Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги) - Терри Пратчетт

— Не думаю, сказал Ом. — Оссори, 5, стих 3, говорит, что ты заставил течь живительную воду в сухой пустыне, сказал Брута. — Это небольшое поэтическое преувеличение, сказал Ом. — Ты не можешь даже этого?

— Нет. Брута снова оглядел пустыню. Позади линии плавника и нескольких лоскутков травы, казавшейся жухлой даже в процессе роста, простирались дюны. — Какая дорога в Омнию? — сказал он. — Мы не хотим идти в Омнию, сказал Ом. Брута посмотрел на черепаху. Потом поднял ее вверх. — Я думаю, эта, сказал он. Лапки Ома бешенно колотились. — Зачем ты хочешь идти в Омнию? — сказал он. — Я не хочу, — сказал Брута. — Но я все равно иду.

* * *

Солнце висело высоко над пляжем. Или, возможно, не висело. Теперь Брута знал про Солнце. Это истекало в его голове. Эфебцы очень интересовались астрономией. Эксплетиус доказал, что Диск имеет десять тысяч миль в поперечнике. Фебриус, расставив на рассвете рабов с хорошей реакцией и звонкими голосами, на всей протяженности страны, доказал, что свет движется примерно с той же скоростью, что и звук. И Дидактилос заключил, что, в таком случае, чтобы пройти между слонами, солнце должно проделывать по крайней мере тридцать пять тысяч миль по орбите каждый день, или, иначе говоря, двигаться вдвое быстрее, чем его свет. Что означает, что самое большее, что можно увидеть, это где солнце было, разве что дважды в день, когда оно догоняет себя самое, и это значит, что все солнце целиком является движущейся со сверхсветовой скоростью частицей, тахионом, или, как сказал Дидактилос, сволочью. Было по-прежнему жарко. Безжизненное море, казалось, испарялось. Брута устало тащился вдоль берега, прямо над единственным участком тени на сотни миль. Было слишком жарко. Там и тут в пене на краю моря крутились кусочки дерева. Впереди над песком висело мерцающее облако. В центре него была черная клякса. Подойдя, он взглянул на него без эмоций, неспособный нормально рассуждать. Это было всего лишь смутное пятно в мире оранжевой жары, расширяющееся и сжимающееся в вибрирующем мареве. Ближе, это превратилось в Ворбиса. Прошло долгое время, пока эта мысль просочилась в мозг Бруты. Ворбис. Без робы. Все сорвано. В одной майке. Пробитой гвоздями. В крови. Одна нога. Разодрана. Камни. Ворбис. Ворбис. Брута рухнул на колени. На линии прилива закричал кривоклюв. — Он еще… жив, заключил он. — Жаль, сказал Ом. — Мы должны что-нибудь сделать… для него. — Да? Может, найти камень и проломить ему череп? — сказал Ом. — Мы не можем просто бросить его тут. — Взгляни на нас. — Нет. Брута подсунул руку под дьякона и попытался его поднять. К его тупому удивлению, Ворбис почти ничего не весил. Роба дьякона скрывала тело, состоявшее из натянутой на кости кожи. Брута смог бы переломить его голыми руками. — А как же я? — захныкал Ом. Брута перебросил Ворбиса через плече. — У тебя четыре ноги, сказал он. — Я — твой Бог. !

— Да. Я знаю. — Брута потащился вдоль пляжа. — Что ты собираешься с ним делать?

— Возьму в Омнию, слабо сказал Брута. — Люди должны узнать. Что он делал. — Безумец! Безумец! Ты что, собираешься нести его до Омнии?

— Не знаю. Попытаюсь. — Ты! Ты! — Ом заколотил коготком по песку. — Миллионы людей в мире, и это должен быть ты! Глупец! Глупец!

Брута превратился в колыхающуюся тень в мареве. — Вот как? — кричал Ом. — Ты мне не нужен! Думаешь, ты мне нужен? Не нужен! Я скоро найду другого верующего! Уж не волнуйся!

Брута исчез. — Я не собираюсь гнаться за тобой! — вопил Ом.

* * *

Брута следил, как его ноги волоклись одна за другой. Он уже покинул область мышления. По его жарящемуся мозгу текли разрозненные видения и фрагменты воспоминаний. Сны. Это картинки в голове. Коаксес написал о них целый свиток. Бытует мнение, что это послания Бога, но в действительности они создаются самим мозгом, выбрасываются на поверхность, когда он ночью сортирует дневной опыт. Брута никогда не видел снов. Так, иногда… затемнение, пока мозг заполнялся. Он заполнился книгами. Теперь он знал не учась…. Это сны. Бог. Богу нужны люди. Вера — пища богов. Но еще им нужна форма. Боги становятся тем, чем, по вере людей, они должны быть. Потому Богиня Мудрости носит пингвина. Это могло случиться с любым богом. Это должна была быть сова. Все это знают. Но один плохой скульптор, который в жизни знал сов только по описанию, сделал глыбу статуи, в которую вошла вера, и потом вы узнаете, что Богиня Мудрости таскается с птицей, которая все время носит вечерние платья и воняет рыбой. Богу придается форма, как желе заполняет формочку. Боги часто становятся отцами, сказал Абрахас Агностик. Боги становятся большой бородой в небе, ибо когда вам три года, это и есть отец. Конечно, Абрахас выжил…. Эта мысль, холодная и острая, появилась из той части его собственного мозга, которую Брута все еще мог называть своей собственной. Боги не боятся атеистов, если это глубокие, горячие, ярые атеисты, как Симони, который прожил всю свою жизнь неверуя, прожил всю свою жизнь ненавидя богов за то, что они не существуют. Такой атеизм — скала. Это почти вера… Песок. Вот что находишь в пустынях. Кристаллы песка, слепленные в дюны. Гордо из Цорта сказал, что песок это истершиеся горы, но Ирексис придумал, что песчаник это камень, спрессованный из песка, что предполагает, что песчинки — родители гор… Каждый маленький кристаллик. И они увеличиваются… Сильно увеличиваются… Мягко, не осознавая этого, Брута перестал падать и лежал неподвижно. Взойди и воссияй. Опопоп. Все, кто стремился на берег, на берегу. Брута открыл глаз. — Че случ’лось? — сказал он. — Ты жив, вот, что случилось

* * *

— Сгинь, нечисть!

Скалбий не обратил внимания. Это было интересно. Он рассматривал все эти новые вмятины на песке, которых он никогда прежде не видел. И кроме того, была надежда, даже уверенность в хорошей еде на другом их конце. Он взгромоздился Ому на панцирь. Ом ковылял по песку, время от времени останавливаясь покричать на своего пассажира. Тут прошел Брута. Но здесь одно из обнажений скал, разбросанных в беспорядке по пустыне, подобно островам в море, тянулось до самого края воды. Он и в прежние времена не был бы способен влезть на него. Следы на песке повернули вглубь, в сторону глубокой пустыни. — Идиот!

Ом осилил склон дюны, копая лапками, чтобы предотвратить слалом назад. На другой стороне дюны следы превращались в длинную канав, где Брута, скорее всего упал. Ом втянул лапы и слазил вниз. Здесь след менял направление. Он явно подумал, что сможет обойти следующую дюну и снова наткнулся на скалу на другой стороне. Ом знал пустыни, и одной из вещей, которые он знал, было то, что подобный тип логического мышления и прежде применялся тысячами выбеленных, заблудившихся скелетов. Однако, он побрел дальше по следам, благодарный за короткую тень дюны, в которой потонуло солнце. Вокруг дюны и, да, здесь они вились неуклюже вверх по склону примерно в девятнадцати градусах от того, где он и должны были достигать вершины. Гарантировано. Пустыням присуща своя собственная гравитация. Они засасывают вас в центр.

* * *

Брута полз вперед, нетвердо придерживая Ворбиса одной ослабевшей рукой. Он не решался остановиться. Его бабушка опять будет его бить. И еще тут был Брат Намрод, то появлявшийся, то исчезавший из видения. — Я очень недоволен тобой, Брута, ммм?

— Хочу… пить… — пить, сказал Брат Намрод. — Верь в Великого Бога. Брута сконцентрировался. Намрод пропал. — Великий Бог? — сказал он. Где-нибудь здесь должно быть немного тени. Пустыня не может тянуться бесконечно.

* * *

Солнце село быстро. Ом знал, некоторое время песок будет излучать тепло, и его панцирь будет его хранить, но это скоро кончится, и тогда наступит горечь пустынной ночи. Уже появлялись звезды, когда он нашел Бруту. Ворбис был обронен немного позади. Ом подтянул себя на один уровень с ухом Бруты. — Эй!

Не было ни звука, ни движения. Ом стукнул Бруту нежно по голове, а потом взглянул на потрескавшиеся губы. Позади раздался клевок. Кривоклюв изучал ботинок Бруты, но его исследования прервались, кода челюсти черепахи сомкнулись вокруг его лапы. — оорыл я ебе, гин!

Кривоклюв издал вопль паники и попытался улететь, но тому препятствовал не учтенный вес черепахи, висящий на одной ноге. Ом пропахал по песку несколько футов, прежде чем отпустить. Он попытался сплюнуть, но черепаший рот не приспособлен для подобной работы. — Ненавижу птиц, сказал он вечернему воздуху. Кривоклюв укрощенно наблюдал за ним с вершины дюны. Он нахохлил пригоршню грязно-серых перьев с видом того, кто готов, при необходимости, ждать всю ночь. Столько, сколько потребуется. Ом снова подполз к Бруте. Отлично, он все еще дышал. Вода… Бог посвятил ей немного размышлений. Расколоть живую скалу. Один из путей. Заставить воду течь… не сложно. Дело молекул и векторов. Вода по природе своей склонна течь. Важно лишь приглядеть, чтобы она текла тут, вместо того, чтобы течь там. Вовсе не сложно для бога на вершине могущества. А как взяться за это в положении черепахи?