Когда ангелы смеются - Ирина Игоревна Седова

но он догадался: «возвратить себе власть с помощью мятежа».

Часть II. Глава 7 (15)

Глава седьмая (пятнадцатая)

Остаток дня прошел без попыток что-то кому-то навязать или доказать. Они прогулялись по Мосту Мира (именно так назывался изогнутый мост, на который допускался единственный вид транспорта: велосипеды), полюбовались памятником «Руки, протянутые через пропасть». Потом прошлись по знаменитой стене, окружавшей протестантские кварталы и понимающе переглянулись, пройдя вдоль ряда пушек, нацеленных на католические кварталы.

Найдя на этой стене место, с которого были видны уличные картины на торцах зданий ирландского квартала, посвященные жертвам Кровавого ирландского воскресенья 1972 года, и убедившись, что за сохранностью их городская администрация по прежнему следит, они отправились в паб.

– Если тебе живая ирландская музыка не надоела, заглянем сюда, – предложил Киллиан, выбрав из всех кафе то, где играла традиционная живая музыка, то есть наличествовала группа из трех музыкантов, один из которых, гитарист, был солистом.

– Пока еще нет, – согласилась девчонка, прислушавшись к донесшимся до ее слуха звукам. – Да и музыка у них в современной обработке.

Они выбрали столик в углу и сели. Столик был маленьким: как раз на двоих, и музыка не оглушала их, как это было бы, расположись они возле самой сцены. Заказав что-то по выбору девчонки, Киллиан вытянул усталые ноги и погрузился в исполнение.

Певец пел то на гэльском, то на английском, причем на английском классически правильном. В отличие от большинства «самодельщиков», он не зажевывал слова, и инструменты не заглушали их. Голос его, красивый, бархатного тембра, делался резким и обрывистым в нужных местах, и это производило странный эффект подлинности, как будто песня рождалась здесь и сейчас.

Иллюзия была такой сильной, что Киллиан не сразу догадался, что он уже слышал эту балладу два дня назад в Галоуэе. Она была о героях, пожертвовавших собой ради спасения своего народа.

Три дня старика пытали враги

Огнем, железом, и соленой водой.

«Скажи, как готовить волшебный настой,

что раны лечит и юность дарит.»

Врагам старик смеялся в лицо:

«Вы племя мое уничтожили зря,

Один я остался, мне жизни не жаль,

Приветствую смерть я, и пытки ничто.»

Певец смолк, и голос его сменили гитарные аккорды, сопровождаемые флейтой и бубном. Вызывая у слушателей тревожное чувство упрямой обреченности. Но вот певец вновь запел.

Он знал, что в подземных пещерах средь скал

Скрываются те, кто остался в живых,

Их жены и дети, их братья, отцы –

Он сделает все, чтоб их враг не сыскал.

А там, под землей, его племя три дня

Сидело, не смея подняться наверх.

Еды оставалось немного совсем

Но выйти на волю им было нельзя.

Голос вновь смолк, и громко запела флейта - ведущая партия теперь была у нее…

И юная девушка, дочь старика

Была среди них. Словно роза долин

Цвела она в холе. И многих мужчин

Сводила с ума ее красота.

И встала она, сказала: «Народ!

Ни завтра, ни после враги не уйдут.

Я знаю, что делать: я их уведу

Не знаю, надолго ль: уж как повезет.»

И ночь наступила. При свете луны

Тростинкою гибкой скользнула она

В тот лаз, что был узок как щель среди скал,

Ужом проползла мимо стражи – и вниз.

– Ой, я ж все понимаю, – услышал Киллиан голос своей спутницы. – Не зря я эту балладу вчера весь вечер переводила…

Киллиан кивнул и приложил палец к губам.

Поутру на тропке, ведущей с долин

Девичья фигурка на гору взошла.

И смело шагнула к воякам она,

«Хочу с королем вашим я говорить».

«Король, знаю я, что ты ищешь у нас, –

Была ее речь холодна, словно ключ. –

Терзает тебя злой, как пламя, недуг,

И ты обречен без лекарства сейчас.

Увы, мертвы те, кто его мог варить,

И этот старик – он не врач, не ведун.

Секрет горных трав не известен ему,

Но все же помочь тебе я бы смогла.

С условьем одним: старика отпусти.

Бессмысленны пытки, и в них пользы нет.

Я знаю, где пикты хранили свой эль,

Могу я в ответ вас туда отвести.»

И снова запела флейта,только теперь журча и вопрошая, а ритм гитары в контраст ему пробуждал тревогу, подготавливая слушателя к окончанию баллады.

Король засмеялся: «Ты, девка, хитра,

И думаешь, что пред тобой дураки?

В ловушку нас хочешь скорей заманить?

Ну нет, мы прихватим с собой старика,

Коль лживы посулы и речи твои,

Ты первой заплатишь за глупый обман.

На легкую смерть не надейся тогда,

Ты будешь о ней как о благе молить..

– Мне кажется, что эта песня больше подходит для женского исполнения, – произнес Киллиан, когда отзвучал последний аккорд.

Сюжет этой песни слишком многое в нем всколыхнул, и он внезапно вспомнил: рядом с ним сидит та, чья внешность ему напоминала о боли и унижении.

– Какая разница? Ведь певец поет не о себе, – возразила девчонка, не пожелав заметить перемены в настроении Киллиана. – Герои всегда герои, кто бы они ни были.

Поспорить с этим было невозможно, и Киллиан кивнул.

* * * * *

Замок Данлюс, как и положено было достопримечательности, честно выполнял свою роль: написали в рекламе, что это руина - он руиной и был. Причем руиной величественной, и поэтому часто фотографируемой. Да что там величественной – замок был огромным и где необходимо подреставрированным, чтобы туристам ничего не свалилось на голову. Поверх старого моста, соединяющего его с «материком», был настелен вполне современный дощатый: с перилами и всем остальным, что полагалось для безопасности пешеходов.

Кроме того, в отличие от остальных руин, в нем, не скрываясь от посетителей, имелась пещера с выходом к морю, то есть прямо говорилось о наличие подземного хода, а не просто подвалов.

К чести создателей этого комплекса, а в него входил и небольшой придорожный отель с меленьким, но уютным кафе, никто не пытался выдать замок за сооружение XIII века. Наоборот, гиды прямо сообщали, что замок несколько раз перестраивался и восстанавливался. Окончательно он был покинут лишь в самом конце XVIIвека, после того как было уничтожено поселение, с которого хозяева замка кормились.

В общем, род разорился, а жить на отшибе стало немодно. Настолько немодно, что покупателя на замок Данлюс не нашлось, и замок до сих пор принадлежит его последним