Великий притворщик. Миссия под прикрытием, которая изменила наше представление о безумии - Сюзанна Кэхалан

телефонные номера и распространяя листовки для Движения за новый Конгресс и помогли разойтись с миром бросающим камни протестующим и Национальной гвардии. Билл катался на своем двухтактном мотоцикле «Ямаха» и слушал Джимми Клиффа. Сегодня Андервуды не любят это признавать, но они были крутыми.

Осенью 1970 года Билл записался на семинар Розенхана по патопсихологии. Розенхан сразу же понравился Биллу. Он называл его не иначе как «очаровательный» и «харизматичный». «Общаясь с Дэвидом, ты чувствовал себя самым важным человеком на свете», – говорит Билл. Занятия с небольшой группой позволяли Розенхану увлекать слушателей, особенно когда он рассказывал о своей тайной госпитализации. Только вспоминая об этом, Билл понял, что Розенхан тогда набирал людей. Он был осторожен, но его намерения были ясны, во всяком случае, в ретроспективе. «Почти во всем, что делал Дэвид, немедленно хотелось принять участие», – добавил Билл.

Признаюсь, я была немного удивлена тем, как мало Билл готовился к госпитализации, что не соответствовало описанию Розенхана. Он рассказывал о неделях подготовки: перебирал предыстории, обучал методам сбора данных, твердил об основах жизни в отделении, но Билл ничего этого не припоминал. Розенхан показал ему, как прятать таблетки за щекой, буквально так: «Кладешь на язык, закрываешь рот, просовываешь под язык, глотаешь воду, бесцельно бродишь пару минут, а потом идешь в уборную и выплевываешь все в унитаз», – сказал Билл. Не самый подробный совет и далеко не безупречный.

Возможно, именно поэтому Крейг Хейни, ассистент Розенхана по патопсихологии, который позже работал с Филипом Зимбардо над знаменитым тюремным экспериментом, отклонил предложение стать псевдопациентом. «Я не хотел, чтобы Дэвид был моим спасательным кругом», – сказал он. Но Билл видел все это сквозь розовые очки Розенхана. «Идея была в том, что ты войдешь и как бы испытаешь это все на себе одним махом».

Билл придумал фамилию Диксон, тщательно покопавшись в фамилии президента Никсона (это объясняет, почему Розенхан написал в своих заметках «Dixon», а не «Dickson», вновь запутав мои поиски), и придумал предысторию. Билл остался студентом, но бросил психологию, а также свой брак, так что, если бы все пошло не так, осталась бы дистанция между настоящим и поддельным Биллами.

Как и Розенхан, Билл до конца не верил, что его госпитализируют. В своей книге Розенхан неоднократно подчеркивал, что его скорее всего не положат в больницу, потому что он был «человеком с невероятным чувством равновесия». Его благодушие, скудное остроумие и безмятежное поведение – абсолютная солидность, – казалось, не оставили бы психиатру ни шанса упрятать его. Мэрион же не была так уверена. «Я была в полном отчаянии», – сказала она мне. Ее воображение разыгралось от образов из фильма «Змеиная яма», в котором пациентов игнорировали, оскорбляли и били током.

Билл провел хорошую предварительную работу и знал, что в выбранную Розенханом государственную больницу Агньюс (Розенхан называл ее больницей Альма) не берут людей с улицы. Сначала ему предстояло за двадцать минут доехать до общественного психиатрического учреждения в Сан-Хосе, где его будут наблюдать, чтобы убедиться, что госпитализация необходима – новый уровень защиты, добавленный законом Лантермана-Петриса-Шорта, подписанным в 1967 году губернатором Рональдом Рейганом. Закон, вступивший в силу в Калифорнии в 1972 году, был направлен на то, чтобы значительно затруднить принудительную госпитализацию пациентов или их удержание в течение длительного времени.

Билл даже не пытался выглядеть соответствующе. На нем были чистая футболка и брюки клеш. Остались густая борода, длинные, слегка волнистые волосы и толстые очки в черной оправе. Прием прошел по плану: Билл сказал сотруднику отделения, что он холостой студент Стэнфорда, начавший слышать голоса, которые, как и было прописано в сценарии, говорили: «Стук. Пустой. Полый». Вероятно, все сказало за него. Сотрудник передал ему его дело и велел ехать в Агньюс, где его госпитализируют.

Билл попросил Мэрион высадить его подальше от главного входа в больницу, испугавшись… чего? Что кто-то увидит его с женщиной и решит, что Билл лжет о том, что он холостяк? (Это кажется мне довольно параноидальным. Думаю, что шок от госпитализации задел Билла сильнее, чем ему кажется). Мэрион смотрела, как ее муж шел по пальмовой аллее ко входу в роскошную психиатрическую больницу. Она решила тогда, что муж оттуда не вернется.

Чем ближе Билл подходил к приемному покою, тем сильнее становился его страх. Наконец он добрался до знака, указывающего на вход, который ничем не отличался от обычной приемной, где пациентам ставили диагнозы и отправляли в отделения, которые были все хуже и хуже подготовлены, чтобы иметь дело с больными.

Расположенная менее чем в получасе езды к югу от Пало-Альто в городе Санта-Клара, Великая психбольница (позже переименованная в государственную больницу Агньюс) открылась в 1885 году, когда фермер передал государству свою землю в триста акров для размещения растущей армии «хронических сумасшедших». Живший при больнице ее руководитель Леонард Стокин предложил вернуться к более гуманному подходу психиатрической помощи, так называемому моральному лечению (которое, как мы уже знаем, было популярно в XIX веке, пока не дошло до черты). Он построил библиотеки, спортзалы, свинарник и курятник, открыл участки сельскохозяйственных угодий, за которыми ухаживали пациенты и персонал. Его дочь Хелен Стокин большую часть своей взрослой жизни жила в одной из палат и даже писала и ставила пьесы, которые пациенты играли в ее честь.

Но Агньюс, как и большинство других учреждений, был продуктом своего времени. Заведение, у которого Мэрион высадила своего мужа, было уже не тем местом, где жила и писала Хелен Стокин. «Это были тяжелые времена», – рассказала мне бывший работник Иззи Талесник. Денег не хватало, больница страдала от опасного сочетания переизбытка пациентов и нехватки персонала. На пике своего расцвета она вмещала 4500 пациентов.

Как только Билл приехал в больницу, он принял участие в серии бесед. Медсестра-немка, напоминающая мисс Гнусен, расспрашивала о сексуальных предпочтениях и употреблении наркотиков. Розенхан цитировал записи, которые Билл, по его словам, выбросил много лет назад. «Женщина, плохо владевшая английским языком, долго расспрашивала о моей сексуальной жизни. Она пыталась заставить меня признаться в гомосексуальности. Также она расспрашивала о детстве больше, чем другие. Интересовалась, не ревновал ли я к отцу».

Борода, длинные волосы и одежда Билла создавали портрет предполагаемого «иного», психически больного, которые в то время были геями. Он продолжал: «Думаю, они пытались заставить меня признаться в употреблении психоделиков». Еще один пример врача, видевшего то, что он хотел увидеть. Мы уже видели это на примере Розенхана, которому приписывали «сдержанную речь». У психиатров часто встречается такой тип неверного суждения; он предрасполагает людей заполнять неизвестность, игнорируя все, что не поддерживает их выводы.

Специалисту потребовалось меньше получаса, чтобы поставить диагноз: параноидальная шизофрения. Билла официально