Яконур - Давид Константиновский

Николай положил ветошь на край верстака.

Ну вот, порядок… Будет крыльчатка работать дальше.

Глянул на руки.

Хорошо сделали в этот раз, надежно будет, с фланцами это они с ребятами правильно придумали, теперь даже при аварии насоса должен вал выдерживать, — хоть и длинное плечо, да химия, да температура с давлением…

Стоял у верстака, смотрел на свои руки.

А отец не возражал, когда он решил пойти на стройку… отец читал в газетах все, что писали про комбинат, ни о каких стоках тогда никто не думал… отец беспокоился только, чтоб не было драк… мама боялась за его здоровье… да он ведь недалеко от Надеждина уезжал, здесь же оставался, на Яконуре…

Заложил руки в карманы комбинезона.

А стройка-то была тогда — палатки там, где теперь комбинат, и у причала столовая. В этих палатках и жили; и дети рождались в этих палатках, как-то раз даже двойня в палатке родилась… Коридор, одеяла вместо дверей и дощатые перегородки; влезть можно было на кровать и через перегородку занять у соседей хочешь кастрюлю, хочешь книжку…

Шагнул в проход между верстаками. Змеевик надо еще наверху посмотреть.

А Соня в палатке жить не захотела, и тогда они сделали себе домик из пластов. Нашли осенью хорошее место в тайге, на берегу ручья; в глубину на метр выбрали земли, а стены из пластов поставили — нарезали от склона пластов с дерном. Крыли досками, сверху еще положили пластов. Печь сделали из железной бочки, а чтоб красивей было, он бочку сплющил и обмазал. Дом получился — Соня нарадоваться не могла. Тряпочки нарядные развесила; веселый стал дом. Хорошо было… Выйдешь утром — ручей шумит, кругом тайга… медведи еще ходили… И до работы недалеко.

Поднявшись лестницей на третий, свернул к трубопроводу.

Ну вот и здесь порядок… А было что! Главный говорит: ребята, сколько вам времени надо? Взялись за разборку; Главный выясняет, — нет нигде такого диаметра, сел у окна рассчитывать давление, клапан еще найти не могут; потом все порешили, как что ставить, начали; Главный ушел, и тут приходит Шатохин: прекратить, делать по-моему… Все видят — глупость. Приходит Главный: ребята, делайте, как я сказал. Шатохин ему: ты чего тут дуру порешь! Не специалист, авторитета нет, вот и старается покрывать чем другим. Главный ни слова, Шатохин на него кричать, а Главный ему одно только сказал: это вас не касается. Рукава закатал и давай со всеми — подшипники ставить…

Снова вышел к лестнице и поднялся на четвертый; остановился на минуту; не повернул в цех, а зашагал по ступеням дальше и поднялся на крышу.

Вот он, Яконур, совсем рядом…

Будет, будет надежно, будет вал крутиться, будет крыльчатка работать снова… все будет работать хорошо… снова пойдет все в Яконур.

Вынул из карманов руки, еще посмотрел на них… будто с них спрашивал.

Раньше здесь Яконур как книгу можно было читать, а теперь все спуталось, смешалось, не понять уже ничего… нарушилось все… а куда все подевалось… сигов мама выносила к поездам метровых, красивых, он еще горячий после копчения, и стоил он пять рублей старыми, значит, пятьдесят копеек… это все пропало, нарушилось, и что было — теперь уже не вернешь. Погоду только еще можно читать, вот погоду можно предсказывать, как отец научил. А другое все… Разве кому-то дано так с Яконуром, он ведь живой… у него и свой нрав есть… чистый он, ничего в себе не держит, если что — выбросить хочет… охранить себя старается… смотришь, на берегу и то и другое, а в воде ничего, чистая…

Прошел несколько шагов по крыше; повернулся к трубе.

Так-то вот, своими же руками!

Из института приезжали, звали местных; он тоже приходил; разговаривали с ними, мнения собирали, даже бумагу все подписывали… Он понимал, что комбинат нужен; но не мог понять, зачем обязательно на Яконуре комбинат. Может, просто поторопились… Гостили когда с Соней у ее сестры, у Ани, говорил об этом с Иваном Егорычем; да что говорить-то…

Вот Яконур; вот труба.

По телевидению показывали, как Шатохин стоки пьет. Да хоть бы тихо делали, хоть бы не показывали. Все ведь знают, эти стоки какие. И подойти к ним близко нельзя, такой запах. Все ведь это знают, так хоть бы не показывали, а то ведь вранье-то в людях остается.

Заявление подавал… Потом забрал.

Больно на это все смотреть, да что же делать… В отпуск с Соней уезжали, хорошие места видели, а еле дождались, когда обратно ехать. Родные места, родина. При всем что здесь… а все равно. Тут их место…

Работал на опалубке, потом по трубопроводам, стал слесарем. Построили поселок — квартиру дали… семья растет, вот обещали расширение… Прочат в бригадиры.

Убрал руки в карманы комбинезона.

Очистка теперь хоть получше…

Родительский дом не продал, оставил в память; теперь все выходные там… огород, за ягодами на мотоцикле… следующий отпуск — на то, чтобы подновить дом… держать его чтобы в порядке…

Еще минуту глядел Николай на Яконур; затем начал спускаться в цех, где надо осмотреть змеевик.

Герасим сильнее прижал трубку.

Наконец ее голос!

— Хорошо, послушай сказку… Вот Иванушка сидит на печи. Но наступает время, и ему надо отправляться искать. Идет он за тридевять земель… Тогда было потруднее, женщин было меньше, чем мужчин…

Треск, помехи, яконурский ветер раскачивает старые провода на деревянных столбах.

И голос Ольги.

— А сколько препятствий у Ивана! Он встречает свою суженую, а ее уносит Кощей Бессмертный…

Опять треск.

Ехать, ехать!

За деревней Карп увидел лодку у берега, свернул; заглушил мотор, ткнулся в кочки рядом.

Дед с женщиной, она его моложе лет на десять — пятнадцать, не разберешь. У деда — культя вместо правой руки; голубые глаза; грязная одежда. У женщины — худое, безразличное ко всему лицо; красные руки из коротких рукавов ватника. Лодка едва цела; ветхая сетчонка, бедный улов.

Карп сказал мирно:

— А, старый знакомый! Это ты в тот раз огородами ушел…

— Я? Когда? Не было такого!

— Да он сроду… — сказала женщина. — Может, то Сенька, тут есть один…

Карп засомневался:

— Да вроде…

Достал из полевой сумки бланк протокола, начал обычные вопросы:

— Дети есть?.. Возраст?.. Работа?..

Женщина говорила Карпу:

— Исть-то ведь тоже хочется! На звероферме я сейчас. Вот выходной у меня, думали — рыбы поисть… Ты бы на Каракан пошел, вот там сети…

Голос у нее был безжизненный, равнодушный, как ее лицо.

Карп знал эти намеки, ответил привычно:

— Да мне сети не нужны.

Старался говорить с ними помягче.

Дед вскочил вдруг, стал выбрасывать все из лодки:

— На, вот оно, забирай… И лодку забирай… Последнее…

Весла, черпак, рыба кверху брюхом закачались на мелкой волне перед Карпом.

— Забирай!.. На Каракане вот браконьеры, ты их не трогаешь, они вооружены, ты их боишься… Забирай, если у тебя совести нет… Я поймаю, так только пожрать… Где бы все это было, если б Гитлер занял… Говоришь, где мы с тобой встречались? Разве только на Курской дуге… Руку вот у меня немец отнял и все бы это отнял бы…

— Ну, — сказал Карп примирительно, — зачем так-то…

— Теперь все с дипломами руководят. Я работал, сто пятнадцать платили, а он пришел с дипломом, сто тридцать ему… Надо на прошлое оглядываться. Пригожусь еще на что-нибудь…

Карп пробовал успокоить деда:

— Не волнуйтесь…

— Здоровый был — волновался, а теперь что ж… Непродуманная жизнь у нас и идет несправедливо, нет чтобы оглянуться — топим один другого человека…

— Вы заложили сегодня, — сказал Карп.

Женщина махнула рукой:

— Да разве на эту пенсию заложишь, что вы говорите…

Карп заканчивал протокол. Ладно, бумагу потом выбросить можно… Написал: сети уничтожены на месте. Что там, такая рвань…

Торопил себя.

Тяжелый разговор… тяжелая работа.

Как она поставила перед ним тарелку…

Яков Фомич вспомнил: эта неожиданная, несвойственная Лене резкость движений и стук тарелки о стол!

Тишина читального зала, только шуршание переворачиваемых страниц… И вдруг это воспоминание о сегодняшнем утре.

Отодвинул от себя журналы.

Как это было?

Да, резкость ее движений и стук тарелки о стол…

Яков Фомич был удивлен.

Пожал плечами. Взял ложку, принялся за кашу. Лена села напротив, сложила руки на груди. Яков Фомич спросил, почему она не ест.

— Не хочется.

Он продолжал есть, ложка за ложкой. Молчал. Смотрел вниз, в тарелку.

— Яков!

Отставил тарелку. Сгорбился.

— Я устала.

Совсем он не был готов к этому…

— Яков, но так же нельзя!

— Яков, ведь я просто не знаю, что дальше.

— Яков, у меня руки опускаются!

Он посмотрел в ее лицо. Увидел нервную, растерянную женщину.