Прекрасная Катрин - Жюльетта Бенцони

– Именно так! Жиль решил, что завтра, в день поминовения мертвых, у нас будет еще один мертвец… мы развеем в дым вашу домашнюю колдунью…

– Это невозможно! – прошептала Катрин, обращаясь скорее к самой себе, чем к незваному гостю. – Это невозможно! Он не может так поступить!

– Еще как может! – грубо расхохотался Силле. – Ваша колдунья оказалась обыкновенной дурой. Будь она похитрее, так успела бы попросить защиты у демонов. Но вы, по крайней мере, будете утешены тем, что увидите все собственными глазами…

На столе стоял ужин, к которому Катрин почти не притронулась. Жиль де Силле, взяв с тарелки куропатку, проглотил ее с такой быстротой, словно съел маленькое яблочко, затем налил себе полный кубок вина и осушил его одним махом. Обтерев рот бархатным рукавом, он направился к двери, однако на пороге обернулся:

– Приятных сновидений, прекрасная дама! Жаль, что мой дражайший кузен запретил к вам притрагиваться. Я бы с удовольствием остался у вас на ночь!

Повернувшись к окну, откуда доносился шум зловещих приготовлений, Катрин стояла неподвижно, пока не услышала, как захлопнулась дверь за Жилем де Силле. Только тогда она упала на колени и закрыла лицо руками.

– Сара! – произнесла она, сотрясаясь от рыданий. – Бедная моя Сара!

Уже все затихло во дворе и исчезли блики от факелов, почти догорела свеча в железном черном подсвечнике, а Катрин по-прежнему стояла на коленях в позе, выражающей беспредельное отчаяние. Она тихо плакала, молилась и снова плакала, сама не зная, к кому теперь взывать, кого молить о пощаде, на кого надеяться. Ей казалось, что ее бросили в глубокий колодец – со стенами такими скользкими, что за них невозможно ухватиться. В колодце медленно прибывает вода, и она знает, что скоро ее покроет с головой, но помощи ждать не от кого…

Из окна тянуло холодом, ледяной воздух заполнил комнату, и только это вывело наконец Катрин из оцепенения. В комнате царила почти полная темнота. Она тяжело поднялась с колен, взяла новую свечу и зажгла ее от дотлевающего огарка. Затем закрыла окно. В камине огонь также догорал. Она принесла дров и положила на угли три небольших полена. Подобрала с пола кожаные мехи и стала раздувать пламя. Это были простые привычные движения, которых человек обычно не замечает, но сейчас они возвращали ее в счастливое прошлое, в те дни, когда она жила в доме на мосту Менял и в суконной лавке дяди Матье в Дижоне. Тогда она не была знатной дамой, и прихоть принца еще не вырвала ее из прежнего скромного состояния. Сидя на приступке у камина, обхватив колени руками, она смотрела, как разгорается огонь, как набирает силу, обволакивая ее своим теплым нежным дыханием.

Внезапно она отшатнулась и закрыла глаза. Веселое пламя вновь оживило кошмары! Ужасный огонь… всепожирающий и жестокий! Завтра у черного столба забьется в муках Сара, объятая пламенем, и душа ее отлетит в вечность. А она, Катрин, была здесь, в этой комнате, бессильная и жалкая. Что может сделать пленница, как не смириться перед лицом неумолимой судьбы? Внезапно она открыла глаза, охваченная величайшим изумлением. Внутри ее что-то шевельнулось, и она быстро приложила руки к животу. Ребенок! Сын Арно впервые заявил о своем существовании! Ее захлестнула волна нежности и счастья, и вдруг она почувствовала, что мужество возвращается к ней. Неужели она допустит, чтобы малыш появился на свет в этом проклятом замке? Чтобы жизнь ему дала несчастная пленница? Чтобы с первых своих дней он не был свободным человеком? На том берегу реки бродил в тумане Готье-нормандец, вглядываясь в черную громаду Шантосе. Она должна сделать еще одну попытку – пойти к Жилю, упасть к его ногам, молить, забыв о гордости, и любой ценой вырвать обещание пощадить Сару. В неудержимом порыве она бросилась к двери. Сначала надо привлечь внимание часового, добиться, чтобы он выпустил ее или хотя бы позвал Жиля де Реца… на худой конец, Силле. Она схватилась за ручку двери, чтобы потрясти ее, и, к великому ее удивлению, та отворилась сама собой без всякого скрипа. В коридоре было темно, и ничто не нарушало его тишины. Должно быть, в замке все спали.

Катрин не имела понятия, какой может быть час. Песочные часы она давно не переворачивала, забыв о них, а настенные были только в большой зале. В часовне, возможно, били часы, но она была так поглощена своим горем, что ничего не слышала. Тем не менее она решилась идти к Жилю, несмотря ни на что. Вознеся горячую благодарность Небу за то, что Силле забыл запереть двери ее темницы, она вернулась в комнату, запахнулась в широкий плащ и взяла в руку подсвечник. Когда она вышла в коридор, на стене отразилась ее громадная тень. В тишине гулко отдавались шаги, но она и не думала прятаться, ибо ничто уже не могло поколебать ее решимости. Спокойно и твердо она направилась к лестнице. Нужно было пройти почти через весь замок, чтобы добраться до апартаментов Жиля, но у нее возникло предчувствие, что никто ей не помешает. Стояла глубокая ночь. В этом крыле было пустынно и тихо. Дойдя до галереи, она увидела лестницу, ведущую на главный двор. Света нигде не было, только рядом с решеткой, преграждавшей выход, был воткнут факел, уже чадивший и горевший слабым огнем, напоминающим блуждающего в ночи светляка.

Она прошла через галерею, пересекла большой зал и повернула на лестницу, ведущую в покои Жиля, не встретив ни единой живой души. Правда, иногда из-за дверей вдруг слышался звучный храп, сразу лишавший ночь ее колдовского очарования. Однако, по мере того как она поднималась, становились слышнее какие-то странные звуки, заглушаемые толстыми стенами: то были голоса людей, но нельзя было разобрать, что вырывается из их груди – смех… или, может быть, стоны?

В башенке горело несколько факелов, снаружи их не было видно. Катрин, поставив подсвечник на ступеньку, продолжала подниматься. Однако, когда она уже собиралась войти в коридор, где находилась дверь в покои Жиля, перед ее глазами вдруг возникла черная сгорбленная фигура. Она отпрянула со сдавленным криком, но спрятаться было негде. Перед ней стоял старый Жан де Краон.

Глядя, как он моргает от слабого света, идущего с лестницы, она подумала, что сейчас он больше, чем когда-либо, напоминает сову, упавшую с дерева. На лице его был написан ужас, и это вселяло тревогу. Казалось, он нисколько не удивился, увидев ее в таком месте в подобный час, словно это было для него самым привычным делом. Опершись о стену, он тяжело дышал. Она увидела, как он дрожащей рукой рванул ворот, словно ему не хватало воздуха, а потом закрыл глаза.

– Сеньор, – прошептала она, – вам плохо?

Морщинистые веки дрогнули, и Катрин с изумлением увидела, что по иссохшей щеке катится крупная слеза. В жестком взгляде Жана де Краона отражалось такое неподдельное отчаяние, такая детская растерянность, что у нее сжалось сердце. Она тихонько тронула его за плечо.