Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2 - Дмитрий Галантэ

Томарана строго произнесла громким голосом, начиная медленно подниматься из-за стола:

– Здравствуйте, ма-альчики!

Надо же, какое чудное совпадение! Это был последний удар, попавший мне, можно смело сказать, ниже пояса, у меня всё упало и опустились руки, неожиданно резко перехотелось бить в нос всё ещё отвратительно скалящееся чудо, из чего я логически умозаключил, что мне вообще перехотелось жить. Это был конец!

А Томарана всё говорила и говорила:

– Надеюсь, вы закончили свою столь увлекательную беседу, молодой человек? Теперь, полагаю, вы можете уделить и мне толику своего драгоценного времени или мне придётся ещё подождать?

Я молча обречённо кивнул головой.

– Будьте любезны, потрудитесь, пожалуйста, оторваться от своего стула, вы что, прилипли к нему, что ли? Извольте подняться, когда разговариваете с преподавателем, это я уже молчу обо всём остальном!

Точно, голова садовая, я совершенно позабыл, что нужно обязательно вставать, когда разговариваешь с учителем, с дамой и с теми, кто старше тебя, так, по крайней мере, учили в институте благородных девиц. А тут ещё и всё в совокупности, но причём здесь институт благородных девиц и когда я успел там поучиться и, главное, чему? Эко меня переклинило…

Но повторять дважды Томаране не пришлось. Я вскочил и принялся лихорадочно думать, как мне выкрутиться из этой неприятной ситуации, которая сейчас вполне может стать ещё более неприятной, даже непоправимой. Ситуация, в которую я так глупо и нелепо попал, сам предостерегая от неё другого. Но в голову ничего не лезло, кроме наивных детских отговорок типа: «Тётенька, простите засранца, я не винова-ат!». А грозная и жутко-страшная в своём гневе тётенька Томарана медленно шла ко мне, испепеляя взглядом больших шельмовато-ведьмоватых бездонных глаз.

– Я чу-увствую-у, – нараспев произнесла она, – нам сегодня всё же придётся заняться практическим растениеведением! И это очень хорошо, просто-таки замечательно, изучать на практике всегда несоизмеримо лучше, чем зубрить голую теорию. Разве я вам ещё этого не говорила? Ах, как же у меня чешутся руки!

Мне подумалось, что на этот раз я легко и с удовольствием обошёлся бы голой теорией, но остальные, за исключением моих друзей и ещё нескольких сознательных личностей, похоже, явно не разделяли наших взглядов на уместные и актуальные в данный момент методы обучения. Не спорю, может быть, даже наверняка, и мне было бы небезынтересно насладиться созерцанием практики, если бы это не касалось лично меня и моих друзей.

Вдруг Томарана остановилась на полпути ко мне и заговорила, указывая рукой в сторону своего стола:

– Молодой человек, не сочтите за труд, подойдите к моему столу за справедливым и заслуженным наказанием.

Я встал и обречённо поплёлся к указанному месту, не унижаться же и не умолять её не наказывать меня, потому что я хороший и не просто трепался на уроке, а просил соседа не задавать ненужных вопросов. Всё равно же разговаривал! Разговаривал, попался, значит, получи.

Пока я шёл к столу, она внимательно следила за мной, вернее, как мне показалось, за моей реакцией. Медленно и печально, как на похоронах своей девственной чести, я прошёл мимо неё, буквально всей спиной, а особенно нижней её частью, ощущая тяжёлый и оценивающий взгляд. Нет, так не пойдёт! Надо тянуть время. Всё же нужно будет с ней объясниться, дело-то не шуточное, на карту поставлено слишком много, да плюс ещё и самое дорогое – достоинство!

Объясниться, безусловно, надо, но только не сейчас, а немного попозже, вдруг всё-таки пронесёт, в хорошем смысле этого слова. А пока пронеслась мысль: ух, ведьма, небось сейчас прикидывает, как сподручней вонзить в моё невинное тело своё мерзкое орудие пыток – самоставящуюся клизму с оптическим прицелом. Ну, нет уж! Живым не дамся.

Она гордо подошла следом за мной к своему столу и спросила этаким ехидненьким-приехидненьким голоском:

– Позвольте узнать, что вы так увлечённо говорили своему любознательному и нетерпеливому соседу во время урока? Поверьте, это не просто праздное любопытство, от того, каков будет ваш ответ, зависит степень и мера наказания, так что слушаю внимательно, теперь у вас есть возможность блеснуть напоследок своим красноречием.

Вот он, мой шанс! Я скромно ответил, хватаясь, как за соломинку, за возможность хоть что-то объяснить или хотя бы отсрочить неминуемое наказание:

– Я всего лишь настоятельно посоветовал своему соседу не задавать вам глупых и раздражающих вопросов, сделал это для того, чтобы не мешать вам вести урок. Я даже пригрозил ему жестокой расправой в случае неподчинения и невыполнения им данного требования.

– Это правда?

Томарана резко повернулась и посмотрела на Юриника.

Тот встал и совершенно спокойно, ни капли не нервничая… правильно… а чего ему-то нервничать, ответил:

– Да, именно так всё и было! Пригрозил, это ещё мягко сказано, он просто-таки убил меня наповал раскрывшимися передо мной страшными перспективами, и врагу такого не пожелаешь! Знали бы вы, какие угрозы сыпались на мою несчастную голову!

– Интере-есно… Надеюсь, вы потом поделитесь со мной, и тогда я смогу в полной мере оценить весь ужас вашего ближайшего будущего, а заодно и меру фантазии ваших друзей. Быть может, мне даже удастся дать им парочку дельных советов. Хорошо, садитесь, – сказала она Юринику, – это обстоятельство несколько меняет дело, но наказание будет всё равно, нарушение дисциплины имело место, хоть и из благих побуждений, а мы все знаем, куда выстлана дорога из подобных намерений! Это касается всех: нарушение всегда должно вести к наказанию, вне зависимости от личности нарушителя, запомните.

Она окинула присутствующих грозным взглядом и проговорила, обращаясь ко мне, но уже не таким строгим голосом, даже сочувственно:

– Я придумала наказание для вас индивидуально, оно будет вполне адекватным и принесёт пользу лично вам и всем окружающим, хотя бы как показательный пример. Внимание! Берём траву, находящуюся в среднем ряду, предпоследнюю по счёту. Всем брать её не нужно, зелье буду готовить я одна, а вы запоминайте рецепт и внешний вид самой травы. Это растение называется молчун-трава, из названия понятно, в каких целях мы будем его использовать. Отвешиваем пять граммов сушёной травы или пятнадцать свежей, придерживайтесь этих пропорций всегда. Запомните, один к трём, всегда, когда дело касается сушёных и свежих ингредиентов. Далее берём траву, лежащую на ваших подносах перед ней, эта трава называется немота. Делаем тоже самое и в тех же количествах, что и с молчун-травой, совокупность этих двух видов трав даёт нам наиболее продолжительный и глубокий эффект. Его можно ещё больше усилить, если добавить к этим двум травам липовый цвет, один грамм, если цветки сушёные. Теперь берём двести миллилитров кипятка и заливаем им полученную смесь. Настаивать пятнадцать минут, периодически помешивая.

Пока готовился настой, она повторила некоторые положения пройденного материала, а я стоял возле её стола, как истукан, к тому же чувствуя себя полным и круглым бараном, которого вот-вот должны были прирезать на шашлык.

Наконец время, необходимое для приготовления настоя, вышло, и добрая учительница протянула его мне в глиняной кружке. Её коварная рука даже не дрогнула. Ласково и снисходительно при этом улыбаясь, она промолвила без тени лишней скромности:

– На-кась, выкуси! Пей, говорю, касатик. А потом уже и разговаривай! Болтай без умолку с кем тебе угодно и сколько пожелаешь, всё равно тебя уже никто не услышит, ибо ты не сможешь даже пошевелить губами. Молчать будешь около трёх часов, действие начнётся мгновенно, не успеешь ещё и настой допить, а до конца занятий около двух с половиной часов. Вопросы или пожелания есть? Нет! А у вас, мой любопытный и невоздержанный, но пока говорящий друг? – обратилась она к Юринику, который прекрасно понял её недвусмысленный намёк. – Тоже нет! Ну и славно. Пейте, пожалуйста, на здоровье.

Последнее относилось уже ко мне. И я выпил. Этот настой всё же лучше, чем те ужасы, которые мне сулили при применении отвара трепандры. Правда, я очень сомневаюсь, что этот вяжущий и горьковатый настой прибавит мне здоровья. Но главное, чтобы и не отнял его слишком много, а остальное, будем надеяться, я как-нибудь переживу.

Наверное, настой каким-то странным образом влиял на голосовые связки, говорить я действительно больше не мог, а мог еле слышно шипеть, и ещё приходилось всё время вытирать тряпочкой слюни, которые так и норовили закапать у меня с онемевших уст.

– Да, чуть не забыла вас предупредить, мой самый молчаливый, а потому и хороший ученик, – сказала Томарана, улыбаясь мне радостно и лучезарно, будто у неё было какое-то торжество или она недавно вставила себе новые зубы, предмет её большой гордости и олицетворение кипучей молодости и здоровья. Я очень надеялся, что такое счастливое лицо учителки никак не связано с моим теперешним положением.