Кара-курт - Анатолий Чехов

— Все, Ёшка, готово. Восемь завьюченных верблюдов с бочатами на горбах ждут тебя за городом, у старого кирпичного завода. С ними Рамазан — сын Барата. Он хоть и молодой, но молчать будет, слова не скажет. Последний свой транспорт тебе отдаю. Колхозникам сказал: надо для застав дрова заготавливать. Никто не спорил. Понимают — надо...

— Ладно, за верблюдов, как только можно будет, дам тебе машину, сено там, дрова в город отвезти.

— Бо´лды, Ёшка, бо´лды, — согласился Балакеши. — Ты давай воюй получше, а за машиной мы к тебе еще не один раз придем.

— Верблюды нужны вот ему. — Кайманов положил руку на плечо Самохина: — Ты, Балакеши, поезжай к Рамазану. Как только стемнеет, и мы там будем.

Пока Яков инструктировал председателя поссовета Даугана, Самохин, которому предстояло идти с отрядом в пески искать банду Аббаса-Кули, вызвал старшину Галиева.

— Товарищ старший политрук, — доложил тот. — Отряд полностью сформирован. К выходу готовы. Оружие, снаряжение, боекомплект НЗ проверены. Переводчиком с вами поедет Сулейманов. Вареня´ еще не совсем поправился. Да вон он идет. Капитан Ястребилов отпускал его домой к невесте Юлдуз, чтоб не попадался на глаза большому начальству.

Толстый, короткий Вареня´, в домашнем одеянии — рубахе, сатиновых штанах и тапочках, пока что не мог похвастаться военной выправкой. Катился он по улице аула, как шар, размахивая руками и поминутно вытирая платком пот со лба. Но вместе с тем шел он, преисполненный важности, высоко держа голову, и рукой делал отмашку не как-нибудь так просто, а будто шагал в строю.

— Ишь старается, — проговорил, придирчиво наблюдая за Варене´й, Галиев. — Это потому, что сам полковник Артамонов приказал ему ждать особых распоряжений.

— Гнать этого Вареню´ надо от комендатуры подальше, — сказал Кайманов. — Только и славы, что полковник с ним цацкается, надеется еще одного переводчика вырастить, а так я бы его и близко не подпустил.

— Язык-то он знает? — спросил Андрей. Кайманов пожал плечами:

— Акцент немыслимый, но чешет без запинки. Когда не врет, понять можно.

— Ну что ж, поскольку все готово, приступим, старшина, — сказал Самохин. — Сейчас, пока еще светло и до вечера есть время, посадите всех, кто идет в поход, на две машины, выезжайте с пилами и топорами в горы к границе. Постарайтесь сделать так, чтобы видело вас побольше народу. Ночью переместитесь скрытно в условленный квадрат, подальше от населенных пунктов. Туда же двое коноводов приведут лошадей и верблюдов. Приедем и мы со старшим лейтенантом Каймановым. Ни одна душа не должна знать, что идем в пески.

Через несколько минут со двора комендатуры выехали два грузовика, в кузовах которых с пилами, топорами и веревками в руках тесными рядами сидели пограничники. Громкая песня разносилась на всю округу. Пели «Дальневосточную»:

Стоим на страже всегда, всегда,

А если скажет страна труда:

«Прицелом точным врага в упор»,

— Дальневосточная, даешь отпор,

Краснознаменная, смелее в бой!

Слова эти относились еще к тому времени, когда главными военными событиями, за которыми следила вся страна, были события у озера Хасан и на Халхин-Голе. Сейчас же масштаб дальневосточных сражений не шел ни в какое сравнение с тем, что происходило на западе. Но от хасанских событий остался немалый опыт, осталась песня...

Андрей подумал, что пограничники, которые пели ее, наверняка догадывались, что пилы и топоры всего лишь маскировка: снарядился отряд и запасся боеприпасами не для заготовки дров. Многие впервые выезжали на боевую операцию, для таких это была фронтовая песня, наверное, потому и пели ее так громко и с таким чувством...

— Ну что ж, Андрей Петрович, — обращаясь к нему, сказал Кайманов. — Пора нам с тобой идти к старухе Сюргуль...

Старая курдянка встретила обоих военных начальников у ограды своего приусадебного участка и так быстро заговорила, размахивая руками, что Кайманов едва выбрал минуту для приветствия: «Салям, баджи!»

— О чем она говорит? — зная, что время дорого, спросил Самохин.

— Да тут целая история, — неожиданно добродушно отозвался Кайманов. — Наша уважаемая Сюргуль попросила меня написать письмо Советской власти с жалобой на мальчишек. Понимаешь, залезли хулиганы к ней в огород, огурцы потоптали, помидоров нарвали. Решили мы призвать их к порядку...

Ответ Кайманова показался Андрею настолько неуместным, что он едва удержался от восклицания, но Яков говорил серьезно, а Сюргуль, видимо понимавшая по-русски, следила за каждым его словом.

— Только вот зачем ты, баджи, про письмо своим обидчикам сказала? Теперь они свидетелей подберут. Опять мне твоими делами заниматься? Скажи-ка лучше, где Хейдар? Передала ты ему, что я тебе говорил?

— Ай, Ёшка, бо´лды! Правильно говоришь, — согласилась старуха. — Давай лучше ты занимайся моими делами. А Хейдар здесь, пришел. В моей хонье сидит, тебя ждет. Куда денется...

Яков и Андрей хотели войти в дом Сюргуль, но Хейдар, услышав свое имя, сам вышел им навстречу. В выпуклых глазах угрюмоватая настороженность.

Словно не замечая ее, Кайманов сказал приветливо:

— Салям алейкум, яш-улы, спасибо, что пришел.

Хейдар в знак особого расположения подал сразу обе руки, что означало: «В руках моих мое сердце, и я доверяю его вам».

Кайманов задал обязательный перечень вопросов: «Как себя чувствует яш-улы, в порядке ли его дела? Здорова ли семья?»

Хейдар только неопределенно и довольно мрачно кивал головой. Кайманов делал вид, что не замечает его настроения, как будто эти неопределенные кивки и молчание вполне его устраивали.

— Тебе, наверное, сообщила наша уважаемая Сюргуль, — сказал Яков, — зачем мы тебя пригласили?

Старик отозвался не сразу:

— Что может сказать старая женщина? Она все перепутает. Хватит с нее и того, что меня нашла. Вы просили меня прийти — я пришел. Что хотят от меня начальники комендатуры?

— То, что ты делаешь всю жизнь, яш-улы, — отозвался Яков. — Сам видишь, на заставах совсем молодые новобранцы. Есть и пожилые, но из других, далеких отсюда мест. Мало кто умеет обращаться с верблюдами. А впереди зима, надо рубить арчу, заготавливать дрова, вязанками спускать с гор вьюками на верблюдах.

Хейдар выдал себя. Глаза его оживленно блеснули, выражение томительного ожидания в них исчезло, едва заметный вздох облегчения вырвался из груди. Только один аллах знает, какого допроса он ждал, а тут как все просто! Заготавливать дрова, вязанками спускать их в долину. И все это — в погранзоне, под охраной солдат, не нюхавших пороха, совсем молодых. Может быть, удастся выбрать момент и через границу махнуть?

Самохин и Яков делали вид, что им и невдомек, о чем может думать старый Хейдар. Тот, видимо, решил соглашаться не сразу, набить себе цену, ни в коем случае не показывая охватившую его радость.

— Нет, начальник. В горы я не пойду, старый стал. Если дойду, кто за меня продаст на базаре мой табак. Я человек бедный, у меня других доходов нету.

Андрей рассмеялся.

— Ну, если за этим дело стало, — сказал он, — у нас получишь больше, чем выручаешь на базаре. Дадим командировочные, еще и продукты на все дни работы. Хватит и тебе, и твоей дорогой Сюргуль.

Хейдар развел руками:

— Трудно мне по горам лазить... А вы не обманете? — Он придирчиво взглянул на Андрея и Якова. — Верно говорите? А сколько денег, какие продукты дадите?

— Конечно верно, — подхватил Кайманов. — Там старшина тебе джегуру, консервы, ногу архара приготовил. Да я сам на охоту ходил. Денег получишь столько, сколько на командировку полагается. Неделю будешь работать, за неделю заплатим. Две — за две.

— Когда идти?..

— А вот сейчас и пойдем. Говори «хош!» и пошли... Ночью идти прохладнее. Верблюдов один председатель колхоза на окраину города уже пригнал. К рассвету на месте будете.

Хейдар заколебался, теперь уже вполне искренне. Его колебания можно было объяснить так: «Уйдешь, а люди Аббаса-Кули дознаются, притянут к ответу: «Почему не сообщил?» Но Сюргуль остается, она скажет...»

— Бо´лды! — сказал Хейдар. — Пошли к вам за мясом и джегурой. Пускай Сюргуль хоть из джегуры плов сварит...

Было уже достаточно темно, когда все трое входили в канцелярию комендатуры. На столе действительно приготовлены продукты. Часть из них — консервы и сухари Хейдар оставил для себя, мясо и мешочек с крупой хотел сам отнести Сюргуль.

Яков остановил его:

— Не беспокойся, Хейдар-ага, — сказал он. — Продукты эти отнесет дежурный. Нам с тобой еще долго разговаривать надо...

Старшина Галиев принес в канцелярию четыре фарфоровых чайника, пиалы, блюдце с сахаром, чурек, завернутый в специальный платок — сочак. По знаку Самохина Галиев пригласил из соседней комнаты дожидавшегося там старого дауганского аксакала Али-ага.