Братский круг. По самому краю … - Вячеслав Юшкин

ближе младенцы находятся друг к другу, тем выше риск их заражения», — говорил он. У больницы были проблемы с канализацией: трубы в неонатальном и родильном отделениях часто протекали или засорялись, сточные воды иногда попадали в туалеты и раковины. Персонал был перегружен, а из семи педиатров, которые проводили обходы в отделении, только один был неонатологом (то есть имел специализацию по уходу за новорожденными).

На самом деле младенцы умирали в больнице и до «аномального периода», из-за которого осудили Летби. Один из случаев произошел в результате врачебной ошибки: дыхательную трубку вставили в пищевод, а не в трахею ребенка. Мать умершего младенца рассказывала, что «из-за нехватки персонала анализы крови и рентгеновские снимки не проводились в течение семи часов, дежурил один врач, который делил свое время между неонатальным и детским отделениями».

Медсестры могли выходить на работу простуженными, рассказывала мать одного из погибших младенцев. Опрос более чем тысячи медиков графства показал, что примерно на две трети из них оказывали давление, чтобы они выходили на работу, даже когда были больны. Ни одна из больниц, упомянутых в статье, не стала давать комментарии по этой теме.

Что же касается Летби, то некоторые смерти, как считает The New Yorker, происходили по естественным причинам или после ошибок других врачей — просто происходило это именно в ее смену. Издание описывает, как она сообщала коллегам и знакомым о случившемся — всегда сильно переживая, «в оцепеневшем состоянии». После одной из смертей Летби несколько дней не могла перестать плакать, говорила, что не понимает, почему это могло случиться.

«Одна из проблем со смертями новорожденных — в том, что недоношенные дети могут умереть внезапно, и вы не всегда можете сразу получить ответ [почему]», — сказал Стивен Брири. После череды смертей младенцев и дела Летби старшие педиатры стали анализировать кейсы и разбираться, нет ли в них закономерностей или ошибок, однако зачастую установить причину смерти младенца невозможно даже после вскрытия.

«Нелогичные аспекты»

The New Yorker подчеркивает, что во время общественной дискуссии по делу Летби не было слышно голосов, которые обратили бы внимание на нестыковку: она была психически здоровой и счастливой девушкой. Многие опрошенные не могли сказать о ней дурного слова, у Летби была репутация либо хорошей медсестры, либо ничем не выделяющейся, средней сотрудницы и жительницы Честера. Ничто в ее биографии не указывало на склонность к убийству.

Летби проявляла сентиментальность на суде. Очевидно, она очень любила своих кошек. Во время процесса она плакала при каждом их упоминании, разрыдалась, когда в суде показали фотографию ее детской с четырьмя плюшевыми игрушками, светящимися огоньками над изголовьем и постером «Сверкайте, куда бы вы ни шли» на стене. На ее кухне висела записка «Счастливого дня рождения, мамочка», как будто бы от ее кошек, написанная ее матерью, и записка: «Крестной маме номер один. Присуждается Люси Летби». Тогда британские СМИ подчеркивали, что сентиментальное поведение контрастировало с ее безразличием и хладнокровием в момент перечисления деталей убийства во время суда.

Любителям АИ и реванша РЯВ.

Нестандарт боя крейсера Варяг. И Юльки-попаданки в теле кавторанга Беляева. Юмор и треш в реалиях 1904 года.

https://author.today/work/315428

Глава 16

Опять ожидание и опять уплыл в прошлое. Той осенью у меня был странный период жизни. Свой среди чужих, чужой среди своих. По факту же я был всем чужой. Работа под «прикрытием» — из этих учреждений потоком шла информация о странных делах, а вот генерал областного управления своих дивидендов не получал. И вот я уже совсем другой человек…

Осень выдалась холодной, снега почти не было, а морозы уже стояли за двадцать. Автозак, как всегда, утрамбовали по полной, на последних пару-тройку человек, по нерасторопности не влезших в битком набитый крытый кузов, спустили собак. Просто чуть ослабили поводки, и откормленные доберманы слегка потрепали телогрейки и штаны бедолаг. Сразу все поместились, даже место еще осталось. Конвоир захлопнул «робот»-решетку, и через какое-то время машина тронулась.

Я-то, наученный рассказами старожил, в момент заполнения автозака сидельцами постарался принять более-менее усидчивое положение. Главное, чтобы ноги не затекли в неудобной позе, тогда при выгрузке — хана! Мусора оторвутся от души. Справа, слева, сверху и откуда-то еще на меня нависали — давили руки, ноги, головы и прочие части тела моих товарищей по несчастью. Старались не разговаривать. Каждый думал о том, что ему предстоит пережить в обозримом будущем. Примерно через полчаса ноги все же затекли. Попытка пошевелить ими, ни к чему не привела. У других, наверное, дела были не лучше, к тому же дышать было практически нечем. Наконец машина притормозила, раздался металлический лязг ворот. Нас запускали в «конверт»- предбанник любой зоны. Это еще не лагерь, но уже не свобода — огороженная железом со всех сторон площадка квадратов в триста. Интересно куда привезли сперва, — шестерка, десятка или восьмерка — общий?

Снаружи слышался не умолкающий лай собак и голоса людей. Потом решетка открылась и молодой коренастый прапор скомандовал.

— Чью фамилию называю, выбегаем с вещами на выход. Кто затупит — огребется по полной. Шаг вправо, шаг влево — попытка побега! Всем ясно?

— Федорчук, пошел!

В самой гуще человеческих тел началось шевеление. Осужденный Федорчук с огромным трудом выбрался сам, а вот баул с вещами так и остался где-то в людской массе, в руках были только ручки. Бедняга не знал, что ему делать и растерянно смотрел то на конвоира, то на зеков.

— Пошел, кому сказано! — рявкнул прапор. И перепуганный сиделец прыгнул на онемевших ногах на улицу. Чей-то голос уже орал снаружи:

— Бегом! Бегом, ссука!

Тут же раздались сильные хлопки ментовских дубин по спине бедолаги и его болезненные крики, перекрывающие неистовый собачий лай. Мои соседи по автозеку непроизвольно съежились от этих звуков, все понимали, что каждому неминуемо придется пройти через все это.

— Сидоришин! — скомандовал прапорщик, и второй страдалец, правда с уцелевшим баулом, ринулся к выходу.

— Первоходов вызывают, — сидевший рядом со мной старый зек попытался размять затекшее тело. — Походу на Восьмерку привезли.

— Худаков! Карнаухов! Семашко! Рашидов! — звучала команда, и люди один за другим выпрыгивали в неизвестность. Мой бывалый сосед раздавал советы молодым, глядящим на происходящее перепуганными глазами.

— Как выпрыгнешь баулом голову и шею прикрывай. Главное, чтоб по башке дубиной не прилетело, а то калекой можно остаться. Барахло ежели разлетится — хрен с ним! Не тряситесь за него, зона что положено — сама даст.

Снаружи были лай удары и крики. Время, казалось, застыло на месте. Наконец последний «Восьмерошный»