Девушка без недостатков - Наталия Левитина

Поэтому семидесятидвухлетнюю Ирину Аристарховну Ленкову, а также пятилетнюю Ирочку Лунник, десятилетнюю Ирину Ланкину, пятидесятишестилетнюю Ирину Максимовну Линникову и других безжалостно исключили из списка. Самой зрелой из числа оставленных было тридцать три года, самой юной — шестнадцать.

— Девочки — это, без сомнения, здорово, — сказал Валдаев. — Но сам факт нашей кооперации с Анн-Мари меня жутко беспокоит. И где ее только нашел Зуфар Алимыч? И почему привел к нам? Ты видел, как лихо старушка расправилась вчера с безобидными парикмахершами? Они ей мешали? А что она натворила в ресторане!

(Тут Валдаев был не прав. В «Словакии» Анн-Мари держалась чрезвычайно скромно. И не ее вина, что рука официанта, переставлявшего с подноса на стол тарелку с огнедышащей солянкой, столкнулась с бокалом Анн-Мари, радостно поднимавшей тост за здоровье «мальчуганов». «Ах, какое несчастье! — воскликнула мадам Деманже. — Бедный паренек, он обжегся! Нет, нет, не беспокойтесь, на меня не попало!» Официанта с лицом, сведенным судорогой, увели на кухню.)

— Не забывай, сколько она нам заплатила! — напомнил Илья, едва Саша затронул тему невероятных разрушительных способностей мадам Деманже. И сколько еще заплатит, когда мы найдем ее охламона. Меня весьма радует сумма. Я даже готов терпеть гадкие выходки нашей бабульки. Не забывай, мне троих детей кормить.

Да, Анн-Мари была удивительно щедра.

— Кстати, о детях, — подхватил тему Валдаев.

— Нет! — рявкнул Илья и шарахнул на пол пудовую гирю. Пульсатилла на животе Валдаева вздрогнула. — Не начинай!

К невыносимому горю Александра, Илья думал, что нашел оптимальную форму сожительства с супругой. Он делегировал в качестве помощницы свою маму (та нежно массировала нервную систему Машеньки различными полезными и справедливыми замечаниями), передавал деньги, покупал детям автомобили и почти каждый вечер на джипе забирал пацанов из садика. А ночевал у старого друга. Александр пытался выяснить, как долго он собирается вести подобный образ жизни. Но Илья гневно прерывал любые расспросы.

— Ладно, молчу, — уныло прогундосил Валдаев.

— И не вякай!

— Сугубо о детках твоих беспокоюсь. Они…

— Заткнись, я сказал!

— Уже заткнулся. А ты знаешь, что при умственной деятельности метаболические процессы в головном мозге интенсифицируются на пятьдесят процентов?

— ?!!

— При умственной деятельности метаболические процессы в головном мозге интенсифицируются на пятьдесят процентов! Еще раз повторить? Или лучше — на пальцах?

— Ну, понял со второго раза. И что из того? — Илюша оставил наконец-то гири и взялся за штангу.

— А то, что во время физических упражнении подобного не происходит.

— Ну?

— Ты вникни! Стоит только слегка напрячь извилины, и кровообращение в твоей тупой башке сразу наполовину усиливается. Бросай металлолом, давай пошевелим мозгами.

Илья с готовностью бросил штангу. В стену нервно застучали.

— Вот скажи, Ирина успела изменить цвет волос?

— А мне откуда знать?

— Если успела? Открывает нам дверь ослепительная брюнетка, а мы ей — извините, мадам, ошиблись. А это она и есть, Ирина. Только волосы перекрасила.

— Но татуировка-то у нее осталась.

— Отлично! Будем вламываться в квартиры к девочкам и, не тратя времени на пустые разговоры, срывать с них одежду. Чтобы удостовериться в наличии или отсутствии дракона на плече. А! Я придумал! Скажем, что мы из венерического диспансера. Я тебе еще не говорил, что ты очень похож на дерматолога-венеролога?

Илья замер.

— Чего?

— Шутка.

— Шутки у тебя какие-то однобокие.

— Да ладно! Мы скажем, что салон «Орхидея» не выдержал проверку на стерильность инструмента. А вы у нас, дамочка, числитесь в списке клиентов салона, сделавших там тату. После такого страшного заявления барышни сами начинают планомерно сбрасывать с себя одежду, чтобы доказать, что татуировок у них нет. Ни на плече, ни на груди, ни на спине, ни на попке.

— А как твоя нога, Сань? Болит? — с заботой поинтересовался Здоровякин.

Сашу до слез тронуло внимание друга. Он ответил Илье горячим и благодарным взглядом:

— Да ты знаешь, уже легче. Спасибо.

— Отлично. Тогда я возьму джип, а ты пойдешь пешком, ладно?

— Змей марокканский!

— Саня, Саня… Кем я только не был за годы дружбы с тобой. Как будем делить девиц?

Валдаев заметался. Он забыл, что его сердце вроде бы занято, забыл о Лизе! Он сейчас думал только о том, как не прогадать и не отдать Здоровякину самых симпатичных девчонок. Он уже представлял, как они будут открывать дверь на его звонок, освещенные сзади солнечным светом из окна, свежие, аппетитные… Но вдруг… Вдруг, если он придирчиво отсортирует себе восемнадцати — двадцатилетних, в его снасти попадут долговязые страшилища, а Здоровякину достанутся знойные тридцатилетние женщины?

Да… Валдаеву пора было жениться. Он становился маньяком — с воспаленным алчным взором и пересохшими от вожделения губами.

В конце концов, дам поделили по территориальному признаку, в целях экономии бензина и времени.

Яркая и счастливая после вчерашнего приступа, Лайма подхватила утром смету, сделанную Лизой, и упорхнула на встречу с клиентом. Она вовсе не походила на умирающую. Возможно, перепила «Альмагеля». Или ссадины на лице милой подруги живительно повлияли на организм Лаймы. Трудно было не возликовать, увидев, что стало с хорошенькой Лизиной мордашкой.

— Кто тебя так?! — с негодованием спросил Родион. Он насупился, сжал кулаки.

— Подралась, — потупив глазки, призналась Лиза.

— Ты? Ты подралась?! — не поверил архитектор.

— Да. Какой-то наглый подросток чудовищных размеров пытался отобрать у меня сумку. А там ведь деньги. И ключи от машины. И от квартиры. И моя драгоценная косметика. И…

— И что? Ты не отдала ему? — подключился к разговору Апогей Палыч.

Он приблизился к столу Елизаветы и внимательно изучал ее лоб, скулу. Под мышкой Апогей с трудом удерживал какое-то монументальное полотно, написанное маслом.

— Конечно, нет! Я ему врезала! О, как я ему врезала!

— Фантастика! Лиза, наш кроткий ангел, кому-то набила рожу!

— И ногой добавила! — приврала Елизавета.

Родион недоверчиво смотрел на воительницу. Наверное, в его сердце рушился образ женственной, мягкой, мечтательной красавицы. Лиза и драка — это не сочеталось.

— Я запишусь на курсы таквондо, дзюдо, карате, — сказала агрессивная барышня. — Мне не понравилось, что на меня нападают. Но мне понравилось бить и причинять боль. Знаете, классно!

У Родиона волосы встали дыбом. Лиза! Его нежная Лиза! В глазах у Апогеши мелькнула неясная тень. Очень редко он смотрел на Елизавету иначе, чем на симпатичного ребенка и талантливую подчиненную. Случалось, конечно, когда Елизавета надевала уж совершенно короткую юбку или безумно тугой корсет. Сейчас Апогей Палыч, представив девицу с плеткой в руке, вновь вспомнил о том, что Лиза — женщина, и пользуется бесперебойным успехом у мужчин. Но босс тут же с отвращением прогнал из головы картинку с изображением Елизаветы в черных кожаных доспехах, с наручниками и кнутом.

— Ты ведь не возьмешь отгул? — с мягкой утвердительностью спросил он. И, получив отрицательный ответ, вздохнул с благодарностью и облегчением. — Не больно? Впрочем, тебе ссадина даже идет. Добавляет шарма.

— А знаете, певица есть французская, — вспомнил Родион. — Как ее? В клипах она вечно с разбитой физиономией, вечно ее избивают. Пищит так приятно…

— Милен Фармер, — подсказала Лиза.

— Точно!

— Вот, Лизочка, посмотри-ка… — перебил Апогей. — Что, если предложить в офис Рудницкого?..

С видом доброго дядюшки, приготовившего семье незабываемый подарок, Апогей развернул в сторону Лизы и Родиона принесенное полотно.

В далекой молодости Апогей Пирожков был художником. Его звонкое имя прямо-таки просилось на картину (в качестве подписи). Он вращался в богемных кругах, нещадно смолил дешевые сигареты и носил сальные волосы до плеч, перевязанные банданой. После дебютной выставки самоуглубленные критики повесили на Апогея ярлык, с которым он никогда больше не расставался: «талант, конечно, присутствует, — писали они, — однако, не хватает оригинальности и глубины…»

К сорока годам Апогей Палыч уяснил, что проживет всю жизнь, считая копейки, с клеймом неоригинального и неглубокого художника. И, плюнув на амбиции юности, переквалифицировался в бизнесмена. Организовал дизайнерскую фирму, набрал оформителей, пригласил архитектора, нанял бухгалтера, заключил контракт с бригадой строителей, — и дело пошло. Сейчас у Апогея Палыча была короткая стрижка с элегантной проседью, он носил дорогие костюмы и обувь, специально привозимую из Люцерна, из магазина Bally на Грендельштрассе. Его студня котировалась в городе, имея единственного полноценного конкурента — фирму «Русский модерн». Заказывать интерьер в «Артиссимо» было престижно. А на досуге Апогей Палыч доставал мольберт, краски, цеплял на лоб разноцветную бандану и отдавался страсти. Дизайнеры «Артиссимо» по мере возможности пристраивали его творения в квартирах и коттеджах клиентов, сдирая с заказчиков неимоверные суммы.