Век революции. Европа 1789 — 1848 - Эрик Хобсбаум

мира, устраняющего все возникающие проблемы путем регулярного созыва конгресса. Конечно, было ясно, что на таких конгрессах главенствующее положение будут занимать «великие державы» (данный термин — изобретение того периода). Европейское сообщество — другой термин, который тогда вошел в употребление, не соответствует Объединенным Нациям, но, скорее, Совету Безопасности Объединенных Наций. Тем не менее только в течение нескольких лет конгрессы собирались регулярно — с 1818 г., когда Франция была официально принята в сообщество, до 1822 г.

Система конгрессов самоликвидировалась, потому что она не могла существовать дольше периода после наполеоновских войн, когда начался голод 1816–1817 гг. и разразилась промышленная депрессия, создавшая неоправданный страх социальной революции повсюду, включая Британию. По возвращении экономической стабильности около 1820-х каждое нарушение договоренности 1815 г. вызывало расхождение между интересами государств. Столкнувшись с первым кругом недовольства и мятежей, Австрия твердо стала придерживаться принципа немедленного и автоматического подавления всех подобных движений в интересах социального порядка (и ради обеспечения интеграции австрийских территорий). Помимо Германии, Италии и Испании три монархии «Священного союза» и Франция согласились с этими принципами, хотя последняя, выполняя с удовольствием функцию международного жандарма в Испании (1823 г.), была менее заинтересована в европейской стабильности, чем в расширении сферы своей дипломатической и военной активности, особенно в Испании, Бельгии и Италии, где находилось большинство ее иностранных инвестиций{69}. Британия оставалась от этого в стороне. Отчасти потому, особенно после того как гибкий Каннинг пришел на смену жесткому реакционно настроенному Кестльри (1822 г.) — было решено, что политические реформы в абсолютистской Европе рано или поздно все равно произойдут, а британские политики не испытывали симпатий к абсолютизму, но также и потому, что применение полицейских принципов должны привести враждебные державы (а именно Францию) в Латинскую Америку, которая была, как мы видели, британской экономической колонией и при этом жизненно важной. Поэтому Британия поддерживала независимость государств Латинской Америки, как и США в декларации Монро[110] от 1823 г., манифесте, который не имел практической ценности, но представлял значительный пророческий интерес — если кто и защищал независимость Латинской Америки, так это британский флот. По поводу Греции мнения великих держав были еще более различны. Россия со всей своей ненавистью к революциям поддерживала православные народы в их борьбе за выход из состава Турецкой империи, чем они ослабляли Турцию, должны были искать помощи у России (более того, по договору она имела право вторгаться в Турцию и защищать православных христиан). Опасность иностранной интервенции России, филэллинистское[111] давление, экономические интересы и общая уверенность в том, что распад Турции невозможно предотвратить, но лучше тогда его организовать, привели Британию от враждебности через нейтралитет к неформальному проэллинизму, и Британия вторглась в Грецию. Греция, таким образом, завоевала независимость (1829 г.) благодаря и российской, и британской помощи. Международный ущерб был невелик благодаря превращению страны в королевство, во главе которого был поставлен один из многих надежных принцев маленьких германских княжеств, который не являлся сателлитом России. Но прочность соглашения 1815 г., системы конгрессов и принципа подавления всех революций была нарушена.

Революции 1830-х гг. разрушили ее окончательно, поскольку они охватили не только малые государства, но и крупную державу, Францию. Вследствие революций вся Европа к Западу от Рейна оказалась вне сферы полицейских операций Священного союза. В это время встал «восточный вопрос» — проблема, что делать с очевидной дезинтеграцией Турции, превратила Балканы и Левант в поле битвы держав, главным образом России и Британии. «Восточный вопрос» нарушил равновесие сил, потому что все способствовало усилению русских, главным объектом дипломатии которых, как и впоследствии, было обретение контроля над проливами между Европой и азиатским материком, которые дадут ей доступ в Средиземное море. Это был вопрос не только дипломатического, но и военного значения, с ростом экспорта украинского зерна он становился также и экономической необходимостью. Британия волновалась, как всегда, из-за путей в Индию и была глубоко озабочена продвижением на юг одной из великих держав, которая могла угрожать ей. Ее политика сводилась к тому, чтобы натравить Турцию на Россию из-за ее экспансии по всему побережью (это давало еще и надежду на улучшение британской торговли в Леванте, которая в этот период заметно возросла). К сожалению, такая политика была совершенно неосуществима. Турецкая империя была беспомощна в военном отношении, но она легко справлялась с внутренними мятежами и оказывала сопротивление объединенным силам России и находила выход из неблагоприятной международной обстановки. Сама она была не способна провести модернизацию, хотя проявляла большую готовность к этому; начало модернизации было предпринято при Махмуде II (1809–1839) в 1830-х годах. В конце концов прямая дипломатическая и военная поддержка Британии могла предотвратить постоянный рост российского влияния и развал Турции после ее многочисленных несчастий. Это сделало «восточный вопрос» самым взрывоопасным в международных отношениях после наполеоновских войн, единственным, способным привести к большой войне, и фактически такая война началась в 1854–1856 гг. Тем не менее сама ситуация, которая склонила международную игру в пользу России и против Британии, также заставила Россию пойти на компромисс. Она могла достичь объекта своих дипломатических усилий двумя путями: либо нанеся поражение и расчленяя Турцию и естественно оккупируя Константинополь и проливы, либо установив фактический протекторат над слабой и раболепной Турцией. Выбирать она могла любой вариант. Другими словами, царь никогда бы не начал большую войну из-за Константинополя. Так было в 1820-х гг., когда война в Греции благоприятствовала политике расчленения и оккупации. России не удалось извлечь из этого все, на что она надеялась, и она уже не желала больше добиваться превосходства. Вместо этого путем переговоров она заключила благоприятный договор в Ункяр-Искелеси (1833 г.) с Турцией, находившейся в очень стесненных обстоятельствах, которая теперь остро ощущала необходимость в могущественном защитнике. Британия была оскорблена: к 1830-м годам относится возникновение массовой русофобии, которая создала образ России как традиционного врага Британии[112]. Под давлением Британии Россия отступила и в 1840-х гг. вернулась к предложениям о разделе Турции.

Российско-британское противостояние на востоке на практике было менее серьезным, чем в общественном мнении. Куда более Британия опасалась возвышения Франции и при любой возможности делала все, чтобы уменьшить ее влияние. Фактически фраза «большая игра», которая позже стала означать дела любителей приключений и секретных агентов обеих стран, которые действовали в азиатских ничейных землях между двумя империями, точно отражала суть их деятельности, что сделало ситуацию действительно опасной — из-за непредсказуемого развития освободительного движения в Турции и интервенции других государств. Из участвовавших стран Австрия имела сравнительно небольшой интерес, сама будучи разваливающейся многонациональной империей, напуганной тем самым движением народов, которое так сильно нарушало стабильность Турции — балканских