Прогулка под луной - Алина Знаменская

— Я… Мне нельзя звонить домой, — призналась Маша и представила, как, должно быть, странно такое заявление для Лины. Не давая той опомниться, добавила: — Софья Наумовна не говорила тебе, меня искали? По телефону или…

— Искали.

Ее ответ лаконичен и даже сух. Маша смутно уловила подтекст и села на стоящий рядом стул.

— Кто? — выдохнула она. Лина замялась. От ее молчания зазвенело в ушах. — Кто? — почти крикнула Маша в трубку.

— Ты ничего не знаешь? — вопросом ответила Лина.

Ее нерешительный от природы голос приобрел оттенок паники, и Маша похолодела. Инна с тревогой вглядывалась в ее лицо.

— Что случилось?

— Ты… давно… ни с кем не общалась из Москвы?

— Что за вопрос? — крикнула Маша, но тут же взяла себя в руки. — Давно, как уехали, так и не общалась.

— Тогда понятно…

— Что понятно? — Маше было совсем ничего не понятно, и она решила задавать наводящие вопросы: — Лина, Софья Наумовна в порядке?

— Мама здорова, спасибо.

— Как дети?

— У нас все в порядке, Маш, ты…

— Борис женился? — Исходя из деликатности Софьи Наумовны, Маша могла предположить, что они там решили, будто это событие доведет ее до обморока. Напрасно.

— Не знаю, — растерялась Лина, и вдруг сквозь паутину непонимания, через расстояние, через шумы прозвучало четкое и безысходное: — Маша, твой друг погиб, Влад.

Маше показалось — она оглохла. В лицо плеснуло жаром. А следом — стало холодно как зимой. Как сквозь вату до нее доносился голос Лины:

— Его убили в подъезде. Тебе звонили из конторы юридической, сообщили. И вчера снова звонили, напомнили, что в субботу поминки — девять дней. Они, видимо, считают тебя… его девушкой…

— В субботу, — бесцветно повторила Маша и уставилась в окно. Там весело плескалась зелень школьного сада. Маша уже не могла и не старалась вникнуть в то, что дальше говорила Лина.

Глянув в глаза Инны Зотовой, Маша бросила в трубку:

— Я приеду в субботу, я буду.

В душной школе нестерпимо пахло краской. Маша поднялась и невидящими глазами оглянулась в поисках выхода. Только вылетев на волю и глотнув свежего воздуха, она осознала: «Влада больше нет. Его убил какой-то гад». И она никогда не узнает — кто.

— Ты не можешь ехать сейчас туда, — Инна догнала подругу и пошла рядом по аллее, между рядами кленов, — это опасно. Они выследят тебя, они…

— Плевать! — оборвала Маша. — Сколько можно бояться? Сволочи. Влад вел расследование, скорее всего он напал на их след. Они убили его и хотят напугать меня. А я не боюсь! Я хочу посмотреть в их поганые морды!

— Машка, чего ты добьешься? Его не вернешь. Твой риск не оправдан.

— Ты не понимаешь, Инночка! Он любил меня! А я как дура сохла по Борису! Я пренебрегала любовью такого замечательного парня! Он был необыкновенный, Инна, сейчас таких нет. И его нет! А я даже не попрощалась с ним! Не бросила горсть земли на его могилу, я… я… — И тут только слезы созрели и хлынули из глаз вместе с потоком бессвязных слов…

Вечером в пятницу Никита отвез Машу на вокзал. На перроне, когда поезд уже подходил к станции, Маша, не глядя на Никиту, спросила:

— Если я… если меня долго не будет, то вы оставите Альку у себя?

Никита не удивился вопросу, кивнул и ответил:

— Можешь не сомневаться, вырастим как свою. Ночью в поезде Маша не могла спать. Она видела звезды, мерцающие в черноте, и ощущала себя маленькой и бесконечно одинокой.

Почему-то страха она не чувствовала. Его вытеснила злость. Она даже жалела, что удрала из Москвы. Нужно было назначить встречу этому придурку, что звонил и угрожал. Сказать ему в его наглую рожу все, что она о нем думает. И все же чувство одиночества было сильнее страха и злости. Кто думает о них с Алькой в эту черную как сажа ночь! Кто беспокоится о ней, Маше Сивцовой, и стремится защитить? Влада больше нет. Значит — никто…

И все же она была бесконечно далека от истины в этот час.

Их искали. По их следу уже шел человек, настроенный решительно и жестко.

Он узнал ее сразу. Мало сейчас встретишь девушек с такой косищей. На ней был черный шелковый брючный костюм и белая майка.

Она зашла к себе домой и пробыла там минут двадцать. Он подождал у подъезда. Затем она деловым шагом пересекла двор и нырнула в прохладную арку. Он неторопливо двинулся следом. Проводил до метро и, боясь потерять в толпе, протиснулся совсем близко. Он даже уловил тонкий аромат дезодоранта. От нее пахло легкой смесью лимона и конфет. Он близко видел ее профиль с естественным румянцем. Девушка хмурила брови — явно была чем-то расстроена. Или озабочена.

«Мне бы твои заботы», — подумал он и прыгнул за ней в вагон. Она встала у окна, и теперь он мог получше разглядеть ее лицо — отражение в стекле было отчетливым, как в зеркале. Пожалуй, она не просто расстроена, а подавлена. Чем?

Она то и дело дергала плечом, поправляла ремешок сумки, и это нервное движение заставляло колыхаться ее грудь. Он усмехнулся. В голову некстати пришла мысль о том, что она, вероятно, и не подозревает о своей эротичности. Слишком равнодушна к собственной персоне была эта фифочка с косой ранним субботним утром на пороге лета. Это казалось противоестественным. Ведь ей, пожалуй, чуть больше двадцати. И она не страшная. Даже, скорее, наоборот. Дамы в ее возрасте обычно только и постреливают глазами вокруг. А эта — вся в себе. Весь вагон отдельно, а она — отдельно. Он задумался — и чуть не потерял ее при выходе на «Арбатской». Ее вынесло людским потоком, а его оттеснили входящие, и он, яростно работая локтями, насилу вырвался из вагона. Понесся вверх по эскалатору — ее не было. На выходе больно ударился о тяжелую стеклянную дверь, вылетел из прохлады подземелья в летнее марево Москвы и был вынужден круто затормозить.

Она беседовала с пожилым мужчиной. Вероятно, здесь у них назначена встреча. Старик был тоже чем-то расстроен — он что-то говорил девушке, держа ее за руку, как маленького ребенка, а она слушала, комкая носовой платок. Ему показалось — она плачет. Старик и девушка не торопились. Тогда он купил в киоске «Аргументы и факты» и стал ждать. Через пять минут они двинулись к автобусной остановке. Он побрел следом.

Долго ехали. Как ни странно, эти двое привели его на кладбище. Ему пришлось купить цветы у входа и затем бросить между памятниками, пока интересующая его пара стояла у свежей могилы. Девушка насыпала пшена для птиц, положила букетик на холмик. Потом она взяла своего спутника под локоть и повела к выходу.

Он подошел к могиле — с фотографии на него открыто глядело молодое лицо. Парню явно не было тридцати. Снова долго ехали. Потом шли мимо тошнотворно одинаковых домов. Затем девушка со стариком поднялись в дом, а он остался у подъезда.