Якушев Люди на корточках - Неизвестно

Через окно кассирша видела, как он, остановившись посреди перрона, стоял неподвижно, опустив руки по швам, игнорируя летящий на голову снег, наползающую темноту, холод, время и, вообще, кажется, все на свете.

“Точно, чокнутый!” —решила она, возвращаясь к отложенному вязанью. Но что-то не давало ей покоя. Она хмурилась, путала петли, а затем в раздражении выдвинула ящик кассы, куда отправила тысячную бумажку. То, что она увидела, чуть не лишило ее чувств. Ящик был пуст — лишь струйка темноватого песка растекалась по фанерному днищу...

Через полчаса человек сел в нужный поезд, но в вагон не прошел, оставшись в тамбуре, и простоял там неподвижно все ночь, глядя при этом неотрывно в одну точку —не в окно даже, а просто на окрашенную зеленым панель.

В полночь какой-то курильщик попытался вовлечь его в легкий дорожный разговор. Продув папиросу и шумно ширкнув спичкой, он пустил дымом в стекло, кивнул в том же направлении головой и громко заметил: “А ранняя нынче зима!”, ожидая, что попутчик, как водится, с увлечением подтвердит это и прибавит что-нибудь меткое и от себя —и завяжется, и зажурчит, и об видах на урожай, и об превратностях судьбы вообще... Но человек посмотрел на него пристально и непонятно, открыл широко рот и произнес тускло, но отчетливо: “Белый пиджак!” Ошеломленный курильщик по инерции еще раз затянулся, сделал напряженное лицо, потоптался, уронил окурок и вышел из тамбура.

Странный же человек без приключений доехал до своей станции, постоял на перроне, потолкался в здании вокзала, и побрел наугад в город, приглядываясь и прислушиваясь к окружающим его существам.

Он понимал, о чем они говорят, он пропускал через свой мозг бесконечные цепочки слов, анализировал их и, не получая нужной информации, отбрасывал как хлам. Они говорили бессвязно, бестолково о чем-то ненужном —о деньгах, болезнях, погоде, выпивке —он не понимал, что это такое, понимал, что не то. Он сознавал, что они похожи на него, а он на них, но чувствовал себя чужим и единственным в своем роде. Он не понимал, откуда взялся, кто вложил в него мозг, способность думать, кто заставил его ехать в этот город и искать белый пиджак. Он почти ничего не ощущал, только мороз. Мороз он ощущал, как некоторую тяжесть. Голод и жажда не мучили его. Неведомая сила вела его в поисках пиджака, и это было все, что его интересовало. Его мозг был достаточно совершенен, и в будущем это совершенство грозило непредсказуемым, невероятным для человека одиночеством —как если бы камень, вечно летящий во вселенской тьме, вдруг чудом обрел бы разум —но сейчас у него была цель, которой подчинялось все. Для человека обыкновенного, даже самого обыкновенного, такая цель была бы несомненно мелка —что такое, в самом деле, пиджак! —но для камня, у которого впереди вечность, все цели одинаково важны, или, лучше сказать, равнозначны.

Однако странник вынужден был вскоре признать, что поиск его, заключавшийся пока в поверхностном наблюдении, результатов не приносит. В городе никто не носил белых пиджаков и даже не заговаривал о них. Странник понял, что пиджак спрятан надежно, и, чтобы отыскать его, следует сойтись с кем-нибудь из горожан покороче.

К тому времени он очутился в окраинном районе, на бесплодной земле, где ничего не росло, кроме мрачных бетонных коробок. Когда-то это место было пустырем, и теперь у него оставалась душа пустыря, и, может быть, поэтому страннику смутно нравилось здесь. Он переходил от дома к дому, пытаясь завязать с прохожими прицельный разговор о пиджаке, но прохожие неизменно уклонялись от разговоров —некоторые молча, а некоторые, отделываясь неразборчивым бурчанием —однако все, как один, бросали на странника краткий и дикий взгляд. Он проглатывал все и продолжал свое дело.

Возле торцовой стены магазина, ежась от ветра, сидели на корточках два человека. Они молчали и глотали сигаретный дым, шаря по сторонам оловянными глазами. Странник остановился рядом, обдумывая, как начать разговор.

Бутус заметил его первым. Сделав самую зверскую рожу, он выплюнул окурок и с ненавистью спросил:

— Чего надо, мать твою...?!

Лицо странника оставалось бесстрастным, и, едва крик Бутуса развеяло ветром, он скупо ответил:

— Белый пиджак.

Бутус был сбит с толку. Почуяв неладное, он посмотрел на странника с подозрением и обидой. Ему очень хотелось выпить, и поэтому он был извинчен и зол до крайности. Любое лицо казалось ему сейчас безобразной глумящейся мордой и располагало к немедленному самоутверждению. Но в лице странника было что-то эдакое... Бутус не мог понять, что.

— Белый пиджак, — скрипуче повторил странник.

— Белый пиджак? Белый орел! — вдруг заговорил сидящий около Бутуса Елда. Голос его звучал, как кашель. Собственная шутка так понравилась ему, что он туту же сипло захохотал. — Вона, в “комке”!

Бутус не мог дольше терпеть.

—Слышь! —заговорил он отрывисто, с безумной надеждой, почти страстно. —Возьми пузырь! Ты же можешь! Я знаю! У тебя же бабки!

Он вплотную приник к страннику, жутко заглядывая ему в каменное лицо, и, брызгая сухой слюной, принялся сбивчиво объяснять, что у него тоже есть бабки, но где-то “там”, у кентов, и он их мигом раздобудет, за ним не заржавеет, вот только сейчас надо взять и поправиться, а дальше все будет хорошо, все будет путем, гадом он будет.

Странник из этих откровений ничего не понял —с тем же успехом Бутус мог бы говорить —по-китайски, но —по-китайски он сам не мог. Странник однако получил некоторое удовлетворение от обмена информацией и попытался направить разговор в нужное русло.

— Белый пиджак! — произнес он как можно выразительнее.

Бутус озадаченно замолчал. У него давно не было вообще никакого пиджака, и он не умел разговаривать на эту тему. Зато оживился Елда —слово “белый” не давало ему покоя, и он все норовил пристегнуть к нему “орла”, подмигивая и кивая в сторону жестяной палатки, в витрине которой теснились водочные бутылки. Минут через пять ему удалось убедить странника в несомненной связи между белым орлом и белым пиджаком, и тот безропотно отправился к ларьку за бутылкой.

— Ч-чудак... мать... — с сомнением сказал Бутус, сплевывая вслед страннику.

— Ты чо? — удивился Елда. Он был весел и возбужден. — Мужик с зоны откинулся. Точно тебе говорю. Я таких уважаю.

Бутус хотел заспорить, но, приглядевшись к угрюмой спине странника, вдруг понял, что Елда прав, и сказал хрипло, с волнением:

— Большой срок мотал... Завалил кого-то, падла...

Странник вернулся, равнодушно протянул бутылку и испытующе посмотрел Бутусу в глаза. Бутус отвел взгляд, сунул “орла” в карман и пробормотал:

— Канаем под грибок... там перебазарим...

Они пришли на пустую детскую площадку с покосившимся выцветшим “грибком”, сели на низенькую длинную скамейку. Бутус, матерясь, свинтил пробку, закрыл глаза и раздул ноздри. Странник, не мигая, внимательно смотрел на него. Елда, перехватив этот взгляд, отобрал у Бутуса водку, передал страннику и деловито сказал:

— Тебе начинать!

Странник посмотрел на него, на бутылку и замер, осмысляя.

— Ты — мужик битый, фартовый... — заискивающе сказал Елда. — Я тя сразу понял. Я таких уважаю...

Странник не шелохнулся.

Прошла тягостная минута. Недоумение на лицах корешей сменилось беспокойством.

—Ты заснул, что ли, мать..., в натуре! —Бутус вырвал бутылку, задрал голову и припал к горлышку. Кадык его заходил ходуном. Отпив положенное, Бутус подобрел и, отдавая “Орла” Елде, заметил:

— У нас так... мозги не канифоль... а то враз... в натуре!

Елда раскрутил бутылку, влил дозу в глотку, крякнул, отдышался и, клонясь к плечу странника, постучал грязным ногтем по этикетке.

—Видал? Орел-морел! Продали все, и нас с тобой продали! За американское пойло! Вот эти “черные” и продали! У-у, я бы их душил, сук поганых... —Елда всерьез полагал, что способен иногда высказаться по вопросам современности не хуже любого философа.

Странник молчал и смотрел в одну точку. Елда спохватился, вложил бутылку в его неподвижные пальцы.

— На-ка! Оттянись маленько! Первое дело! Давай-давай!

Странник механически задрал голову, подражая корешам, и поднес бутылку к губам. Водка с бульканьем побежала ему в рот, но, поскольку пищевод у странника отсутствовал за ненадобностью, устремилась обратно и, перелившись через зубы, потекла по щекам. Неподвижный как изваяние, странник добросовестно опорожнял бутылку. Водка вытекала у него изо рта, обильно смачивая плечи и грудь. Бутылка пустела на глазах.

Бутус опомнился.

—Ну ты, чмо! —заорал он и в сердцах ударил странника ладонью в мокрую челюсть. Ему показалось, что ладонь наткнулась на бетонную стену. В запястье что-то хрустнуло и вспыхнуло болью.

В следующую секунду странник равнодушно повел рукой и смел Бутуса со скамейки. Лежа на земле, Бутус в бессильной ярости наблюдал, как странник прикончил бутылку, а затем, наклонившись, слил изо рта остатки водки.