Поймать жар–птицу - Уэй - Маргарет Уэй

— Радость моя, зачем же ты так рисковала?

— У меня все в порядке. И у Винни тоже. Он гнался за мной. У него есть лошадь. И еще, Скотт, у него ружье.

— Ах, вот оно как? — проговорил Скотт тихим голосом, но у Алекс мурашки побежали по коже.

Скотт усадил ее на одеяло. Только теперь она заметила Эйба.

— Я возвращалась из кладовки, — рассказывала им Алекс. Ее хрупкие плечи вздрагивали. — И уже хотела окликнуть Винни, сказать, что нашла вазу, но что–то меня удержало. Я услышала, как они разговаривали, и выбежала через черный ход, хотела позвать Майка и Гэри, но они оба были без сознания. Я тихонько вернулась в дом и услышала, как он сказал Винни, что ищет тебя. Он не угрожал Винни. Ему нужен только ты, Скотт. Я взяла Меркурия. Седлать было некогда.

— У тебя все будет болеть, Принцесса. — Эйб сжал ее руку.

— Наверняка. — Она потерла свое колено. — Что же мы будем делать, Скотт? Он пьян, он вооружен!

Скотт приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал.

— Предоставь это нам с Эйбом. Ты уже сделала более чем достаточно.

Через несколько минут к лагерю подъехал Харгрейв, ругаясь на чем свет стоит. А через секунду он уже барахтался, безуспешно пытаясь освободиться от лассо, которое накинул на него Скотт, сидевший в засаде на дереве. Рабочие обступили Харгрейва, связали его по рукам и ногам.

До поздней ночи волнующие новости передавались из одного бунгало в другое, из одного лагеря в другой. Только когда Харгрейва благополучно посадили под замок, поставив у двери часового, люди постепенно начали успокаиваться. Все жители поместья до единого уже знали об отчаянной скачке Алекс, и все сходились на том, что это нелегко даже для опытной наездницы, а тем более после травмы.

Непонятно было, как при таких событиях удастся осилить предстоящий праздник, но отменять его было уже поздно. Приемы в Мейн–Ройял занимали особое место в календаре светской жизни.

Алекс долго нежилась в ванне, погрузившись в душистую пену, пузырьки которой щекотали ей нос. Скотт и Винни очень опасались последствий безумной скачки без седла, но, несмотря на ноющую боль в спине и ниже, Алекс была счастлива. В какой–то момент она страшно испугалась, что Харгрейв выстрелит в нее. И все–таки, если понадобилось бы повторить эту скачку, она поступила бы точно так же. Только любовь придаст жизни смысл. Ее счастье неотделимо от Скотта.

Целых полчаса она отогревала в теплой воде свои синяки и ушибы, потом растерлась полотенцем, накинула атласную ночную рубашку персикового цвета и такой же пеньюар. Она не могла забыть, как Скотт поцеловал ее. К нему как будто вернулась вся прежняя нежность. Казалось, он снова доверяет ей.

Алекс сама удивлялась, что почти не чувствует боли от ушибов. Значит, она уже снова в форме.

Перед сном Алекс решила найти мазь, которую дал ей Эйб. Несмотря на насмешки Питера, Алекс знала, что мазь действительно целебная. Она быстро впитывается в кожу, не оставляя масляных пятен, а только давая ощущение шелковистой мягкости. В дверь постучали.

Алекс босиком прошла по ковру к двери, ожидая увидеть Винни, но на пороге стоял Скотт, глядя на нее сверху вниз со странным, напряженным выражением лица.

— Как дела? — спросил он. — Ничего не болит? Нога не опухает?

Алекс помогала головой, тряхнув волосами, завившимися после ванны в мелкие колечки.

— Немножко ноет, но ничего серьезного. Я же тебе говорила, я закаленная.

— Можно войти?

— Конечно. — Она отвернулась. — Как Винни? Она столько перенесла сегодня!

— Я отправил ее в постель. Завтра еще прием гостей. Между прочим, звонили из больницы. Питер чувствует себя неплохо. Перелом не тяжелый. Можно будет завтра послать за ним кого–нибудь, пусть приедет сюда на несколько дней перед тем, как отправиться домой.

— Хорошо.

Алекс взяла щетку, попыталась пригладить свои буйные кудри.

— Ты вся светишься, — сказал он.

Алекс улыбнулась:

— Только что из ванны.

— Я думал, после такой скачки ты будешь совсем без сил. — Скотт взял со стола какую–то безделушку, повертел в руках и снова положил на место.

— Когда я узнала, что ты цел и невредим, ко мне сразу вернулась энергия. — Алекс заглянула в ящик и наконец, нашла флакон с мазью. — Я как раз собиралась растереть ногу.

— Давай я.

— Ты хочешь, чтобы я выздоровела?

— Конечно, хочу, Алекс, что ты говоришь?

— Даже если тогда я уеду?

— Заткнись, — тихо ответил он.

Алекс принесла из ванной свежее полотенце.

— Ложись, — сказал Скотт. — Скидывай халат.

— На мне только ночная рубашка.

— Я знаю, как ты выглядишь.

Скотт расстелил розовое полотенце, чтобы Алекс могла положить на него ноги.

— Это то лекарство, которое принес Эйб?

— Замечательно помогает. Я уверена, что в нем есть какая–то магия.

Скотт вынул пробку, принюхался.

— И пахнет приятно. Что там намешано?

— Эйб не говорит.

Когда Скотт коснулся ее, Алекс показалось, что она сейчас растает.

— Эй, лежи спокойно, — усмехнулся он, блестя аквамариновыми глазами. Он плеснул себе на ладонь немного жидкости из флакона, пахнущей не столько фруктами, цветами или травами, сколько благовониями, наподобие ладана.

Алекс подтянула повыше подол своей длинной ночной рубашки.

Скотт начал массировать ее ногу от колена к щиколотке — нежно, любовно.

— Ну как? — Он смотрел на нее с откровенно чувственным выражением.

— Необыкновенно.

— У тебя кожа словно шелк.

С каждым его скользящим движением ее все больше охватывал жар, расходясь по всему телу.

— Как ты думаешь, может, и другую ногу помассировать? — спросил он как–то сдержанно.

— А почему бы нет?

Она уже не могла возражать. Вдруг ее пронизала дрожь, она откинула голову назад, прижав руку ко лбу.

— Мне так хорошо, что просто грешно.

— Хочешь, чтобы я перестал?

От его интонации у нее чуть сердце не разорвалось.

— А ты как думаешь?

— Пожалуй, так будет лучше.

Его пальцы ласково играли краем ее ночной рубашки.

— Почему ты сегодня сделала такую безумную вещь? Ты же рисковала жизнью.

— Я тысячу раз говорила тебе, Скотт, я люблю тебя.

И вдруг он поцеловал ее, изо всех сил прижимая к себе.

— Я тосковал по тебе каждую минуту, каждую секунду, пока тебя не было здесь, — шептал он ей прямо в раскрытые губы.

— Но теперь я дома.

Он так и вскинулся:

— Алекс, думай, что говоришь!

— Я говорю, что никуда больше не хочу уезжать.

— А как же твои честолюбивые планы? — Его голос стал хриплым от волнения.

— Они уже сбылись.