Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии - Сюзанна Кэхалан

Его поселили в палату к двадцати другим мужчинам. Теперь он был всего лишь песчинкой в пустыне больных людей, как будто всегда там был и всегда будет. Неписаное правило запрещало спрашивать «Почему ты здесь?». Диагнозы обсуждались редко, если вообще обсуждались, хотя все знали разницу между «острыми» – временными и «хрониками» – теми, кто попал сюда навсегда. Были и ребята, угодившие в лечебницу из-за наркотиков и алкоголя, – те, у кого было слишком много кислотных трипов, или что еще страшнее, те, кто пробовал лишь раз и сразу потерялся; были там и такие, как Макмерфи, – симулянты, уклонявшиеся от призыва или бежавшие от своей жизни. Иногда Билл по ошибке принимал работников больницы за пациентов, пока не замечал ключи – знак отличия, также знакомый Розенхану, отделявший «их» от «нас».

У Билла появился друг, которого он прозвал Самсоном. Самсон говорил только о своих волосах. Он чувствовал, что его сила и умственные способности собраны в его волосяных луковицах. Конечно, волосы – это важно. Билл так отрастил свои волнистые рыжие, что их можно было собрать в хвост только чтобы рассказать о себе этому новому миру. Но для Самсона все было иначе. Самсон стал драг-дилером, и чтобы не раскрывать свою новую работу наркополицейским, он подстригся. Когда его сделка сорвалась и он понял, что получит все или ничего, то попытался покончить с собой. Но он выжил и оказался в отделении Билла. Если не считать волшебных волос, Билл вполне понимал Самсона. Он был тем самым парнем, которого легко встретить в кампусе. Они часами болтали и играли в карты, обычно в сумасшедшие восьмерки.

Билл попросил Мэрион высадить его подальше от главного входа в больницу, испугавшись… чего?

Пока не было мужа, Мэрион думала о плохом. Она не могла отделаться от одного конкретного образа: мужчины, подвешенного за лодыжки к потолку. Откуда это взялось, она не знает и по сей день. Мэрион пыталась сосредоточиться на дочках, но заходилась в рыданиях. Они будут пичкать его лекарствами? Бить током? Надевать смирительную рубашку? Друзья и соседи заметили ее красные глаза и внезапное исчезновение Билла, но не совали нос в чужие дела, полагая, что пара попала в трудную ситуацию. Все, что она могла сделать, это отмахнуться от них. Мэрион обещала Биллу и Розенхану никому не говорить об эксперименте.

На следующий день, в пятницу тринадцатого, она наконец смогла навестить мужа. Мэрион шла той же пальмовой аллеей, по которой уходил Билл. Она с трудом спросила у администратора о Билле Диксоне.

Дверь. Коридор. Дверь. Второй коридор. Дверь. Огромная сдвоенная дубовая дверь, словно из университетского городка.

Она услышала скрежет с другой стороны. Представила, как пациенты царапают дверь: больные, отчаянно пытающиеся освободиться, и окровавленые пальцы там, где должны быть ногти. Когда дверь открылась, Мэрион отпрянула, готовясь к худшему из своих видений.

Но там был только Дэвид Розенхан. Скрежет был из-за того, что он возился с замком (у него каким-то образом оказался ключ).

– Как он? – выпалила Мэрион. Только Розенхан мог ее успокоить. Он был очень добр к ней в отсутствие мужа и посоветовал записывать свои мысли в дневник, так как это помогло ему во время его госпитализации. Розенхан заверил, что Билл в безопасности благодаря подготовленному им постановлению хабеас корпус. Новость о существовании бумаг, с помощью которых можно выпустить мужа, успокоила ее.

Тут я перебила Мэрион. Хабеас корпус – латинский термин, означающий «ты должен иметь тело», – такой документ спас Элизабет Паккард от заключения в XIX веке. После предъявления этого постановления Билл должен был предстать перед судом, который решит, является ли госпитализация законной. И хотя Розенхан в статье «Психически здоровые на месте сумасшедших» писал, что «для каждого псевдопациента был наготове хабеас корпус и при каждой госпитализации на связи был адвокат», это было не совсем так. Я разыскала юриста Американского союза защиты гражданских свобод Роберта Бартельса, который сейчас живет в Аризоне, а раньше работал в Стэнфорде юридическим помощником, помогая профессору Джону Каплану в эксперименте Розенхана. Бартельс путается в деталях, но уверен, что, несмотря на то что они обсуждали предписания для одного-двух человек, он так и не подготовил их, а «на связи» и вовсе было преувеличением. Когда я рассказала об этом Мэрион, она очень разозлилась. «Хорошо, что я не знала, иначе бы не справилась. Какой же я была наивной, как свято во все верила».

Вернемся назад к той двери. Мэрион не помнила, что сказал Розенхан. Поняла только, что он выглядел встревоженным. А потом он ушел. Мэрион оказалась по ту сторону запертой двери, которой она так боялась. Сказал ли ей Розенхан, куда идти? Она не могла вспомнить. Минуту спустя она очутилась в столовой, напомнившей школьную, и ее мысли унеслись к безопасному месту и к Биллу, ее подростковой любви.

Они будут пичкать его лекарствами? Бить током? Надевать смирительную рубашку?

А вот и он. Билл сидел, откинувшись на спинку кресла и опустив голову на сложенные руки. Казалось, он то ли плакал, то ли спал мертвым сном. Она подошла к столу и тихо позвала его по имени. Он не сдвинулся с места, даже не заметил ее присутствия. Мэрион села напротив мужа. Наконец он поднял голову.

– Я сплю-ю-ю-ю-ю-ю-ю, – сказал Билл. Его слова прозвучали так смазанно, будто он слишком много выпил. Какие уж тут подвешенные тела и окровавленные ногти. Вот что напугало ее по-настоящему. Ее муж изменился.

Примерно за час до визита Мэрион в столовую пришла одетая в строгий белый халат медсестра, раздававшая бумажные стаканчики с таблетками. Когда она протянула его Биллу, он сразу узнал лекарство, знакомое ему по больнице Остина, – торазин, чудесный психиатрический препарат. Билл был уверен, что сможет спокойно спрятать таблетку за щекой. Он, не задумываясь, закинул одну под язык, но не ожидал, что таблетка ужасно жжет. Новая оболочка капсулы растворялась сразу: ощущение, будто сейчас прожжет дыру во рту, если не проглотишь. Спотыкаясь, Билл направился в ближайшую уборную, но не успел выплюнуть таблетку и рефлекторно проглотил ее. Билл хорошо знал о побочных эффектах: тремор, безостановочное слюноотделение, неконтролируемые движения тела, скованность мышц, шаркающая походка и посинение при передозировке. Он утешал себя исследованиями об эффекте плацебо, о которых он узнал на занятиях. Нужно был верить, что все будет в порядке. Но когда Билл поел и пошел в отделение, в глазах потемнело.

Следующее, что он помнил: санитар разбудил его и сказал, что сейчас не время спать. К нему пришел посетитель. Дэвид Розенхан.

Билл сказал, что не помнит их разговора,