Якушев Люди на корточках - Неизвестно

“Я становлюсь алкоголиком! —жалобно сфантазировал Стеблицкий, устрашаясь смрада и головокружительного видения. — Боже, как я низко пал!”

Ему захотелось очутиться в школе —тщательно выбритым, в чистой рубашке и с незапятнанной репутацией. “Почему я не смог распорядиться этой силой прилично? —с тоской спросил он себя. —Почему все так... страшно? Конечно, ничто не дается даром. За все полагается расплата. Помнится, еще Андерсен... “Калоши счастья”... Тоже... а счастья не получилось. Счастья добиваются трудом и умом. Прочее —мираж! Именно, мираж! Фатаморгана. Я сейчас встану... и все исправлю... Я все верну назад... И все окажется просто сном...”

За стеклом книжного шкафа замкнуто и надменно помалкивали ряды солидных переплетов, непорочные классики. “Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем...” -вспомнил Олег Петрович и попытался усмехнуться непослушными губами.

Он встал с кушетки, на которой, не раздеваясь, провел ночь и бесцельно прошелся по комнате. Лицо, которое отразилось в стекле, не могло иметь отношения к изящной словесности.

“Да господи! — вдруг рассердился он. — Все можно же поправить! Я всех верну. Очень просто. Как театр. Только найти пиджак...”

Он, морщась, обвел взглядом комнату. Над столом нагло топорщилось горло пузатой посудины с замысловатой этикеткой.

“Боже! Я выхлестал целую бутылку! -ужаснулся Стеблицкий. —Но —все! Больше никогда... Где же пиджак?”

Вдруг закружилась голова, и Стеблицкий вынужден был опуститься в кресло. “Сейчас... минуточку...”

Накануне, раздав всем сестрам по серьгам, очистив комнаты от следов безумия, он сотворил бутылку коньяка и напился, чтобы утешиться, отдохнуть от соблазнов. Сегодня он чувствовал себя настолько плохо, что прежняя незатейливая жизнь манила его теперь как чарующие сады Эдема. Дело было за малым — найти пиджак, все вернуть и все забыть.

“Сейчас... минуточку...” — бормотал он в полузабытьи.

Страшный удар сотряс прихожию. Тревожно качнулись на окнах занавески. Стеблицкий оцепенел. В комнату по-хозяйски уверенно вошел странник.

Секунду они смотрели друг на друга.

— Где пиджак?

Олег Петрович не смог ответить. Белый свет вихрем завертелся в его глазах. Странник внимательно осмотрел помещение —воздух горел, пылал от присутствия сверхъестественной силы —даже ему, одинокому и бесчувственному, стало не по себе. “Как этот может здесь, в таком...” — смутно удивился странник, но оборвал мысль.

Пиджак лежал на полу, под диваном.

Бесшумным скользящим шагом в комнату вошел инспектор Пыжиков, краем глаза зафиксировал безвольную физиономию Стеблицкого, сидящего в кресле, навел дуло пистолета на песочную спину и громко скомандовал:

— Руки за голову! К стене! Иначе — стреляю!

Странник наклонился за пиджаком.

“Вот черт пегий! — подумал Пыжиков. — Знает, что не буду стрелять в квартире. Но какая выдержка!”

Он вздохнул и сунул пистолет в кобуру. Странник обернулся, предупредительно обходя милиционера, шагнул в сторону, безразличный как смерть. Пыжиков провел прием.

Руку его словно затянуло стальной шестерней —она хрустнула и на глазах стала темнеть и пухнуть. От боли Пыжиков едва устоял на ногах. Но — устоял и в полубеспамятстве пошел на странника, тесня грудью.

Нечеловеческая силы руки сжали его, приподняли над полом и швырнули как тряпичную куклу в окно. Инспектор Пыжиков, перевернулся в воздухе на лету и ударился правым боком в раму, выворотил ее и, искромсанный стеклом, с переломанными костями, выпал наружу.

В распотрошенное окно ворвался морозный воздух и пощекотал ноздри Стеблицкого. Олег Петрович жалко сморщился и чихнул.

Странник взял пиджак и вышел на кухню. Запалив на плите все конфорки, он поднес к огню пиджак. Ткань занялась по краям, обуглилась, пополз дым. Странник держал пиджак на вытянутой руке, не обращая внимания на огонь, который желтым кольцом охватил его собственный рукав и полез выше, выедая белую ткань пиджака до самого ворота. Отгоревшие черные куски падали на плиту, раскалялись докрасна, жухли и обращались в пепел. Кухня наполнилась смрадом.

Уничтожив пиджак, странник почувствовал огромное облегчение —страшная сила рассыпалась на атомы, утекла меж пальцев, испарилась, и ее присутствие не тяготило -пахло лишь газом, дымом, копотью. Миссия была выполнена. Странник стоял, забыв убрать руку с пожелтевшей гудящей плиты и думал. Несомненно —палитра его чувств угрожающе расширилась. Но с этой минуты ему уже ничего не было нужно. Чувства просто мешали. Вопрос “зачем” начинал донимать его. Он пристально оглядел стены, ландшафт за окном и ясно увидел себя камнем, летящим в пустоте. Медленно побрел он к двери.

Странник решил вернуться в песчаный карьер.

Ледяной ветер внезапно вылетел из-за угла и засвистел назойливо и угрожающе. Волобуев поежился и вполголоса выругался.

С той минуты, как увезли окровавленное тело милицейского капитана, он перестал отпускать шуточки и задумался.

Возле дома никого не осталось, кроме военных. Лейтенант с двумя офицерами из уголовного розыска только что зашел в дом. Дело близилось в развязке, и солдаты нервничали, не спуская глаз с грязной двери подъезда. Приказ был прежний — не стрелять.

Казалось, прошла вечность, но ничего не происходило. Все сильнее дул ветер. Мерцающие серые облака мчались по небу. На заснеженной асфальтовой дорожке темнели следы и пятна крови. Солдаты мерзли и переступали с ноги на ногу.

В подъезде послышался шум. Хлопнула входная дверь, и на пороге появился человек в пальто, правый рукав которого был густо покрыт копотью. С каменным выражением на лице он двинулся прямо туда, где стояли Волобуев и Снегирев.

Озябшие солдаты невольно подались назад. Снегирев, шмыгая синим носом, панически посмотрел на сержанта. Человек пер на них как танк.

Волобуев плюнул и решительно сорвал с плеча автомат. Из подъезда больше никто не вышел.

—Шутки шутить не будем! —буркнул сержант, лихорадочно передергивая затвор. —В армии шутки кончаются гибелью товарищей, духовым оркестром и шапкой на гробу! Стоять, сука! — злобно заорал он, направляя автомат прямо в грудь идущему.

Странник шел, не сбавляя шага и глядя Волобуеву в глаза. Ни угрозы, ни страха в этом взгляде сержант не прочел. Это был взгляд подневольного человека, на которого вдруг свалилась ошеломляющая и полная свобода. Так выглядели дембеля, покидая часть.

Но дом был тих, а лейтенант так и не появился.

— Ладно! — прошептал Волобуев и нажал на спусковой крючок.

Автомат бабахнул дуплетом —человек споткнулся, замер и рассыпался в пыль —как не было. в лицо Волобуеву ударил ветер, запорошив глаза песком.

Потрясенный сержант попытался проморгаться, но песка было слишком много, и он, истекая слезами, озадаченно и торопливо крикнул Снегиреву, кивая то на пустое место, где только что был человек, то на автомат в своих руках:

—Во, понял снегирь! Автомат Калашникова —убойная сила пять килотонн! Ударная волна, световое излучение и проникающая радиация —как положено! Враг испаряется на фиг!

По одному, по двое подходили остальные солдаты.

— Наверх, салаги! — спило скомандовал Волобуев. — Найдите лейтенанта, и вообще...

Глаза невыносимо жгло, и он тер и тер их багровой от холода рукой. Снегирев уронил свой автомат, сел рядом на землю и наконец заплакал.

Мертвый, но выстоявший бурьян, клочок отзеленевшей жизни среди плоских заснеженных равнин. Гомерический полукруг подернутого пеплом солнца, вдавливающийся в горизонт. Розовый налет закатной стужи на белых просторах —шагать не перешагать, изнывая и остывая, шевеля дубеющими пальцами — ни огня, ни голоса, ни сигарет.

—Вот это уже все, —с изуверским спокойствием сказал себе Барский, увязая взглядом в темнеющих снегах. На востоке вставала непроглядная ночь. —Это уж, как говорит народ, финиш! —холод сползал по щекам, скрябая кожу, как ржавая бритва. —Удружил Олег

Петрович, низверг в бездну... Мог ведь и на Таити отправить, но выбрал родное... Ничего лишнего, все строго и чинно... Спартанское воспитание!

Потом его будет мучить совесть, но вернуть меня он так и не решится...

Ну почему, почему всегда одно и то же? Начнешь, бывало о душе, о мирозздании, а просыпаешься в бурьяне... и сны без сноведений...

Уж как, казалось, повезло —какую вытянул фишку —нагрел всех... Ан, нет —опять в дерьме, опять семь верст киселя хлебать, а ты как всегда с похмелуги и даже о сигаретах не позаботился, лопух!