Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

Вот эти-то документы, гласящие о том, что у нас коммуна, и спасли положение, сбив с толку приехавших делать обыск «товарищей»… Выяснилось, что обыск был назначен по доносу плотника Николая. Он совершенно верно указал, что у нас имеются такие запрещённые к владению предметы, как пишущая машинка, револьверы, сёдла, велосипеды и даже мотоциклетка. Имелась и мука в большем, чем полагалось, количестве, и сахар. Было чем поживиться. Но всего за несколько дней до обыска, предчувствуя грозу, наша молодёжь воспользовалась тем, что плотники перепились, сварив себе самогонку. Разобрав в лачужке плотников потолок, юноши положили на чердак мотоциклетку, велосипеды и пишущую машинку.

«Товарищи» приехали поздно ночью, голодные и злые на доносчика Николая, проглядевшего дорогу. Обыск производили тщательно, разбивали даже стены наших антресолей, но ничего не нашли, за исключением сёдел. Зайти же в хибарку плотников не догадались…

Старик Имшенецкий принял «товарищей» за меня и спросил в окно:

— Владимир Петрович, это вы?

— Из штаба Красной армии.

Он тотчас захлопнул окно, быстро оделся и через дверь, ведущую на двор, убежал в лес.

Старший его сын Володя ушёл гулять и, возвращаясь в усадьбу вместе со своим другом Виталием, заметил огонёк дымящейся папиросы дежурившего часового. Догадавшись, что в усадьбе неладно, он ползком вернулся обратно и засел в кустах недалеко от дома.

Гостей принимали Маргарита Викторовна и дочь Имшенецкого, Ольга Владимировна Половникова. Руководство же обыском взяли на себя Боря и Толя. Они имели вполне демократичный вид, только что закончив возиться с электрической машиной, и были настолько грязны, что «товарищи» не решились подать им свои руки.

С каждой неудачей «товарищи» всё больше обрушивались на Николая за ложный донос, грозя расправой. Тот сперва из кожи лез, указывая на те места, где могли находиться запретные вещи. Но комиссаров ждало разочарование.

Предложенный ужин совсем размягчил комиссаров, и беседа приняла дружеский характер. Они показали свои мандаты — один на обыск, другой на аресты. Толя рассматривал их оружие. Храбрецы удивлялись тому, что мы живём одни в лесу.

Когда же мы показали им бумаги, гласящие о нашей коммуне, — они выразили сожаление, что потревожили нас обыском. Комиссары делились своими наивными мечтами о будущем социалистическом рае, наивно представляя его в виде огромного, побольше агафуровского, магазина, из которого каждый может брать всё, что хочет.

На вопрос Маргариты Викторовны, а кто же будет пополнять убыль в товаре, комиссары самоуверенно отвечали, что для пополнения будут работать фабрики.

— А что же, работать-то фабрики тоже будут даром?

— Нет, за товары они будут получать другие товары.

— Я что-то не пойму. На фабриках, значит, пойдёт обмен товарами? Значит, это будет происходить не даром, а в магазины эти же товары будут поступать даром?

— Нет, не даром, — отвечал товарищ. — Это потребителю будут давать даром, а с фабриками будет через банки расплачиваться правительство.

Дальнейшие расспросы становились опасны, ибо «товарищ» начинал раздражаться.

В результате обыска у нас отняли только одно седло, да и то не даром, как полагалось — «из волшебного магазина», а за деньги, которые тут же были внесены под соответствующую расписку.

В сущности, это были добродушные русские парни, которых так много в рядах нашей армии и которые совмещают в себе и русское добродушие, и невероятную жестокость.

И в руках этих дикарей оказалась судьба русского народа.

Я вылез из моего убежища. Под рассказы очевидцев я с наслаждением попивал чаёк и закусывал остатками ужина.

Долго во всю глотку вызывали мы отсутствующего Владимира Михайловича и Володю. Наконец пришли и они, продрогшие, искусанные комарами.

Вскоре из города вернулась моя жена и привезла нам новости, от которых холодела душа… […]

А в газетах, привезённых женой, я громко прочёл следующие строки:

«Сегодня ночью, как месть за взятого проклятыми чехами в плен и расстрелянного товарища комиссара Малышева, мы расстреляли из числа заложников двадцать буржуев».

Среди фамилий значилось имя Александра Ивановича Фадеева, великолепного инженера-механика, бывшего управляющего Верх-Исетским округом, инженера-энциклопедиста, великолепно знавшего Урал.

Покойный состоял консультантом нашего банка, был очень хорошим человеком и стоял совершенно в стороне от всякого вмешательства в политику, если не считать его последних выступлений перед комиссариатом просвещения в защиту прав собственности на книги. Миссию он исполнил блестяще. Декрет о сдаче всех книг в общественную библиотеку был отменён.

В этом списке стояли и знакомые мне фамилии секретаря думы Чистосердова, юриста по образованию, и Мокроносова, управляющего Сисердскими заводами.

Волосы встали дыбом. Что теперь делать?

Правда, после произведённого обыска опасность для нас как будто миновала. Но кто поручится, что к нам не пришлют более энергичных «товарищей» с предписанием не обыска, а просто расстрела…

В ЛЕСУ

На семейном совете нами было принято позорное решение: сказав дворне, что мы отправляемся на поиски золота, уйти в лес и там дождаться прихода чехов. Женщин решили оставить в усадьбе. Правда, было решено отойти в лес на расстояние одной или двух вёрст, так чтобы мы всегда могли подать помощь. Но решение было позорное и, пожалуй, глупое. Утешали себя лишь тем, что в случае криков в усадьбе внезапным нападением мы сумеем защитить жён и перебить гораздо больше негодяев. Уж больно мы боялись за сыновей призывного возраста, которых могли обвинить в дезертирстве и расстрелять.

И, собрав котомки с кое-какими пожитками, мы отправились в лес.

Отойдя от города версты на полторы и выбрав место около скалы из валунов, мы разбили в лесу маленькую палатку.

Стоит ли описывать это глупое, трусливое, бесцельное прозябание в диком лесу без возможности развести вечером костёр, чтобы не выдать себя огнём? Не могу до сих пор без досады вспоминать те четыре дня, когда мы с замиранием сердца прислушивались к лаю собак в нашей усадьбе.

Залают собаки — прислушаешься и крадёшься к дому, чтобы взглянуть, не висит ли на перилах балкона условная, о призыве на помощь, простыня или скатерть.

Два раза в день к нам приходили дамы и приносили пищу.

Маргаритино и раньше посещалось белогвардейцами, а последнее время молодёжь начала заезжать чаще, избрав наш хутор базой для нападения на железную дорогу. Таким образом мы держали связь с готовящейся к восстанию белой молодёжью. Из них особой отвагой отличался офицер Юра Мюренберг, убитый впоследствии в войне с красными.