Армагедец - Харик Бу

— Но я никогда не думал… — смешался молодой ученый. — Мне и в голову не приходило.

— Она живет только вами, молодой человек, но я прошу никогда не упоминать об этом разговоре, она меня возненавидит.

Краски вернулись на его лицо, даже глаза ожили. Он вновь наполнил бокалы. Молча пригубил, левой рукой пододвинул поближе вазу с поздними фруктами.

— О-ох, тяжело все это. Даже думать тяжело. Я знаю, что проект этот, ну… «Ковчег» существует. И наверное, есть список тех, кто будет приглашен… Может быть, после этой конференции вы будете в этом списке, я очень хочу на это надеяться.

К удивлению многих, Раске остался в Бюракане. Собирались недолго. В аэропорту провожающих тоже было всего несколько человек. Диана не скрываясь плакала, уткнувшись в лацкан пиджака деда, потом смешно поцеловала наклонившегося к ней Брюса, шепнула на ухо: «Ты не давай ему тут киснуть, что-то он сдал в последнее время».

Конференция прошла более чем успешно, и они приняли приглашение на некоторое время задержаться в Штатах…

Тринадцатого октября, ранним, уже по-осеннему прохладным утром Брюс Раске, по привычке работавший всю ночь в неуютном кабинете Роберта, вышел встречать восход на то место, где это так часто делал его отсутствующий коллега.

Он успел как раз вовремя. Уже победно светилась сахарная шапка Масиса, и мелкие птицы подняли шумную перебранку в ветвях рядом стоящего дерева. Скоро, совсем скоро. Он услышал тяжелые шаги. Обернулся к академику и показал: заалело над кромкой горизонта. Нестерпимо красная точка, тонкая полоска…

За четыре минуты и двадцать две секунды до этого астрофизические обсерватории зарегистрировали мощный электромагнитный импульс. В толще Скалистых гор сидящий за приборами Роберт Элоян вскочил, сгреб ладонью исписанные листы и в бессилии уткнулся в них лицом.

Птицы неожиданно смолкли. Раске почувствовал, как влажная теплая рука сжала его кисть. В ту же секунду вершина горы исчезла, словно затянутая пеленой… Спящая равнина вспухла неслышной волной, опережающей звук…

Медленно выкатился из-за горизонта заметно уменьшившийся, зловеще желтый диск, и над вечной долиной под сенью библейской горы, скрывшейся теперь в облаках пыли, взошло новое, бело-голубое, нестерпимо жаркое и никем не видимое Солнце.

P. S. от переводчиков. После известных событий, которые произошли с Хариком, и осмысления того, кто он такой, мы с известной осторожностью стали относиться ко всему, что с ним связано. На наш запрос в Бюраканскую обсерваторию был получен ответ, что ученого по фамилии Элоян или близкой к ней в штате не числится. Разумеется, мы вздохнули с некоторым облегчением.

Сотрудница, которая по нашей просьбе выполняла это поручение, по собственной инициативе переадресовала запрос в Ереванский университет. Оказалось, что Роберт Элоян действительно учится на втором курсе и мечтает стать астрономом…

Уста их полны злословия и горечи[27]

Джо Флетчер был обижен на весь мир. Говоря честно, и в лучшие времена его едва ли можно было назвать человеком выдержанным, спокойным, лишенным амбиций, но за последние дни с ним приключились изменения невероятные. Все началось с памятного вызова к шефу.

— Присаживайтесь поближе, — сказал тот своим самым елейно-ядовитым голосом, — вы знаете, как мы все вас ценим. Руководство всегда с удовольствием идет вам навстречу, и потому я думаю, что будущее ваше в фирме гарантировано.

Флетчер сразу почувствовал себя не в своей тарелке. В коридорах уже давно ходили слухи о том, что Галахер переводится в Европу и его место освобождается. По всем неписаным законам вожделенная должность должна была достаться ему, но после такого вступления в душу закрались сомнения.

— Благодарю вас, думаю, что могу, не кривя душой, сказать, что в последние годы я отдаю для процветания фирмы все силы… — У него даже голос сорвался от искренности.

— Да-да, поверьте, мы это знаем и ценим, но от вас потребуется немного терпения. — Флетчер заерзал и неожиданно почувствовал себя очень неловко. — По ряду причин ваше вполне заслуженное назначение руководителем группы пока что откладывается. Из деловых соображений, вы же знаете планы фирмы в отношении некоторых стран Африки? Так вот, высокие инстанции рекомендовали на это место Капрезона. Я думаю, что вы уже неплохо знакомы. Поверьте, я делал все, что мог, — быстро добавил шеф, наблюдая за изменениями лица собеседника, — но с руководством не поспоришь.

— Да, конечно, — через силу выдавил Флетчер.

Он механически ответил на несколько вопросов относительно последнего поручения, заверил, что все будет выполнено в срок и, как всегда, на высоком уровне. Собственные ноги неожиданно показались ватными, когда он выходил из кабинета.

Секретарша не то участливо, не то насмешливо взглянула на него. Профессионально-безразлично предложила кофе и спокойно встретила привычный вежливый отказ. Закрывая стеклянную дверь, он слышал, как она вызывала к шефу этого чертова новичка. А вот и он собственной персоной в безукоризненной белой сорочке — эбонитовый, лоснящийся Джошуа Мыгамба Кап-резон, с широченной улыбкой, словно у него 48 зубов.

Работа не шла. Вовсе ничего не получалось у Флет-чера в этот день. Зная за собой такую странность, он даже не пытался что-то придумать, благо рутинной, черновой, неблагодарной работы было более чем достаточно. Вот и сидел, отгородившись от всего мира монитором, не слушал сплетни коллег, не пытался перехватить их многозначительные взгляды… Он умел вкалывать, и сейчас доказывал это сам себе и всему неблагодарному миру. Кропотливо развязывая узелок за узелком, погрузился в суть решаемых проблем, даже не заметив, как опустел зал. Уже погасли лампы над большинством столов и раздавались голоса уборщиц, когда он поднял голову и неожиданно встретился взглядом с шефом. Тот многозначительно кивнул, показал на часы, мол уже рабочий день завершился.

Только поздно вечером, после выпуска новостей, он, устроившись на крошечном балкончике в старом плетеном кресле, дал волю чувствам. Едва слышно доносилась классическая музыка из окна той бледненькой молодой соседки, которая при случайных встречах бросала на него торопливые, трусливые взгляды и спешила куда-то со своей вечной скрипочкой и нотной папкой — бедолага!

События прожитого дня, загнанные усилием воли куда-то вглубь, в подсознание, теперь настигли его. Вновь слышал он лисий голос шефа и видел насмешливую улыбку Капрезона. Выскочка, нувориш, парвеню, homo novus… Будто напоказ выставленная, а потому еще более вызывающая несправедливость произошедшего сегодня и невысказанная обида глодали его, и рот наполнился горечью, будто он съел что-то до противности жирное, и теперь печень, жалуясь на свою несчастную долю, выказывает ему свое негодование.