Отступники - Виктория Александрова

Он помнил, как на пиру в честь зимнего солнцестояния у лорда Хидельберга один из соседей Джона, сэр Говард, явно перебрал вина и как бы невзначай заметил, что сэр Резерфорд опорочил свой фамильный склеп, похоронив там шлюху, подобранную им во время своих странствий. Джон до сих пор не понимал, как ему удалось сдержать себя и не вонзить Говарду кинжал в глаз. Вместо этого он слабо усмехнулся и сказал, что похоронил там вовсе не шлюху, а свою законную жену, с которой заключил брак в Атолезе — так, кажется, назывался городок, где жил отец Маор… Именно он и стал свидетелем их клятв Господу в вечной любви и верности и теперь легко может это подтвердить. Джон знал, что Говарду вообще-то нет до личной жизни соседа никакого дела, что искать священника в Атолезе он не будет и что отец Маор в случае чего обязательно поддержал бы ложь Джона.

Они с Карой осторожно спустились в старую фамильную усыпальницу, освещая себе путь двумя факелами. Внутри было темно, холодно и сыро, в углах висели клочья серой паутины, а сами пауки изредка давали о себе знать, проползая по стенам и потолку. Вдалеке что-то капало, но в целом здесь было тихо и несколько жутко. Жутко даже Джону, который последний год посещал фамильный склеп чаще обычного. Он чувствовал, как в горле встал невесть откуда взявшийся ком, как сердце заколотилось сильнее, как задрожали ноги, заставляя его замедлить шаг… Мельком взглянул на Кару — она испуганной не выглядела.

— Она дальше, — Джон кивнул на плотны, вязкий сумрак склепа, — рядом с сестрой.

Кара понимающе кивнула.

— Мне так жаль, — повторила она, и Джон, как ни старался, так и не расслышал в её голосе притворства. — И сестру, и… — Она не договорила, видимо, так и не поняв, кем была Элет Джону.

Он, впрочем, сам до сих пор этого не понимал.

Первые дни после смерти Элет ему было совсем плохо. Он не ел и не пил ничего, кроме вина или эля, почти не спал и то и дело срывался: хватал кинжал и проводил им по запястьям и предплечьям, ожидая, что боль физическая заглушит душевную и ему станет легче. Но ничего не помогало: ни алкоголь, ни глубокие порезы, ни втайне ото всех пролитые слёзы, от которых болели глаза и было как-то холодно в груди.

И если запах алкоголя можно было перекрыть листочком мяты, а шрамы от порезов спрятать за тканью рукавов, то потухший, навеки опечаленный взгляд Джона явно видели все, и с этим ничего нельзя было поделать.

— Мы пришли, — сказал он вдруг — сам не заметил, как дошёл до нужных захоронений. Он привык к этому пути и точно знал, сколько времени нужно, чтобы преодолеть расстояние, разделяющее вход в склеп от могил Анны и Элет. — Там наверху есть держатель для факела, прикрепи туда, так удобнее будет.

Кара кивнула и сделала, как он сказал. Пламя тут же вырвало из сумрака две эффигии, совсем новые, только-только вышедшие из-под резца скульптора. Ожидаемо, что Гилберт, похоронив умершую из-за него Анну, не стал заказывать для неё надгробие, посему об этом пришлось заботиться Джону. Но он не роптал. Может, Анне уже было всё равно, есть над её могилой эффигия или нет, но для него это было важно. Он боялся забыть, как вообще они с Элет выглядели, а потому не поскупился. Скульптуру Анны делали с портретов, а Элет он описывал словами, и всё равно она вышла весьма похожей, будто в чёрный гладкий камень вселилась частичка её души.

Кара тем временем замерла возле могилы Элет. Она оперлась руками на крышку гробницы-саркофага и закрыла глаза. Через мгновение крышка слабо затряслась, будто её что-то толкнуло изнутри, но тут же всё прекратилось. Кара устало выдохнула, сильнее склоняясь над эффигией, и проговорила, не открывая глаз:

— Силы ещё не до конца вернулись… Сейчас.

Она зажмурилась, глубоко вздохнула, медленно проскрежетав ногтями по камню, сжала пальцы в кулаки. Каменную глыбу с эффигией снова мелко затрясло, но на этот раз тряска так быстро не закончилась, напротив, она усилилась, и Джон испугался, что гроб таким образом может попросту разрушиться, рассыпаться в пыль.

От него и правда откалывались и падали на пол крошечные кусочки камня, пылинки, и он не сразу понял, что это из-за того, что крышка с эффигией начала постепенно отъезжать. Будто кто-то невидимый, обладающий неограниченной силой, двигал эту крышку в сторону, но не полностью, а оставляя открытой лишь верхнюю часть гроба, так, чтобы были видны только голова и грудь похороненной.

Джон резко отвернулся, сделав вид, что его больше интересует могила сестры, нежели то, что делала Кара. Он представлял, как может выглядеть труп спустя год после захоронения, и не очень хотел смотреть на то, во что превратилась Элет.

Снова стало горячо и больно в груди, а в глаза будто бросили горсть песка, и Джон, словно в поисках поддержки, спасения, осторожно коснулся рукой гладкой, холодной, каменной щеки изваяния сестры. Она сейчас тоже наверняка превратилась лишь в голый скелет, едва прикрытый полуистлевшим саваном… Но её гробница была закрыта, и у него не было шанса в этом убедиться.

Джон уже тысячу раз пожалел, что позволил Каре забрать камень. Он всё ещё не вполне доверял её, постоянно искал какой-то подвох в её словах, какую-то ошибку, доказательство того, что она лжёт… И не находил. Что ж, если это и обман, то обманула его вовсе не Жанетта. Он сам себя в таком случае обманул.

— Бедная девочка… — громко вздохнула Кара, но Джон даже не оглянулся. — Мне правда жаль.

Сзади снова послышался скрежет и гул движущегося камня — длился он около минуты, и Джон повернулся лишь тогда, когда всё стихло.

Кара сидела, опершись спиной о гробницу, и сжимала тусклый розовый камень в трясущихся руках. Она тяжело дышала, то и дело жмурилась, будто переживая приступ острой боли, и, кажется, действительно очень устала.

Джон приблизился к ней и наклонился.

— Всё в порядке?

— Ничего, мне просто нужно немного поспать, — пожала плечами она и слабо улыбнулась. Джон протянул руку, помогая ей встать. Кара пошатнулась, но на ногах всё же удержалась. — Да уж, телекинез у меня никогда не получался…

Джон ухмыльнулся — у Жанетты-то явно получались абсолютно все заклинания одинаково хорошо. А Кара и вправду устала: шла медленно, то и дело останавливаясь для передышек, пальцы её