. Это сейчас, спустя семь лет, компания была успешной и стабильной, но тогда… Вот только то, что фирма еще не была признана банкротом, осталось тайной для СМИ, а потому Никита Беркутов всегда именовался в светской хронике «завидным холостяком».

И фирма стала для Ника ребенком. Сыном, которого он поставил на ноги. И больше никаких детей Ник не хотел. Вообще. Категорически. Это был его осознанный выбор.

— Я не способен любить так, как это должен настоящий отец. Я могу дать лишь то, что дали в детстве мне, — холод. И не желаю, чтобы мои сын или дочь прошли через отчуждение, чувствовали себя ненужными и нежеланными в семье.

Я могла бы возразить, что Ник не такой. Что он не копия своего расчетливого папаши и бездушной матери. Могла… но понимала: мужчина может изменить весь мир и даже себя, если встретит ТУ САМУЮ женщину.

А меня же честно предупреждали: да, наши отношения могут быть долгими, но… И пусть я не только не говорила, но даже еще не задумывалась о детях, но точно знала: когда-нибудь я захочу держать на руках своего ребенка.

С одной стороны, я понимала Ника. Как и то, что если я его приму, то со всеми его недостатками. Но с другой… в душе рождалась пустота от понимания: мы расстанемся. Однажды я, снимая детский праздник, до крови закушу щеку, глядя на то, как смеется ребятня, на то, как улыбаются родители, подкидывая на руках свое чадо и… Или раньше. Просто оттого, что нас друг в друге начнут раздражать мелочи или он встретит другую. Вокруг него ведь наверняка вьются табуны хищных красавиц.

— Ань, ты хочешь, чтобы мы были вместе? — он все же задал этот вопрос. И с напряжением ждал ответа.

Я стиснула кулаки. Так, что наверняка на коже останутся следы-полумесяцы от ногтей. Потому что я хотела этого сердцем, но разум шептал, что у нашей сказки не будет «долго и счастливо» — скорее «коротко и феерично». Потому что мы слишком разные. Да что там разные! Мы из параллельных вселенных, которые пересеклись лишь в силу невероятного стечения обстоятельств. Но я не жалела о том, что случилось сегодня ночью. И потому ответила, словно шагнув с небоскреба:

— Да.

Потому что я хотела, чтобы это хрупкое, стеклянное счастье продлилось еще немного. День. Неделю. Месяц. И я смогла бы унести воспоминания о нем, не коря себя за то, что даже не попробовала сделать шаг вперед.

Я подалась навстречу Нику.

— Мой ответ — да. Я не знаю, что будет завтра.