Шаг из тьмы - Сергей Серобабин

его тело было исполосовано длинными белыми шрамами. Их было столько, что военный мог запросто играть без грима в фильмах про монстра Франкенштейна. У видавшего виды доктора аж глаза полезли на лоб. Олег понял, что и сам таращится, силясь понять, из какого ада вылез их попутчик. Даже ему, не профессионалу было понятно, это не осколочные и не ножевые ранения. Заметив неестественную тишину Климин огляделся, понял, что взгляды всех присутствующих направлены на его торс, картинно развел руками и с присущим ему юмором выдал:

— Блин, вот по этому я и не хожу на общественный пляж.

Уже после парилки, когда все отдыхали в предбаннике, поняв, что отделаться односложными ответами, типа «война», «судьба» не удастся, тем более в присутствии такого профессионала как Рябушев. Не стал корчить из себя невинность и рассказал историю, в стиле Лермонтовского «Фаталиста». Климин откинулся на лавке и отхлебнув из деревянного ковшика ледяного кваса начал свой невероятный рассказ.

— Как верно заметил Владимир Сергеевич, хоть выглядит мое тело несколько непрезентабельно, но ни одного опасного ранения у меня ни когда не было. Я прошел вторую кавказскую и стодневную войну без особых последствий, кроме этих, всего два осколочных и контузия, — Алексей поднял глаза, как будто хотел взглянуть на скрытое дощатым потолком небо, — словно Он, лично хранил меня.

На кавказский фронт я попал прямо с лейтенантских сборов, через месяц после училища. Был определен на вертолет радиоразведки, вы наверное видели, у него на брюхе здоровый желтый контейнер в форме расплющенной сигары. Контейнер этот набит всевозможным шпионским оборудованием, но по большому счету это просто антенна. Она то и стала причиной той идиотской истории.

Так вот, из за этой антенны, весь Кавказ знал — разведка вылетела на работу. Тяжелое вооружение на машине отсутствовало, по этому, она пользовалась особой популярностью в качестве мишени. Правда и достать ее из стрелкового оружия было практически невозможно, на нее ставили модернизированный движок, позволявший подниматься на пять километров. Но уж если ее засекали в зоне поражения, то отрывались по полной. Вот так нас и поймали один раз, уже при возвращении на базу. Коллектив у нас был молодой, старшему было всего двадцать пять. Естественно, ни кто из нас пороху не нюхал и возможность пострелять мы восприняли с диким энтузиазмом. Высунули стволы из всех щелей и дали бой. Пять идиотов, возомнивших себя крутыми вояками. Находясь в летящем вертолете, попасть из автомата в человека прячущегося за деревом — задача почти нереальная. Но это я понял много позже. А пока поливали свинцом окрестные горы — с этого момента голос Алексея становился все тише и тише, словно он уходил внутрь себя, заново переживая произошедшее восемь лет назад.

После этой краткой стычки мы все чувствовали невероятную эйфорию, ну как же, понюхали пороха, стали настоящими мужчинами. Тогда мы и подписали себе смертный приговор — достали спирт. С алкоголем на войне все было очень просто, ни где не продавали, но у всех было. Особенно у тех, кто имел возможность выбираться с фронта. Мы могли.

Спирт на голодный желудок обеспечивает нужный эффект очень быстро, к моменту приземления нам было уже море по колено. А лужа по уши. Старший не поставил свой автомат на предохранитель, то — ли приземление вышло жестким, то — ли он по пьяни, зацепил спусковой крючок. Пуля прошла у моей головы, пробила фюзеляж и попала в одну из лопаток турбины. Произошедшее далее возможно было только теоретически, на практике, до этого дня ни когда не происходило. Поврежденная турбина потеряла центровку и пошла в разнос, оторвавшиеся от вала титановые лопатки полетели во все стороны, в том числе и в салон и во вторую турбину, с которой произошло тоже самое. Четыре разведчика и два пилота умерли мгновенно, их просто разорвало на куски. Почему я остался жить? Следствие так и не смогло этого установить. Безусловно, свою роль сыграла каска, которую я в азарте забыл снять после перестрелки. Что еще, не знаю. Ведь я находился прямо под первой турбиной и должен был умереть на тысячную долю секунды раньше остальных. Почему потом не рванули остатки топлива в пробитых баках, кто знает?

Собственно, последнее что я помню, это звук выстрела, остальное, только материалы расследования и рассказы очевидцев. Когда к вертолету подбежала аэродромная команда, я так и стоял по среди разорванного салона. На мне не было живого места, форма превратилась в окровавленные лохмотья. Цела осталось только каска и та конкретно помятая, особенно спереди.

Понимать происходящее стал только через три дня, до этого жил как растение, доктора списали все на сильный шок. Там же обнаружил, что стал наполовину седой, как раз там, куда пришелся основной удар. На этом собственно все. Вскоре меня отправили в тыл на лечение и через три месяца вернулся обратно. Зажило как на собаке, появился лишь один побочный эффект, спиртное теперь на дух не выношу. Такая вот тема.

Алексей печально улыбнулся и отхлебнул еще кваса. Рассказанная им история произвела на слушателей должное впечатление. Даже будущий юрист, в каждую дырку затычка, сидел тихо, и не лез вставлять свои три копейки. Естественно, ничего даже отдаленно похожего ни с кем не случалось.

Вечером, когда вернулся глава семьи, закатили вечеринку, по поводу счастливого возвращения Вторака. Олег понял, все корпоративные праздники в их конторе, с приглашенными звездами, повальной пьянкой, танцами на столах и совокуплениями в туалете, по сравнению с тем, что устраивали предки — просто посиделки первоклашек с чаем и тортом.

Началось все с того, что Милан Щукович, заявился в компании человек пятидесяти, не иначе близкие друзья, плюс пяток музыкантов. Все расселись за накрытые прямо во дворе разборные столы, Он сказал первый тост, в котором Олег уловил лишь общий смысл. Благодарил Отца нашего небесного за возвращение сына домой живым и здоровым. И понеслось.

Такого отрыва менеджер в жизни не видел. Плясали и пили до упаду, жрали в три горла, куда только помещалось. Все действо сопровождалось невероятной какофонией, которая почиталась здесь за музыку. К школьным «во поле береза стояла» и «калинка — малинка», извергаемые звуки ни какого отношения не имели. Пожалуй, если свести во едино вой стаи голодных волков холодной февральской ночью, ор любвеобильного мартовского кота, визг свиньи, бульканье, хлюпанье и прочее и прочее, идентифицировать которое было совершенно невозможно, можно было бы получить нечто подобное.

Олег обвел взглядом товарищей по путешествию. Реакция была похожей, народ сидел мягко говоря обалдевший. Себастьян, с его утонченным